А если она сделает Ване что-то плохое? За то, что я с ней так разговаривала.
Он там один. И никто никогда не узнает.
Ущипнёт. Не покормит.
…ударит.
Животный ужас сковывает виски, и в ушах начинает звенеть. В глаза как будто осколки стекла попали.
Уже не ясно, от чего больнее: от страха за ребёнка, или от того, что этот мерзкий страх вообще появляется.
Я не должна, не должна позволять себе чувствовать хоть что-то к маленькому существу, о котором не собираюсь заботиться. Потому что твёрдо решила – после развода он останется с Максом.
Нельзя привязываться.
Страх сменяется яростью.
Я представляю, что прямо сейчас возвращаюсь обратно.
Врываюсь в дом.
Застаю её кричащей на ребёнка.
Кидаюсь на эту женщину.
Вцепляюсь в её волосы.
Ненавижу чёртову Татьяну Георгиевну!
За то, что она с любовью относится к Ване. Имеет право на это. А я, его мать – нет.
Конечно, это всё глупости. Она ничего не сделает. Она хорошая. Просто не повезло оказаться няней в нашей семье.
Какой неприятный опыт вынесет эта женщина после того, как уйдёт от нас. Этот опыт наверняка сделает её хуже.
Я совсем перестала думать о последствиях. О следах, которые оставляют мои поступки.
Потому что обо мне не подумали, когда уродовали мою жизнь.
– Поздравляю. Порадуете мужа сегодня, – мой гинеколог снимает перчатки. – Теперь всё можно.
– Что можно?
– Заниматься сексом. Только аккуратно, не спешите. Сразу не будет так же хорошо, как до родов. Зато потом будет ещё лучше, чем было.
Я постаралась улыбнуться, но судя по нахмурившемуся лицу Александры Сергеевны, получилось совсем неискренне.
Сделать селфи прямо в гинекологическом кресле, а?
Обрадовать подписчиков? «Нам с мужем снова можно, ура!» – и весёлые смайлики.
Можно забабахать целую рекламную компанию. Рекламу клиники, которая помогает быстро реабилитироваться после родов. Рекламу смазок для первого секса после родов. Рекламу нижнего белья для первого секса после родов. Рекламу фотостудии для первого секса после родов… нет, это уже порнография какая-то.
К тому же для такой фотосессии потребуется муж. А я ни за какие деньги не позволю Арскому приблизиться ко мне.
Смешно, Даша. Ты из-за денег вышла за него замуж. Приблизиться…
Меня передёргивает.
Сажусь в машину.
Кстати о рекламе. Те производители сухой смеси, которые звонили мне вчера, предлагают хорошую сумму. Конечно, не обязательно прекращать грудное вскармливание. Просто буду обманывать аудиторию.
Только надо придумать интересный повод.
Почему прекратила ГВ?
Лучше что-то мелодраматичное.
Поссорилась с мужем. Перенервничала. Пропало молоко.
Зато потом любимый подарил мне дорогой подарок, чтобы я его простила.
Они это любят. Зависть и жалость – вот на чём хорошо делать деньги.
Фу, как тошно от всего этого…
– Вам нехорошо? – встречаюсь взглядом с Виталиком через зеркало заднего вида. – У Вас бледный вид, – и виновато улыбается, будто он причина моего отвращения к жизни.
– Конечно нехорошо! Меня укачало. Сто раз говорила, веди аккуратно!
Хотела добавить: «Не мешок с картошкой везёшь!» Вполне вписалось бы в образ. Но мне позвонили.
– Привет. Прости, пожалуйста. Я опаздываю, – голос Айдара всегда меня успокаивает, он тихий, неторопливый, убаюкивающий, как у чтеца вечерних радио-спектаклей, которые нам с сестрой родители включали в детстве. – Ты как?
– Я в районе Таганской. И ещё мне нужно минут пятнадцать, в лофт заскочить.
– Таганской? Я буду там через десять минут. Давай подхвачу, начнём беседу по дороге. Редактор всё перекроил, что мы в прошлый раз составили. Придётся шаг назад сделать.
– Ничего страшного, сделаем. Главное – чтобы результат получился хороший.
– Согласен с тобой полностью. Ну так что, адрес скинешь?
– Да.
Виталик плавно тормозит у красного четырёхэтажно здания с большими квадратными окнами и балюстрадой. В стёклах кофейного цвета отражается тяжёлое перед дождём небо. Как жаль, что заканчивается лето.
– Я сама дальше. Заберёшь меня от моего эко-магазина в шесть. А пока свободен.
Наконец-то я осталась одна. Ни гуления ребёнка, ни воркования Татьяны Георгиевны. Ни диалогов с людьми, перед которыми всё время нужно другую Дашу изображать. Дарью Арскую.
Старый лифт с шумом поднимает меня на последний этаж.
Люблю этот лофт.
Кирпичные стены, деревянные балки. Потёртая лестница на второй уровень. Там можно забраться в подвесное кресло с ноутом или книжкой. Внизу небольшая и уютная гостиная с кварцевым обогревателем. Из-за высоких потолков и большого окна, выходящего на север, здесь может быть очень холодно.
Несколько метров гостиной забраны под закрытую спаленку, отделённую бамбуковыми перекрытиями. И здесь я спокойно сплю с пятницы на субботу, и с субботы на воскресенье, пока Арский изображает хорошего папу.
Он не живёт здесь в будни, снимает квартиру. Это нерационально. И всё же он полностью оставил это место мне, хотя его никто не просил.
Моё пространство практически не пересекается с его пространством. Только дом, как общая кухня для жильцов коммуналки. Но в отличие от них мы и там никогда не встретимся. А ещё как я не захожу в его комнату в доме, уверена, и он не заходит в мою.
Жаль, не успею сегодня посидеть на любимом широком подоконнике и попить кофе.
Быстренько в душ.
Тёплая вода вместе с пеной вымывает из волос тошнотворный запах больницы.
Кутаюсь в толстое белое полотенце.
Жду, пока с кожи сойдут мурашки. Слушаю, как всё реже тарабанят в поддон набежавшие в лейку душа капли.
Мне кажется, что есть ещё какой-то шум. Не затихающей воды, другое. Там, за дверью.
Но я не придаю этому значения и выхожу.
Арский сидит на корточках и роется в нижнем ящике массивного комода, что напротив двери. И первая мысль, которая приходит мне в голову – я не смогу сбежать, потому что между мной и выходом Макс.
При этом выходом мне видится не только дверь, но и окно, единственное в этом лофте. Плевать, что за ним высота в четыре этажа. Плохо лишь то, что и до него не добраться.
Солнечный свет, который отчаянно борется и тонет в подползающих грозовых тучах, особенно ярко, словно в последний раз, очерчивает силуэт.
Макс встаёт, выпрямляется во весь рост, и тяжёлым, вязким взглядом промазывает всю меня, с головы до пят, и снова вверх, вторым слоем. И смотрит мне в глаза так…
Я отворачиваюсь.
Будто это он передо мной почти голый стоит.
Какая же ты ничтожная, Соболева! Слабачка! Нельзя поворачиваться спиной к собаке. Она обязательно нападёт!
И ты опять ничего не сделаешь.
Его шагов не слышно.
Ну же! Повернись и скажи ему, чтобы уходил! Швырни в него туркой. Пни в его сторону стул. Хватит бояться!
Только цепенею и мякну. И ощущаю себя абсолютно беспомощной. Хочу просто исчезнуть. Это чудовищное желание весь год меня надрывает, как клюв грифа смакует любимое блюдо из падали. Но я ведь ещё жива!
Грозовые тучи задавили солнце, стена передо мной резко поблекла. Будто Макс надвинулся, огромный и сильный, закрыл собой, заполнил собой всё, превращая в темноту и меня.
В дверь позвонили. И я даже не вздрогнула.
Наконец его шаги. Он открыл.
Кожей ощутила эту напряжённую паузу.
– Добрый день, – это Айдар.
– Добрый, – голос Макса вживую, не из видео с Ванечкой, которые мне присылает Татьяна Георгиевна, звучит иначе. Когда вживую – это трогает. Как по рефлексу какому-то дурацкому хочется обернуться, будто в толпе тебя окликнул голос очень близкого, некогда любимого человека, по которому ты изнывал и тосковал, которого слишком сильно любил и слишком надолго потерял.
– Я за Дашей. Она тут?
Одежду в охапку и в ванную.
Влажные волосы пропитали серым платье на плечах.
Господи, что подумал Арский?
Я, здесь, в его лофте, после душа поджидаю какого-то мужчину. И Айдар ещё имя моё назвал не как обычно, Дария, а по-свойски это вот «Даша». С интонацией такой, будто я родной ему человек.
Он специально это сделал? Чтобы побесить Арского?
Как он вообще прошёл в здание? Почему его консьерж впустил, номер квартиры назвал? Остолоп!
Оба.
Он должен был ждать внизу!
Выхожу.
Дверь закрыта. Айдара нет. Макс ногой задвигает ящик комода. Раскладывает на столешнице глянцевые полароидные снимки.
И не глядя на меня:
– Ждёт внизу.
Сглатываю оправдание. Я ведь ничего не сделала.
Нет. Не так.
Я ведь ничего ему не должна.
Поскольку моя сумочка стоит на полу у комода, совсем близко к Максу, вполне хорошей, даже естественной мне кажется идея просто уйти без неё.
То, что внизу меня ждут, создаёт иллюзию, будто я неприкосновенна. И могу безопасно дойти до двери.
И всё же приблизиться к Арскому, пусть лишь для того, чтобы пройти мимо, я просто… не могу.
Арский чуть повернул голову, шумно, но коротко выдохнул, будто усмехнулся.
Может, понял.
И дал мне это расстояние, которого я так жаждала.
Отошёл к окну.
Остался спиной ко мне, и ничего не сказал.
Пока стилизованный под дореволюционный лифт спускал меня на первый этаж, сердце ожило, и начало так быстро биться, что стало дурно. Голова закружилась от мелькающей золотистой сетки.
Сколько я не видела его вживую? Десять месяцев? И тут вдруг, да ещё так близко, один на один.
И теперь он думает: «Эта меркантильная сука водит в мою квартиру своих ёбарей».
Дверь лифта я отодвинула с таким рвением, что зашумел он как будто в действительности старинный.
Буквально просунула голову в окно к консьержу. И отчитала его так, что тот начал краснеть.
Нельзя было пускать Айдара без моего разрешения, хоть он и показался интеллигентным мужчиной, который, к тому же, ещё и щедрый – поделился сигаретой.
– Значит, купил моего консьержа за сигарету? – села на переднее сидение чёрного БМВ.
– Мы просто разговорились, пока курили. Он решил, что на бандита я не похож. Да и дождь начинался. Арский не подумал ничего плохого?
Мотаю головой:
– Нет, всё в порядке. Едем ко мне?
По дороге мне позвонили из «ЮрФеста», и я поехал на встречу с их гендиром. Но успешные переговоры не сгладили раздражение от сегодняшнего дня, которое с новой силой зазудело, стоило мне выйти из громоздкого бетонного бизнес-центра и попасть в равнодушную суматоху московского буднего вечера.
Словно проглотил слишком большой кусок, и поцарапал горло.
Верности она мне не обещала.
И брак у нас фиктивный, с чётко обозначенным сроком годности, который уверенно приближался к своему окончанию.
Но это никак не умаляет моего желания отпиздить Айлалэ, или как там его…
И Дашиной привлекательности тоже не умаляет.
Господи, как же приятно было увидеть её!
Оставаться одному не хотелось категорически. Но и звонить очередной подружке тоже.
Хотелось другого рода близости. Той, которую я по собственной тупости навсегда потерял. Но нечто похожее, кажется, обрёл снова.
Поэтому несмотря на позднее время я поехал в офис в надежде ещё застать Полину и отдать ей фотографии.
Татьяна Георгиевна так и не прислала мне ни фоток, ни видео с Ванькой сегодня, и не ответила на звонок.
Интересно, Даша притащила их в город с собой, или всё же оставила в доме?
– Ну, тебе здесь явно нравится. И кабинет отдельный Макс предоставил, очень прилично устроилась, хотя и года ещё тут не проработала.
Я слышу Катин голос по ту сторону двери, и моё желание зайти к Полине улетучивается.
Нехорошо мы расстались. Она была рядом постоянно после того, как произошла авария, а Даша улетела со своим Серёжей в Перу. Но когда Соболева вернулась, уже одна, я оголтелым идиотом бросился её искать.
Катя буквально стала пустым местом. И я даже не заметил, когда она исчезла.
Будто почувствовала, что я рядом. Слышу, как Полина говорит:
– Ты чего замерла?
– Кажется, за дверью кто-то.
Открываю дверь прежде, чем она сама это сделает.
– Катя, вот так сюрприз!
Обнимаю её. Она крепко ко мне прижимается. И выдох её сбивчивый на стон похож.
– Привет, Макс.
– Где была? Давно тебя не видел.
– Япония, Корея.
– Чего это тебя вдруг в Азию потянуло?
– Не думай, что мои вкусы поменялись, – хитро улыбается и проводит ладонью по моей грудной клетке. – Это по работе.
– Молодец. Совершенствуешься.
– В моём деле без этого никак. Технологии быстро развиваются.
– Ты по-прежнему видеонаблюдением занимаешься?
– Да. Некоторым людям нравится продолжать дело семейной династии. Я рада, что мой отец смог меня этим заинтересовать.
Мой отец не виноват, что я не заинтересовался делом нашей семейной династии, которая уже три поколения занимается мебельным производством. Но почему-то все думают, что либо он был недостаточно настойчив, либо я назло ему занялся совсем другой сферой. А на самом деле он пусть и без особой радости, но принял моё решение стать айтишником, и поддерживал как финансово, так и морально. Никакого конфликта у нас с ним никогда не было, и ненависти у меня к нему тоже. До тех пор, пока он не погиб…
– Как твоя мама, кстати? Слышала, она взяла бразды правления вашими фабриками на себя. Даже новую коллекцию спальной мебели весной в Чехии выставляла.
– Она в порядке, спасибо, болезнь пока отступила. Может, кстати, и потому, что теперь она единственная хозяйка, на ней слишком большая ответственность, болеть некогда.
– Ну я рада. А как Даша?
– Отлично, много проектов, раскрутила аккаунт, хорошо зарабатывает на рекламе.
– Да, я видела. Поражаюсь, когда она всё успевает? Материнство явно отошло на второй план. Делать деньги ведь интереснее.
– Не знаю, что ты видела, но из её контента и ежу понятно, что они с Ванькой проводят до фига времени.
О проекте
О подписке