Ответственность я понимала как то, что не могу просто замолчать и исчезнуть. Твое же право выбирать друзей и отношения неоспоримо. Как и мое. Так что зря ты рассердился. Твои отношения – тебе строить. Я же могу принимать или не принимать свою «роль», и только свою.

Попробуем вернуться к теплой дружбе.

Френдли секс тоже не помешает. Время от времени…

От Л:

Мне сегодня приснился длинный сон с тобой, твоей супругой, Р и даже с Наташкой… я привезла лесную землянику из Испании (там, в Барселоне на рынке видела сверкающие бусинки лесной земляники, с ее неповторимым запахом детства) мы с Наташкой радуемся ей, потом помню мы в каком-то странном замке, в Ерушалаиме, там ортодоксальный херомант нам что-то объясняет, и ты со мной, а потом приходит Р, и ты подходишь к ней и показываешь мне, очень смешно показываешь, на пальцах, что у нее грудь больше моей, а Наташка возражает, потом мы с тобой у фонтана голые и светает, нам нужно успеть одеться потому что приходит твоя жена и мы с ней разговариваем, она почему-то мне очень рада, как старой знакомой и говорит про какой-то бизнес ее и еще не помню что…

Ай-да сон… Мы во Флоренции тоже набросились на землянику и малину…

А меня позавчера Р пригласила в свой любимый китайский ресторан и вдруг туда заходит наш с тобой старый дружок А-Поц А-Гадоль¹⁶ с какой-то бабой, тоже смутно знакомой. Как всегда сделал вид, что не узнал-не заметил. Ну, я тоже обниматься не полез. Но все-таки как-то взволновался. Вот есть такие люди, их не так уж много, слава Богу, что когда встречаешь их – как будто наткнулся на что-то мерзостное и весь в нем перепачкался.

А еще «астральное тело» взбунтовалось было, аж напугало. Но вроде присмирело. Пришлось-таки злобно оскалиться…

В лесу, когда дамы пошли погулять, Мирон продемонстрировал фотографии свой любовницы в голом виде. В ванне, из ванны…

– Вот я снял ее новый домик, это она с матерью…

– А мамаша тоже ничего…

– Да, без лифчика ходит. Она мне тоже говорит: не подглядывай…

Мы с Аркадием одобрили – хорошенькая.

– Она выглядит младше своих лет (36). И фигура мальчишеская: маленькая грудь (мы запротестовали), но зато крепкая попка, поэтому кажется…

Тут не только хвастовство, но очевидное сексуальное возбуждение. Он уже показывал мне когда-то фотографии жены и предлагал свинг. А Аркадий рассказал о Полонском:

– У Полонского, новая подруга. Ему уже семьдесят, а ей, как ты думаешь? Тридцать семь!

– Ну, это нормально, – говорит Мирон. – Вот если бы ей было семнадцать.

– Оля хадаша¹⁷, с ребенком, – продолжает Аркадий.

И мы с Мироном дружно: «Аа!»

– Абсорбирует, значит, – съязвил я в адрес прославленного сиониста.

Потом пошли гулять, в тот сад на краю леска. Набежали тучи, ветер. Цветы персика (или абрикоса?) обильно облетают под ветром, как редкий розовый снег. Дорожки между деревьями усеяны лепестками.

Я вдруг стал жаловаться, что бабы надоели. Даже с женой как-то…

«Нуу! – они дружно осудили меня. – Жена – святое дело! Во-первых, это твоя обязанность, так сказать супружеская…» – «Вот именно что обязанность», – продолжаю хныкать. «Нет-нет, жене нужно оказывать уважение. А то уж совсем…»

От Л:

У меня было такое предчувствие, что не может это само улетучиться и еще будет продолжение, но почему злобный оскал? Астральное тело, оно же сама эротика?! А поц был с русской бабой? Все хочу спросить, а с Володей ты так после ссоры и не виделся? Мне понравилось из письма, что натура твоя чувствительная и легко ранимая вся «разнюнилась, заскрипела стариковскими обидами»… а когда книжку получишь?

С Володей виделся и не раз говорил. Ссоры как бы нет, но нет и прежней близости. А насчет оскала… В следующей порции записок.

Да, поц был с русской бабой, такой кудрявой блондинкой, может, ты ее знаешь, тоже училка.

Р все удивлялась, чего это я за ними подглядываю из-за горшка с фикусом.

19.3.2000

… – Ты не знаешь что произошло! Моего «Тёму» поранили. Вот такое у меня было чувство, когда я увидела: как будто у родного человека открытую рану видишь! Я никогда не думала, что так отреагирую. И я знаю кто это сделал. Один злобный эфиоп, когда я его выгнала, у него рожа была просто перекошена от злобы.

– Странно только, что тебе раньше машину не портили.

– Вот и директорша говорит. Мне только в первый день, в нашем доме кто-то нацарапал на багажнике, но я не поняла что…

Настроение у меня было не боевое. Грусть какая-то.

– Почему ты все молчишь? Ты сегодня какой-то молчаливый.

– Не знаю…

Вдруг спросила:

– А ты хочешь, чтобы женщина тебя безумно любила?

– Нет.

– Нет?!

– Нет ничего ужасней.

– А сам хочешь любить?

– Нет. Хотя легче когда сам любишь, чем когда тебя.

– Мне тебя жалко. А чего ты боишься?

– Любовь это плен. Рабство. Когда сам любишь, то ситуация все-таки под контролем, а если тебя – караул.

– Мне тебя жалко. А если взаимная любовь?

– Это самое страшное. Это начисто разрушает.

– Разрушает?!

– Ну вот ты с тем.., вы же любили друг друга? Так что ж ты убежала? Он же хотел жениться?

– Ну, во-первых, я уехала не только поэтому… А потом… я чувствовала, что если мы поженимся, все кончится. И он был… немного простоват… И ужасно ревновал. Делал мне такие сцены, что даже муж никогда… Он мог просто убить.

– Ну, видишь! Свобода для тебя дороже любви! Поэтому ты мне и нравишься.

– Я первое время чувствовала себя ужасно, даже физиологически, ужасно. Я даже не могла спать с мужем. Прошло много времени, пока я успокоилась… у меня была подруга, она мне оставляла ключи. Ну, я ей, конечно, делала дорогие подарки, помогала подзаработать… Но все равно я не жалею, что это у меня было. Будет о чем перед смертью вспомнить.

– Выходит, ты живешь только для того, чтобы было о чем вспомнить?

Промолчала.

– А у тебя не бывает так, – говорю, – что нет уже на всех душевных сил, усталость… ведь на каждого себя тратишь…

– А на что еще себя тратить?

Опять приставал к ней, чтоб рассказала про своего Мики.

– И опять я живу на два дома… Я когда приезжаю к нему, то уже чувствую себя… хозяйкой.

– Вы с ним выходите?

– Очень часто. Обычно в рестораны. Иногда он берет меня на свои деловые встречи. Говорит, что я ему помогаю. Учит, что и когда сказать надо для пользы дела.

– А чем он занимается?

– Деньги делает. Строит, импорт, все что хочешь… А иногда мне так от него тошно…

– Так зачем…

– А что у меня еще остается? Чем мне жить? Чужой жизнью, сплетничать?

– Вот и получается, что мужчина в жизни женщины – это все. А женщина в жизни мужчины…

– Во-первых, не мужчина, а мужчины, а во-вторых, не всё. Я очень любила математику, серьезно занималась…

Переключаю тему:

– Ну что, посмотрела фильм?

– Какой фильм?

– Ну, ты рассказывала, что мужик приглашал тебя посмотреть фильм об экскурсии…

– А ты как думаешь?

– Думаю, что посмотрела.

Засмеялась и закрыла лицо руками.

– Ой, тут ко мне напросились Люська и говорит: «Мне так нравится как ты одеваешься, но я хочу тебе сказать, только ты не обидишься? Правда не обидишься?» Ну, пришлось пообещать. «К черному костюму, – говорит, – нужны черные чулки, а не светлые, два цвета делят фигуру, укорачивают ноги. Я ей говорю: это нужно учитывать тем, у кого ноги короткие и толстые. Я плохая, да? А чего она цепляет?

Я смеюсь. Ноги у нее действительно классные.

Любимые игры с членом:

– А можно потрогать? Можно? Можно? А чего ты страхуешься? Думаешь, я сейчас вот так отвинчу?

– … ну посмотри, ну посмотри! Чего ты смеешься, ну посмотри, какой красивый! В следующий раз возьму фотоаппарат и сфотографирую! Для твоего Мирончика, ха-ха-ха!

Перед этим рассказал ей, как Мирон показывал фотографиии своей голой любовницы.

20.3.2000. От Л: Я тут почитала Пепперштейна в тенетах, интуитивно понятно почему ты в нем разочаровался. Слушай, а где эта ваша деревня, в которой так хорошо зимой? Я сегодня видела тягомотный сон, мы там втроем и собак мой с твоей Клепой, и ты всё с моим мужем говоришь о делах, хочешь дом купить в лесу на речке. А он говорит, что около нас есть дом на продажу. А стоим мы почему-то в Рамле, помнишь, где мы на лодке катались в подземном водохранилище Ибн-Рашида, и мы гуляем, и вдруг потрясающий вид открывается, как в Барселоне на горе, там есть на горе крепость, кот. была построена на месте еврейского кладбища…

Давай записки дальше

Пурим самеах!¹⁸

Позвонил Бараш, и опять припомнил, что я написал про 15 человек на его вечере. Так и хотелось ему сказать: нудный ты, Эпаминонд Максимыч, ох, нудный!

Просил, чтобы я Кононову написал, может стихи его возьмется издать.

Сидели с Р на скамейке, смотрели на море, на закат. Она все поеживается – холодно. Но мой пиджак не берет: «Замерзнешь». Мы в дауне: разговоры о любви, воспоминания.

– Я так ждала твоего звонка! Я утром вставала с улыбкой, зная, что мы встретимся! Уроки в тот день пролетали! Мне даже училка та, с которой я подружилась, сказала: «Ат ниръет меушерет»¹⁹. Как я была увлечена! Сейчас не то. Но все равно…

21.3.2000. Поехал один в Иорданию. Жена не могла, а Р я не стал рассказывать, сам погуляю, может что-нибудь подвернется. Пересекли границу у Бейт Шеана, на пропускном пункте пусто, буднично. Поднимаемся в горы, карнавал цветов. В основном зеленый и ярко-желтый. Три женщины достойны внимания. Очень милая девушка-экскурсовод с прямыми длинными волосами цвета стали, и такие же стальные глаза, губы «неправильные», с дырочкой посредине, очень милая, и одна черненькая, лет двадцати пяти: короткая стрижка, красивые умные глаза, но толстая, и с мамой, у той такие же тяжелые бочки пониже спины. И одна дамочка лет за сорок, но ничего, только курит все время и неприятные складки от углов рта к подбородку. Может и под пятьдесят. Дамочка клюет.

Крепость Аджалун на вершине. Построил какой-то полководец Саладина в 12-ом веке, или отнял у крестоносцев. Наверху холодно. Мелкий дождь.

Герат. Марк Аврелий сидел тут три месяца. Мощеные улицы, огромная площадь, окруженная колоннадой, храмы, театр, триумфальные арки. Руины моста уводят на ту сторону оврага, где муравейник арабского города, и мост завис над мечетью… Досмотреть не дали, повели жрать. Я не пошел, пробежку сделал по античности. Успел вовремя вернуться к сборному пункту. Чернявая сказала: «Вот умный человек! А мы жрать пошли, как идиоты». И добавила: «Молодец!» А мамаша мне: «Я вам только скажу, что получить от моей дочери такой комплимент совсем не просто!» Дочка сверкнула черными глазами.

Бегая по Герату, познакомился с англичанином, крупным мужчиной лет пятидесяти, говорящим медленно и степенно, с абсолютной уверенностью в вескости своих слов. Тоже восхищен Гератом, но не согласен с тем, что человечество за последние две тысячи лет деградировало. Деградация шла, он готов согласиться, до того момента, как был изобретен транзистор. С транзистора началась новая эра, мы пошли вперед семимильными шагами.

Гора Нуво. Обетованная земля внизу, в тумане. Сеет мелкий дождь. Развалины византийской церкви, мозаики. Вечереет.

Амман – большой город, новые дома, огромные гостиницы, потоки машин. Отель – пять звездочек, шик без изыска, но и без прижимистости. После ужина группу повели в ночной клуб, а я пошел спать. Дамочка сидела в фое. «Вы разве не пойдете в клуб?» – «Нет. Устал (чистая правда). Пойду спать». Надо было ее пригласить, думаю, но промолчал. Группа собралась (в вечерних туалетах!) и отправилась в ночной клуб, на фолклор. А у меня просторный отдельный номер. Расположился в одиночестве под пуховым одеялом, представил себе поочередно всех троих в огромной постеле, потом поразвлекся с Ясперсом (взял с собой «Ницше и христианство»). Но, как говорил один осёл: песок плохая замена овсу. По ТВ ловился только второй израильский канал, там какой-то стендапист изгилялся. Жарко, нещадно топят. Плохо спал.

22.3. Утром за завтраком чернявая Ифат спросила:

– Что ж вы не пошли вчера в ночной клуб? Было очень мило. Ципи (дамочка) нарядилась в бедуинку…

Я сослался на усталость. «Кроме того, – говорю, – книжка была интересная».

– Да? Какая же?

– «Ницше и христианство», – сказал я высокомерно. И добил ее:

– Ясперса. Был такой философ.

Она уважительно покачала головой. Спросила:

– А чем вы занимаетесь?

– Как вам сказать… Вроде как писатель, да. Звучит громко, но так оно и есть.

Она проявила еще большую заинтересованность. А когда я признался, что пишу о Христе, потребовала разъяснений и подробностей. В автобусе мы сели рядом (мама косилась с явным беспокойством), и я вдохновенно предался любимому занятию: распускать хвост перед случайной бабой. Оказалось, что Ифат тоже не лаптем щи хлебает: студентка, учит философию в Иерусалимском университете, мы увлеклись разговором, не слушали объяснений и не замечали дороги. Благо туман был густейший, автобус полз в направлении крепости Монтрояль. Первоначально намеченный маршрут на Крак де Моав, разбойное гнездо Рено де Шатильона, отменили голосованием, народ боялся, что останется мало времени на Петру. Я оказал слабое сопротивление, мол, именно из-за Шатильона и поездку затеял, а мне объяснили, что крепость Шубак, она же Монтрояль, «красивее» и лучше сохранилась. Наш иорданский гид даже пытался рассказать, какой плохой человек был Рено де Шатильон, караваны грабил, плевал на все и всех, «бед гай», а я ему: «ай лайк ит». Бунт на корабле поднял Одед, который оказался еще и левачком в придачу, говорил мне, что верит нашим генералам, которые хотят отдать Голаны, потому что «они там кровь проливали», а я ему про Петэна рассказывал, как он за Францию кровь проливал, а потом отдал ее Гитлеру. Но тут я его поддержал: ему не нравилось, что мы уклонились от плана, мол, он заплатил за Крак. Его успокоили, а я тоже не стал скандал поднимать, уступил им Крак, но разозлился. И все свое вдохновение злобы излил на бедную Ифат, мол, евреи не воины, отсюда и Катастрофа, да-да, именно евреи виноваты в Катастрофе, а не немцы, она говорит: получается у вас, что женщина виновата, в том, что ее насилуют? «Быть женщиной, как и быть евреем, это уже провокация. А быть привлекательным и слабым – провокация вдвойне. Слабость – это провокация и вина. Человек обречен сражаться». Я был в ударе, рассказывал ей о самураях, о том, что быть воином не противоречит утонченности, и дело тут не в воинственности, а в самоотверженности. Она сказала, что это эстетизация смерти. «Конечно, конечно! – соглашаюсь. – Это же вызов смерти! А победить смерть можно только полюбив ее!» Девушка была «готова». Мамаша даже подошла и пожаловалась, что дочка ее бросила. Та ласково, как больную, ее успокоила. Вдруг автобус остановился, и мы вышли в туман, из которого торчала небольшая пожелтевшая колонна. Оказалось, что тут кусок римской дороги, причем двухполосной! Так странно: посреди пустыни – следы великой цивилизации, двухполосная каменная дорога с желобками-рельсами для телег…

Спросил у Ифат, нет ли у нее знакомых в литературном мире. Хочу, мол, книгу свою на иврите издать. Обещала разузнать.

Когда подъехали к крепости, туман чуть рассеялся, но еще висел в долинах внизу, и крепость выростала из него, как огромный щербатый гриб… Туман цеплялся за голые ветви редких деревьев, и грубые каменные скиты напомнили зимние пейзажи старика Брейгеля.

Опять разозлили всякие рассуждения объяснялки о том, что крестоносцы строили крепости для своих коммерческих шашней и угнетали местное население. Да посмотрите, говорю (круглые башни вставали из тумана, и крепость вместе с горой будто плыла гигантским кораблем вдоль ущелий), разве такое воздвигнешь ради шашней?! Тут дух завоеваний, тяжба с неизведанным! «А вам не жалко тех бедняг, которые тут камни тоскали и умирали?» – спросила сердобольная Ципи. Да все, говорю, умирают, рабы и господа, а вот это остается. Попытался перевести ей (спор шел на весь автобус) «рабы, чтобы молчать, и камни, чтобы строить» «великого поэта Мандельштама», но про Мандельштама в автобусе никто не слыхал, а «молчание рабов» возмутило Ципи до глубины души (надо было ее все-таки пригласить в мою огромную спальню). «Значит права личности уважать не обязательно?» – язвительно подхватил Одед ее возмущение. Ну все, думаю, опять записали меня в фашисты.

На обратном пути еще лаялись за Косово и Чечню. Одед этот в Америке живет, работает в лаборатории Белла. Такой преуспевающий транзистор.

Петра была тайной набатеев – город, вырубленный в скалах. Идешь долгим, узким ущельем, вокруг сдвигаются щербатые, выветренные горы в черных дырах пещер, они обступают тебя как сказочные чудища, и вдруг, внезапным освобожденьем, ущелье кончается, выводит на площадь с огромным эллинистским храмом, выбитым в красной горе. Села хаадом²⁰.

Толпы туристов. Старые тайны нынче хорошо продаются…

23.3. От Ф: Как съездил? Петру видел?

Мне трудно представить, переключиться, что завтра уезжаю, вся в буднях и заботах. Так глубоко нырнула, что и не вынырнуть, кажется. Купила Юнга «Алхимия и философия», и оставила в книжном проспекты своих лекций, вдруг кого заинтересует.

Все пропахло весной, здорово и тревожно.

А как сын в армии?

Петра – тайна, засиженная мухами-туристами

Сильнейшее впечатление – Герат. Почти целый античный город, заложенный еще Александром Македонским. Руины моста через овраг ведут в никуда, в однообразную тесноту-мельтешню плоских арабских крыш.

Да, весна…

Сын жалуется на безделье – не дают им повоевать (слава Богу). Настроение нормальное.

Хочу надеяться, что по возвращению увидимся.

Позвонил Р. Рассказал о путешествии

– Я очень рада что ты позвонил. Неожиданно. Я уж как-то и не жду теперь…

24.3. Жена утром щебечет:

– Я позавчера, когда к курицам пошла (на работе), а там у нас кошки, их от мышей держат, так одна кошка, огромная такая, вдруг стала так ластиться, я прям поразилась, об ногу терлась, хвост трубой, я ее погладила, так она от меня не отходила…

– Кот, наверное.

– Может быть. Такой ласковый, я прям поразилась. Я вообще кошек никогда не любила. У нас была в детстве кошка, она однажды взбесилась, залезала по занавескам под потолок, порвала занавески, и сидела там орала, ее потом в старую сумку запихнули и отвезли на вокзал, а она через день вернулась…

Ходили на японский балет, «Санкай Джуку». Игры света и тьмы, странная музыка. Большие стеклянные круги-тарелки, висящие на тонких тросах. Когда их покачивают, летают блики. Танцоры лежат на них, сворачиваясь и разворачиваясь, как цветы. Фиксирован каждый момент движения. Скульптурность. В европейском балете прыгают, бегают, крутятся, летают, а здесь – медленно плывут. Балет не движения, а жеста. Что характерно. Да, еще живой кролик, подсвеченный, в чаше на высокой ножке. Этакий дзен-кролик.

Но слишком много повторяющихся приемов. Как, например, раскрытые рты. Иногда кажется скучным, но все равно хочется смотреть еще и еще. Завораживает.

25.3. Случайно наткнулся на свое имя в каком-то невнятном сетевом разговоре, судя по всему, двух литераторов:

Цырлин: 16 Sep 1999 (12:34:39)

Торин, Вы, что ли, считаете, что если в произведении нет детективного сюжета, всяких хохомчек (типа назойливого сравнения сотрудников с карасями и щуками) надуманых эпизодов итд – то это уже не литература, а всего лишь журналистика?

Материал отчасти интересный, но его надо, тсказать, уметь преподнести