Иногда сам задаюсь вопросом, да и меня нередко спрашивают: почему отца навещал в тюрьме из игроков «Торпедо» только Виктор Михайлович Шустиков? Остальные не решались, что ли? Времени не находили? К примеру, Валентин Козьмич Иванов, считавшийся одно время закадычным другом, ни разу не наведался. Другие партнеры тоже.
Возможное объяснение есть. Как я позже узнал, за посещение «мест не столь отдаленных» могли наказать. В эпоху коммунизма тотальная опека КГБ простых граждан не предполагала проявлений сочувствия к осужденным. Вероятно, игроки «Торпедо» по настоятельной просьбе сотрудников спецслужб подписались не ездить к опальному партнеру. Всякое могло быть. Трудно кого-то осуждать за возможное малодушие. Председатель парткома ЗИЛа по своему статусу и положению, понятно, не мог навещать отца. Хотя утверждение не бесспорное.
Хорошо еще, что отец не был членом партии на момент ареста и заключения. Боюсь, в этом случае его продержали бы в тюрьме все двенадцать лет, что изначально присудили. Ну, как же, коммунист, а такое себе позволил… И по возвращении из мест заключения не позволили бы к мячу и близко подойти. Такие были времена.
У Шустикова к тому моменту авторитет в команде был колоссальный, репутация безупречная. И человек он кристально честный, добрейшей души. Никого и ничего Виктор Михайлович, получается, не опасался. Истинный друг. А друзей, как известно, много не бывает.
Очень подкупали отца, да и нас с мамой, манера общения Виктора Михайловича, его проникновенный голос. Вокруг него как будто нимбом сияла аура добра, что создавало непередаваемое ощущение! Такие люди поистине редкость. Раз и навсегда попадаешь под их обаяние. Отец из их числа, ему очень повезло с Михалычем.
Шустиков иногда брал с собой на встречи с отцом мою бабушку Софью Фроловну, уж очень она скучала по сыну. Хотела сама убедиться, что Эдик, как она его называла, жив и здоров. И бережно хранила переписку с ним. Но однажды письма и фотографии сына из тюрьмы попросил для написания книги журналист Нилин. И бесценные для нашей семьи реликвии канули в небытие. Нилин сослался на пожар в своем загородном доме, в результате которого письма сгорели. Но часть из них он все-таки успел опубликовать в своих первых книгах о моем отце.
…Кстати, Виктор Михайлович не так давно, казалось, начинал приоткрывать мне секреты драматической истории, приключившейся с отцом. С кем еще, как не с Шустиковым, тот мог делиться сокровенным? Но вдруг по ходу разговора неожиданно умолкал, будто убоявшись своих откровений. Видимо, сомневался, стоит ли сыну «Стрельца», как любовно называли отца партнеры по «Торпедо» и сборной, открывать суровую правду. Слишком юн, мелькало, наверное, в голове Виктора Михайловича, истинного, многолетнего, проверенного годами друга нашей семьи.
Вероятно, щадил мою не совсем сложившуюся психику, не хотел обременять ее нелегкими к восприятию деталями. «Нет, Игорь, нет, как-нибудь позже», – говаривал Шустиков. Ну, вылитый мой отец – те же фразы, один в один…
Вообще все ветераны футбола, игравшие с отцом, и спортсмены других поколений очень хорошо к нему относились. Игроки помоложе – торпедовцы – его боготворили не только за спортивные качества, но и за человечность, теплоту, душевную доброту, отзывчивость. Партнер по «Торпедо» Григорий Янец, спартаковец Георгий Ярцев стали для отца не только коллегами по футболу, но и товарищами в жизни. Приходили в наш дом, были рядом не только в минуты веселья, но и в периоды разочарований, переживаний.
Но шумные компании отец, особенно после отсидки, не любил. Если приглашали на презентации в рестораны, на праздничные мероприятия, то всегда стоял в сторонке. Но зато с большим удовольствием ездил с ветеранами футбола в лес по грибы и ягоды, на рыбалку…
Любил с семьей гулять в столичных парках. Мы на аттракционы часто ходили, мороженое ели. Почти неизменно к нам присоединялась чета Никитчуки, замечательные люди. Он познакомился с Анатолием Герасимовичем Никитчуком на кафедре футбола Института физкультуры.
…О его друзьях по заключению, если таковые имелись, ничего не знаю. Во всяком случае, у нас дома, в компаниях я их не видел. О тюремной жизни – полный молчок. Из отца ничего не вытянешь. Разговоры о том периоде неизменно оставлял «на потом». «Сидел, отсидел, все нормально», – традиционный набор фраз. Иногда все же прорывалось: «Не я должен был сидеть».
Вот о футбольных баталиях в период заключения скупо поведал. Во время матчей противники нередко лупили его по ногам, подчас преднамеренно. Так пытались вывести из равновесия. Мячей забивал, как и на воле, много, что, конечно, раздражало соперников, которые толком-то и играть не умели. Подлыми ударами в «кость» норовили травмировать. Такая зловредная «публика» подобралась.
Рассказывал также, что интерес к игре проявлял даже начальник тюрьмы. Просил отца показать финты, научить всяким футбольным тонкостям. Турнир организовали: кто и сколько раз мяч начеканит – на время. Это как в детстве. Мы, пацаны, тоже этим увлекались – чеканили мячиком во дворе.
…Отец, как я понял, в тюрьме правильно, естественно себя держал. Выбрал нужную манеру поведения, ее и придерживался. Но попытки поставить на место знаменитого футболиста все-таки предпринимались «отморозками». Их, как вы сами знаете, в тюрьмах хватает.
Один крупный инцидент с избиением едва не стоил ему жизни. Его элементарно подставили, что нередко происходит не только в местах заключения, но и в обыденной жизни, на воле. Ну, не мог же он просчитать все ходы и козни негодяев на годы вперед.
Дал отпор молодому осужденному. По сложившейся, опять же тюремной, традиции «молодняк» трогать нельзя. На жаргоне – отмудохали за милую душу. Не просто били – профессионально молотили. Это уже по рассказам самого отца. В камеру вошли заключенные «со стажем» и без долгих предисловий принялись избивать. Били целенаправленно по жизненно важным органам. Еле-еле живым остался.
На «зоне» отец работал на вредных предприятиях, надышался всякой гадости. Ведь никаких защитных масок заключенным не полагалось. Они, по разумению тогдашней власти, были «врагами народа» в буквальном смысле. Думаю, он уже там подхватил заразу. Да еще много курил. Поэтому позже и появился страшный диагноз – рак легких.
Повторюсь, он неохотно и очень скупо говорил о своей лагерной жизни. Тема малоприятная. Какой нормальный человек будет подробно рассказывать о том периоде? Даже своим близким. Дома – почти табу. «Зона» – это очень плохо, – рассуждал отец. – Большущая грязь, в прямом и переносном смысле. Оттуда почти невозможно выйти человеком». «Но ты сдюжил, вышел, все нормально», – возразил я. «Выходят людьми – единицы», – заметил он грустно.
В заключении отец набрал лишний вес, поэтому из зоны, по его собственному признанию, вышел немного погрузневшим. Хотя со стороны не очень было заметно. Понятно, что тщательно следить за спортивной формой, поддерживать нужный тонус не представлялось возможным в неподобающих для футбола условиях.
После возвращения «оттуда» поставил перед собой задачу – вернуться в большой футбол, чему и посвящал все свое время. Подолгу напряженно тренировался, готовился в любых, даже, казалось, неприемлемых для такого мастера условиях. Занимался даже на гаревом поле – это жесткое покрытие, которое состоит из песка и мелких камней. Один из худших типов покрытия для игры в футбол, потому что уже после первой тренировки обувь и одежда покрывается толстым слоем коричневой пыли. Но Эдуарда Стрельцова это не смущало. В одиночку, пока не разрешили играть, шлифовал финты, подтягивал физическую форму.
Многие очевидцы, разумеется, старше меня, утверждали, что папа сильно изменился. Все-таки период заключения сыграл определенную роль. Не обязательно только негативную. Внутренний мир стал иным, да и стиль игры поменялся. Чаще пас отдавал, нежели сам завершал атаки. И получал от этого даже больше удовольствия, чем в индивидуальной игре. Так он мне говорил. Может, поэтому относительно долго не мог забить, когда вернулся к большой игре. Правда, молодые визави в «Торпедо» не всегда «читали» замыслы лидера нападения. Со временем, однако, взаимодействие наладилось. Эдуард Анатольевич и компания получали истинное удовольствие от игры. Заодно радуя многочисленных поклонников «черно-белой» команды.
Единственное, что отец никак не мог понять: почему мяч не дают гонять на профессиональном уровне? «Я свое отсидел, играть все равно не позволяли», – вспоминал он. Его здравый смысл отказывался принимать глупые уклады повседневной советской действительности. Даже спустя годы в его глазах читалась… нет, не злость, а недоумение, разочарование.
Ведь он страстно любил футбол! Лишить такого человека возможности играть – смерти подобно. Просто кощунство. Некоторые, конечно, могут возразить: ну, работал бы по специальности. Ведь в его трудовой книжке стояла запись: «Токарь-фрезеровщик». Но даже в период, когда он числился рабочим ЗИЛа, выступал в первенстве завода по футболу среди заводских коллективов. Кстати, очень массовом движении по тем временам. Разумеется, отец никогда не трудился по специальности, указанной в книжке. В те годы практиковали: формально делали записи о полученной профессии, а человек играл в футбол или хоккей.
В Малаховский институт физкультуры ему помогли поступить, потому что спортивное образование было необходимо по окончании карьеры. И учился не формальности ради – посещал лекции, готовил рефераты, сдавал экзамены, в общем, грыз гранит науки. Но без футбола себя не мыслил. Более преданного игре человека трудно найти. Мог не заиграть после тюрьмы? Кто-то иной, только не он! Уж очень рвался доказать свою состоятельность на поле. И ему удалось.
В большом спорте нередко атлеты тяжело травмируются. А затем возвращаются и демонстрируют великолепные результаты. Тем самым опровергают мрачные на свой счет прогнозы скептиков. Отец, к счастью, избежал физических увечий. После потерь морального свойства восстановился, обрел семью, ребенка, наконец. И снова заиграл, подобно ярчайшей «звезде».
Мощнейшим стимулом для него стало появление новой семьи – моей мамы, меня… Ведь душевный баланс очень многое значит для каждого из нас. А Эдуарду Стрельцову сильно повезло в личном плане. Должно же было повезти хоть в чем-то в его непростой период! Во многом это предопределило всю его дальнейшую жизнь. Он играл и жил в атмосфере счастья, любви, и по большей части – взаимопонимания. Почти идеальный вариант, если сравнить его жизнь с судьбами других спортсменов.
Например, партнер отца по «Торпедо» – знаменитый Валерий Иванович Воронин попал в автомобильную аварию. С немалым трудом преодолел невзгоды, вернулся в игру. Но, увы, карьера после пережитого им несчастья пошла на спад. Почти все в один миг исчезло после того несчастья. То была лишь «тень» прежнего грозного форварда. Обаяние личности улетучилось. Дело в том, что Воронин был очень красивым парнем, за ним все девушки бегали. По рассказам очевидцев, дамы посещали матчи торпедовцев, чтобы только насладиться игрой Воронина, его статной, красивой фигурой. А после аварии лицо повредил, из-за чего очень сильно переживал. А затем и вовсе ушел из жизни.
Какие разные судьбы двух великих футболистов! Хотя в чем-то схожие: оба по-своему преодолевали жизненные трудности. И моему отцу – я точно знаю – очень помогала выстоять, противостоять всем невзгодам и сохранять оптимизм его любимая жена и моя мама. Другая женщина в подобной жизненной ситуации в какой-то момент не выдержала бы, сдалась бы на милость судьбы. Но только не она. Никогда не позволяла ему киснуть, наполняя его энергией любви.
На то время, о котором сейчас рассказываю, мне было шесть-семь лет. Какие-то моменты все равно запоминались. Позже, став взрослым, еще больше узнавал о жизни родителей, анализировал. Помню, как он переживал, когда понял, что его карьере пришел конец.
В большом спорте советского времени люди часто не знали, чем заняться после завершения своей деятельности. Самая большая проблема того времени! Отец – не исключение. Это сейчас в маркетинг идут, в теле-радиокомментаторы… В общем, находят себя на другом поприще. Тогда выбор – куда пойти и чем заняться – представлялся весьма скудным. И я в то время чувствовал, что мой родитель по завершении карьеры как будто «потерялся» – выглядел неприкаянным.
Максимум, на что мог рассчитывать знаменитый игрок Стрельцов, – стать тренером, передавая свой огромный опыт детям и юношам. «Контингент» хороший, добротный, благодарный. Из мальчишек можно «лепить» достойных футболистов и граждан своей страны. Но, скорее всего, он считал подобную работу временной: все-таки не тот уровень, на котором ему хотелось проявить себя. А еще были поездки по стране с командой ветеранов советского футбола. Больше выбора не было.
Однако, несмотря ни на что, огромная любовь к футболу позволила знаменитому Стрельцову снова ярко заиграть. Болельщикам, как всегда, очень импонировал стиль их футбольного идола. Наверняка столь трепетное отношение поклонников игры вдохновляло его на свершение новых спортивных подвигов. Он по-настоящему ожил, оставив тюремные нары в прошлом. А особенно, как я уже говорил выше, повлияла на него встреча с моей мамой Раисой, которая как будто заново вдохнула в него жизнь – и отец забыл все плохое, что было в тюрьме. По окончании карьеры он со мной делился некоторыми впечатлениями, воспоминаниями. Рассказывал, как был рад доставлять своей игрой удовольствие болельщикам. Не стеснялся признаваться и в неудачах. Так, помню, как он с горечью вспоминал, что уже будучи в составе «Торпедо» долго, по его меркам, не мог забить гол после возвращения «оттуда». Никак мяч не залетал в ворота соперников, словно был заколдованный.
«Твоя игра после «зоны» изменилась?» – с юношеской непосредственностью теребил я его. «Знаешь, до тех событий я был молодым, уверенным в себе игроком и человеком, – размышлял отец. – А, вернувшись, осознал, что в одиночку на футбольном поле не выживают, каким бы великим ты ни был».
Очень часто задают вопрос: почему два года Эдуарду Стрельцову не давали выступать в основном составе родного клуба «Торпедо»? Дошло до того, что руководство ЗИЛа отправляло письма соответствующего содержания в отделы ЦК КПСС. Мол, дорогие товарищи, разрешите, наконец, нашему лучшему нападающему возобновить футбольную деятельность. Конечно, парторг завода, его коллеги бились за игрока отчаянно, пытаясь как можно быстрее вернуть любимца публики на поле. Но товарищи «сверху» все это время молчали. Но, слава богу, хотя бы не запрещали тренироваться.
Отец вместе с друзьями по футболу, многочисленными поклонниками его таланта тоже недоумевал: почему играть-то не дают за «Торпедо»? А в 1965-м свершилось! К неописуемой радости болельщиков он вышел в черно-белой торпедовской майке. И стал чемпионом страны! Спустя еще три года завоевал вместе с командой Кубок. Затем дважды подряд признавался лучшим футболистом СССР по итогам сезона. Заслуги немыслимые, но сейчас, к сожалению, воспринимаются нормально, даже обыденно, как само собой разумеющееся.
Зэк не зэк, а партнеры по «Торпедо» и национальной сборной все равно любили Эдуарда Анатольевича. Невзирая ни на что. По-моему, любили даже сильнее именно после возвращения «оттуда». Может, это наша национальная черта характера: поддерживать всей душой и сердцем угнетенных, тем более несправедливо осужденных.
Подробно уже рассказывал о замечательных людях, которые, не таясь, всячески поддерживали папу в самый нелегкий для него период. Номер один, конечно, Виктор Михайлович Шустиков. Еще Александр Медакин. Разумеется, его мама Софья Фроловна всецело посвятила себя сыну. Тепло их сердец он ощущал даже на расстоянии. Потому и тяготы переносил легче, по его же признанию. И благодаря этой поддержке в матчах советского первенства он после долгих мытарств со стороны властей предержащих все-таки заиграл.
За рубеж, однако, его по-прежнему не выпускали. «Неблагонадежен» – этот известный ярлык вешался тогда неугодным. На Чемпионат мира 1966 года в Англию отец со сборной не поехал. По той же причине. А вдруг остался бы на просторах Туманного Альбиона? Такие соображения одолевали функционеров всех мастей – от большого спорта до политической верхушки. Знаю это из рассказов друзей папы по «Торпедо», сборной СССР.
О проекте
О подписке