Улицу, указанную в записке, они нашли сразу, но дом искали долго. Он, как потом оказалось, стоял в глубине сада, а на заборе номера не было.
Наконец какая-то проходившая мимо старушка, спросив их, кого они ищут, озадачилась, а потом хмыкнула:
– А-а, так вам, наверное, Охмнетыч нужен… – и махнула рукой вправо.
– Ахметыч? – удивился Леонид и глянул еще раз на бумажку с адресом, там было написано: «Несмеянов Прохор Дмитриевич» – вроде совершенно русское имя-отчество…
Прочитав вслух, он вопросительно посмотрел на старушку.
– Ну, я и говорю: Охмнетыч нужен… – сказала она. – Идите вон туда, аккурат в калитку упретесь.
Они поблагодарили ее и пошли по указанной дорожке, удивляясь странному прозвищу деда.
Забор, вдоль которого они шли, зарос кустами, и им не сразу удалось найти калитку. Толкнув ее, они попали в «лесосад» – все вокруг было какое-то дикое, запущенное. По едва приметной тропинке они начали пробираться между кустов и вдруг обнаружили прямо перед собой двухэтажный деревянный домишко.
На крылечке сидел совершенно рыжий дед с всклокоченными, дыбом стоящими волосами. Его «прическа» соответствовала окружающей обстановке.
Дед гладил примостившегося у него сбоку большого, тоже рыжего полосатого кота и приговаривал:
– Ох мне эти коты, все-то им спокойно не сидится! Нет бы в саду прибраться, травку пощипать. Так нет – все по кошечкам шастают! Вот и дошастался… Сиди теперь да раны зализывай! Вон как тебя твои кореша изорвали из-за этой беленькой Мисюси. И чего ты в ней нашел?.. Ох мне эта Мисюся…
И тут рыжие заметили их. Кот перестал вылизываться и уставился на пришельцев желтым немигающим взглядом. Дед перестал гладить кота и тоже уставился на них.
– Здравствуйте, – поздоровались Леонид с Есенией в один голос.
– Вот оно что… – сказал дед и заерзал, собираясь встать, потом, видно, передумал и остался сидеть. – Ну, идите сюда, чего стоять-то? Ох мне эта молодежь…
– Мы насчет комнаты… Нас прислала к вам ваша внучка, – подходя к деду, сказал Леонид.
– Ага… – сказал дед и, придвинув к себе ближе все еще рассматривающего их кота, предложил: – Садитесь!
Они сели на теплые деревянные ступеньки.
– Вот так и живем… – непонятно к чему заметил дед. – Ох мне эта жисть…
Есения смущенно привстала:
– Если вы не можете сдать комнату…
– Да при чем тут комната, вон их там штук пять сзади! Я про жисть говорю… Комната! Подумаешь! Ох мне эти… Чай будем пить! – неожиданно закончил дед свои вздохи, которые, наверное, и послужили причиной его странного прозвища, и лихо вскочил на ноги. – Будет вам и комната, будет вам и стол! – Дед хохотнул и убежал в дом.
Леониду стало не по себе. Чудной дед какой-то, ненормальный. Леонид подумал, что Есению оставлять с ним нельзя.
– Может, пойдем? – нерешительно предложил он.
– Вы торопитесь? – спросила Есения и тут же съязвила: – А как же чай? Неужели откажетесь?
Это было уж слишком! Леонид обиженно насупился.
Они молча сидели на крыльце, Есения задумчиво разглядывала заросший сад.
Рыжий кот, которому, видимо, надоело на них смотреть, принялся опять зализывать свои боевые раны. Но через несколько минут он остановился и уставился на руку Есении, которая машинально теребила поясок от платья. Кот встал, медленно потянулся, потом подошел к Есении и стал деловито ловить лапой конец пояска. Есения рассмеялась и погладила рыжего по спине. Тот зажмурил глаза, постоял, выгнув спину дугой, млея от удовольствия, потом нагло забрался к Есении на колени и заурчал.
Леониду захотелось добавить к его драным ушам еще пару-тройку шрамов на другом месте. Но тут из темных сеней выглянул дед:
– Ну и что вы там сидите? Проходите в дом, смотрите! Во, аж стихами заговорил! Ох мне!
Есения взглянула на Леонида:
– Пойдем посмотрим?
Она встала и пошла вслед за дедом в темные сени, Леонид нехотя поплелся за ней.
Войдя в большую комнату, они пораженно остановились: густой, тягучий запах свисавших с потолка трав нахлынул на них и поглотил.
Несмотря на тусклый свет из окошка, комната выглядела светлой и уютной. Вдоль ее стен были расставлены какие-то фигуры, вырезанные из коряг и корешков, а посреди комнаты стояли большой, из золотистого дерева стол, на котором пыхтел самовар, и длинная скамья, покрытая домотканой дорожкой.
– Прошу к нашему шалашу! – подмигнув, пригласил их дед к столу и засуетился.
Они сели на скамью. Дед Охмнетыч споро расставил на столе глиняные чашки, выставил большую миску с медом, достал увесистую ковригу хлеба, сбегал в соседнюю комнату и притащил немаленькую миску с маслом и здоровенный горшок с молоком…
– Ой, не надо, не надо, не беспокойтесь, мы только что пообедали… – начала было Есения, но, взглянув на Леонида, осеклась.
Дед положительно начинал нравиться Леониду: «Понимает, как к людям подходить надо… Ох, а стол-то какой вырисовывается, мать честная!»
Дед носился как заведенный, возвращаясь из разных углов с какой-нибудь снедью. Вскоре в густой травный запах ворвался аромат свежепросоленных огурчиков, благоухание квашеной капусты и копченого бока. И в довершение ко всему этому пиршеству, центральное место на столе, уставленном мисками и плошками с различной снедью, заняло блюдо с дымящейся вареной картошкой, рассыпчатой, посыпанной жареным луком и укропом.
– Начнем! – радостно потирая руки, сказал дед, присаживаясь к столу.
«А как же!» – мысленно согласился с ним Леонид.
– Ах да… Самое-то главное! Ох мне этот скляроз… – опять вскочил дед, куда-то сбегал и приволок в одной руке бутыль с вином, а в другой – жбанчик пива.
«Ох мне…» – по-дедовски охнул Леонид про себя.
– Вам, барышня, наливочки, – наполняя стопку Есении темно-красным напитком, сказал дед. – А мы с вами, батюшка, пивком побалуемся, пивко-то собственного произведения, да… Варфоломей Игнатьич, проходи, и тебе плесну…
Леонид оглянулся – никого не видно, с кем дед разговаривает?
И тут рыжий кот важно подходит к столу, забирается на лавку рядом с хозяином и, оглядывая стол, начинает довольно урчать.
– Варфоломей Игнатьич, с гостями тебя! – поднимая большую кружку с пенящимся пивом, торжественно произносит хозяин и выпивает ее до дна.
И началось…
– Кузьма Григорович, ну извини, что так поздно пристаю… давай выпьем, у меня коньячок есть… С собой привез, армянский, питерского разлива… ха-ха…
…
– Почему не хочешь, ты тоже на диете?..
…
– Как почему тоже? Ты же говорил, что лечишь народ от голодухи, ну тех, кто голодает? А кстати, что ты хотел этим сказать? Я что-то ничего не понял…
…
– Что? Ну ладно, ладно, не хочешь, не говори… Лучше наливай… О, хорошо… Не, ну а все же, чего ты скрытничаешь?..
…
– Что?.. Чего боишься?.. Кто будет к тебе бегать?..
…
– Какие пациенты? Ты что, собираешься и здесь их откармливать?..
…
– А-а, ну извини, я не понял… А что же ты тогда с ними делаешь?..
…
– Как понять – редкая профессия?..
…
– Кто-кто?..
…
– Секса… секса… патолог?! Не, постой, а разве так бывает? Не, ну «секса» я еще понимаю, а «патолог» тут при чем?.. А, понял – ты занимаешься теми, кто помер от секса!.. Как же ты их лечишь – им же уже твой секс, что мертвому припарки… Ха-ха-ха… «Был до секса путь наш долог, но помог сексопатолог!» Не, это придумать надо – «патолог секса»!..
…
– Все, все… Ну, не сердись… Понимаю… Конечно, понимаю – сложная штука… По опыту знаю… Иногда так вымотаешься!.. На вот лучше – выпей…
…
– Григорович, извини за любопытство, а сильно тяжелая у тебя работа?.. Не, ну я в практическом смысле спрашиваю… А, одни разговоры… Жаль… А то я думал, может, тебе молодой здоровый ассистент нужен…
…
– Ну вот, сразу – набрался! Не, ну выпили… пивка…
…
– Ой, что было… Словами разве расскажешь? Это было… ну просто: ой! А дед-то! Как забацал нам на гитаре «Комаринского», струну в запале порвал! Есения тоже… Наливочка на щеках как заиграла! На меня посмотрит-посмотрит – да как зальется колокольчиком! А Варфоломей Игнатьич, у-у, вражина рыжая, все мурчит да об бедро ее нежное обтирается – знает, паразит, где приложиться. Пива с нами за компанию нализался – тарахтеть начал, как Т-34…
…
– Что значит «куда я смотрел»? На него и смотрел!..
…
– Так, а что я мог поделать? Он – животина, меньший брат наш, его обижать нехорошо…
…
– Почему добрый?.. Не, не со всеми…
…
– Да какой он ухажер, рванина рыжая!..
…
– Да не, Григорович, ты не понял – это ж кот…
…
– Да не такой кот, а кот – с полосками, рыжий… Так я так и говорю…
…
– Понятно, не пришли – не до ужина нам было… Да кому он нужен этот санаторский ужин, когда тут такой рай на столе и в душе… О, кстати, плесни-ка маленько… О-то-то…
…
– Пели… Помню, хорошо пели… громко… А Варфоломей Игнатьич-то, оказывается, подпевать умеет! Нет, хоть и вызывающе себя ведет, но мужик что надо. Мы тут его Мисюсю видели, приходила – ничего такая, беленькая. А Варфоломей Игнатьич с достоинством так, и не взглянет на окошко, где ее белая мордочка страдает за стеклом. Ну, конечно, зачем ему белобрысая Мисюся, когда тут чернокудрая Есения бока его драные своей ручкой оглаживает! У-у, гад… Налей-ка еще… Ага… Ну, давай… За них, родимых!
…
– Но пиво-то у деда ох и забористое! О, какое слово интересное и, главное, правильное – потому и забористое, что пьешь – и все: то к забору тянет, то под забор. Могучий русский язык… Без бутылки и не поймешь, а поймешь, так у-у-у…
…
– Как я добрался, как я добрался? Добрался! Шел-шел, шел-шел, полз, не – шел-шел и дошел… и все… И завтра еще пойду! Дед – мировой мужик, знает, что людям надо, а ты говоришь – удовлетворение естественных потребностей… Жрали бы твои доходяги нормально, не померли бы от секса!.. Ха-ха-ха… Ну ладно, не кипятись, твое здоровье, секса… патолог!
Тот, кто знает, что такое тяжелое утро похмелья, поймет состояние Леонида…
Он не помнил, как называют смесь коньяка и пива, то ли «северное сияние», то ли «адмиральский коктейль», но она была покруче традиционного «ерша». Все утро он чувствовал себя ужасно, в голове что-то гудело и взрывалось, как при артобстреле. Ему даже не помогло зелье, которое приволок Кузьма Григорович, прибежавший после завтрака, полный сочувствия и лекарского энтузиазма. Правда, при этом сосед изрядно веселился, вспоминая Леонида вчерашнего.
Подробности Леонид помнил плохо, только ощущения – праздника и еще чего-то хорошего. Но за все надо платить, вот он и настал – час расплаты. Как сказал Кузьма Григорович, Есения к завтраку не пришла, видно, тоже плохо было, бедняжке. Ох и жалел ее Леонид! Потому что понимал и сочувствовал…
«Зато ей сейчас наверняка не до воспоминаний о стеклянной прародине… У нее сейчас, наверное, как и у меня, перед глазами другая тара стоит… – думал Леонид. – Ой, тошнешеньки…»
Кузьма Григорович утешал, что это пройдет, только потерпеть надо. Как будто Леонид сам этого не знал! Он в детстве так к зубному врачу ходил – представит, что через час все будет позади, и вроде веселее на душе, да вот только как час-то этот пережить!
В открытое окно тянуло прохладой и свежестью. Нужно было вставать, умываться и идти к деду – отнести сумку Есении. Как-то она там?
Утро выдалось теплое, солнечное.
На воздухе Леониду стало легче. По дороге он пытался разгладить помятое лицо.
«Днем, наверное, даже жарко будет. Вон и народ, уже загорелый, спешит на пляж», – подумал он и с отвращением посмотрел на свои бледные ноги, мохнато выглядывающие из штанин длинных шорт. Ему было так плохо, что не хотелось думать ни о пляже, ни, что удивительно, о еде. Он вспомнил картину вчерашнего дедовского стола и поспешно отогнал видение.
Наконец Леонид добрался до знакомой улицы. Калитка была открыта, – видимо, он ее вчера впотьмах забыл закрыть.
В саду было тихо. Леонид не спеша побрел к домику.
Варфоломей Игнатьич сидел на крыльце и выполнял «водные процедуры». На нем не было заметно никаких следов их вчерашнего веселья, хотя к пивку он приложился тоже изрядно…
Увидев Леонида, кот вскочил и с криками: «Мя-яу, мя-яу», побежал к нему навстречу.
Леонид остановился, ему стало интересно, что тот будет делать. Варфоломей Игнатьич подбежал к нему и, подняв хвост трубой, весь выгибаясь, начал обтираться о его ноги. Шерстка у него оказалась очень мягкая, Леониду было щекотно.
Он присел и погладил кота:
– Ну, привет тебе, а где хозяин твой, дома?
Посмотрев на него своими желтыми глазами, Варфоломей Игнатьич мяукнул и пошел, подняв хвост, к домику, оглядываясь на ходу.
В доме царила тишина.
– Прохор Дмитриевич! – позвал Леонид, остановившись на пороге комнаты, где у них вчера проходила «вечеринка».
Со второго этажа раздался голос Есении:
– Леонид Ярославович, доброе утро! Прохор Дмитриевич ушел по делам, скоро будет. Подождите, я к вам сейчас спущусь.
И через несколько секунд Есения легко сбежала по скрипучей лесенке.
О проекте
О подписке