Они плохо понимали его речь – вместо буквы «л» он, в лучшем случае, говорил «р», и проглатывал окончания. Остальное, что он выдавал на не родном ему языке, было тоже малопонятно русскому уху, и Алиса с Аллой Михайловной то переглядывались между собой, то вынуждены были переспрашивать его.
Доктор Ли не спеша изучил снимки, близоруко щурясь у яркой настольной лампы.
– Вот видите, вот она, ваша опухоль. В шейном отделе… Да-да-да… – доктор поцокал языком, постучал по снимку карандашом, которым он пользовался вместо указки.
Они смотрели, и не видели на снимках ровным счетом ничего. А он видел. Но помочь не мог.
– Должен вас огорчить, но это не моя специальность. Увы! Я могу вправить позвонки, убрать грыжи, я могу наблюдать больного после инсульта и поднять его, но заглянуть в ваш позвоночник я не могу. Это не моя специальность. Если хотите, я вам могу показать, что происходит у вас в организме…
Они хотели. Они хотели хоть чего-нибудь, хоть какой-нибудь информации, света, пролитого в эту черную бездну невидимого и не понятного им мира.
Он достал огромный старинный атлас, в котором были только рисунки и иероглифы.
– Смотрите! Вот ваш позвоночник, внутри которого есть опухоль на мозге. Задет вот этот участок. Смотрите: ведем по стрелочке. Куда она приводит нас? К кончикам пальцев правой руки. Так? Смотрим снимок. Опухоль проходит в шейных позвонках. Смотрите, куда от этого отдела идут стрелочки – ко всем фалангам пальцев, к ладони, до запястья. Эта ручка у вас немеет?
– Да, именно эта и до запястья.
– Вот. С другой стороны меньше. И немеет намного меньше, так?
– Так… – Алла Михайловна с интересом рассматривала картинку в атласе.
Как все просто. Она-то думала, почему это у нее из рук все валится, а это, оказывается, опухоль. Слово какое противное – опухоль! Как… выхухоль! Опухоль – выхухоль. Тьфу!
– Ну, что ж… – Алла Михайловна встала с низенькой кушетки в приемной доктора Ли. – Придется как-то жить с этой гадиной. С выхухолью!
Доктор ничего не понял. Для него русский язык был непостижимой мудростью большого народа, такой же, каким была для русских китайская грамота.
А Алиса поняла мать очень хорошо. У нее частенько такое прорывалось: каша – параша, роза – мимоза, кукушка – психушка. Теперь вот опухоль – выхухоль. Она всегда любила играть в буриме.
Странно, казалось бы, рухнула их главная надежда: от доктора Ли помощи не получили. Но Алла Михайловна, посидев в глубокой задумчивости с полчасика в машине, вдруг сказала:
– Что ж… Одним адресом меньше, так ведь, Лиса? Значит, круг поиска сузился…
Она очень изменилась за этот месяц поисков волшебного лекарства, названного именем греческой богини всеисцеляющей Панакии, и устала оттого, что целители и доктора разводили руками. Впрочем, это счастье, что они признавали свою несостоятельность и отказывались лечить Аллу Михайловну. Толку от такого лечения было бы не много, а вот вреда…
В итоге долгих поисков они сделали неутешительный вывод: коль скоро отказались от операции, то остался лишь один путь, даже не путь, а так, тропинка – траволечение. Все остальное было строго противопоказано.
«Не густо», – грустно подумала Алиса, и взялась методично изучать литературу на заданную тему. Рецептов была тьма-тьмущая, но фокус-то был не в количестве, а в том, чтобы найти действенное средство. А кто его знает, какое действенное, а какое – нет???
К весне Алла Михайловна как-то успокоилась, свыклась со своим необычным диагнозом. Две ее верные подружки – Настасья Павловна и Аленка, от которых она не скрывала ничего, только охали и ахали:
– Аллочка, ты о своей «выхухоли» говоришь так, будто это пустяк, мелочевка!
– А что, мне из-за нее теперь лечь и ждать конца?! Нет, девушки, не дождетесь! Знаете, если б не Алиска с ее предложением обследоваться у хорошего врача, я про эту мою выхухоль и не узнала бы никогда! Ну, болят руки, и болят. Как мне доктор сказал, скорее всего, у меня это не сегодня завелось, а лет этак «…дцать» тому назад. И жила же как-то. И дальше бы жила… Нет, все-таки в нашей бесплатной медицине есть большой плюс! Меньше знаешь – крепче спишь!
Настасья Павловна и Аленка удивлялись тому, что у подруги еще хватает сил шутить, и они не понимали, где черпает она эти силы.
А она не очень ставила их в известность о том, что у нее в жизни есть радость – Мишенька, Медвежонок – медвежий ребенок, милое дитя, с которым она не просто подружилась, а которого полюбила не как воспитательница, а как бабушка.
Ей хотелось его баловать, дарить ему подарки, водить в музей и в зоопарк, но делать это очень часто она не могла, не имела права, не смотря на очень доброе расположение к ней начальства приюта для бездомных детишек.
«Вот бы усыновить мальчика…» – эта мысль все чаще и чаще посещала ее. Ну, или опекунство оформить, или попечительство – как там правильно-то это называется?
Она не приводила Мишеньку домой, чтобы, не дай бог, не сделать ребенку больно – ему ведь потом возвращаться в казенный дом, и сравнивать его с тем, в котором живет Алла Михайловна. Для ребенка это травма.
Да еще и большой вопрос, как к этому отнесется Алиса…
Алиса видела, что мать все чаще задерживается на работе, или в свой законный выходной вдруг собирается и уходит, отвечая на вопрос – «куда?» односложно: «Работа!»
Ну, работа так работа, думала при этом Алиса. Работа – это лучше, чем безделье, которое наполнено ненужными мыслями, сомнениями, информацией, порой не достоверной, и к тому же страшной.
Алиса взяла за правило в их общее время кухонных посиделок подкидывать матери оптимистичную информацию, вытаскивала из Интернета примеры чудесных выздоровлений. Алла Михайловна с интересом читала статьи, делала в листочках пометки цветными фломастерами, перечитывала. Они обсуждали возможность поездки в один из монастырей, в котором старец Власий принимает больных.
– Знаешь, Лис, я слышала, что он даже самым безнадежным помогает…
А потом вдруг умер старый Вася. Кот заболел, что называется, «на ровном месте», без какой-то видимой причины. Он перестал есть, только много пил. Алиса отвезла Васю в ветклинику, где врач не нашел у него ничего, кроме глубокой старости. Васе было тринадцать лет, но это ли возраст для кота?! Говорят, они и до двадцати двух могут прожить.
Васю начали пользовать по полной программе: капельницы, уколы, таблетки и микстуры, но ему было все хуже и хуже, и когда ночью Алиса вызвала врача, он не мог ее ничем утешить.
– Сердце, – только и сказал доктор, послушав кота и посмотрев его язык.
– Что делать? – в растерянности спросила Алиса.
– Ждать. Или усыплять.
– Не надо усыплять, Лисочка! – Алла Михайловна торчала в дверном проеме, в ночной рубашке с завязочками у шеи, как привидение. – Не надо. Пусть Васенька сам…
Она всхлипнула, покачнулась, и ушла в кухню, где гремела пузырьками и шумела кипящим чайником.
«Надо же, я и не думала, что мама к Васе так тепло относится…» – машинально подумала Алиса, провожая доктора на выход.
К утру Васи не стало. Алиса завернула его в старенькое пестрое покрывало и увезла в лес. Нашла место на обрыве прямо на берегу залива, где в песке легко выкопала ямку.
«Вот и все, Васька, с тобой закончилась большая часть моей жизни», – подумала грустно Алиса, привалив на место захоронения камень.
А потом расплакалась, и не могла ехать домой. Ей было страшно. Казалось, что эта кошачья смерть неспроста. Мама еще фразу такую брякнула, когда она сказала ей, что все кончилось. Дескать, Васька-то не просто так, а знак – ей собираться…
Сказать, что она очень любила кота, до фанатизма, Алиса не могла. Просто он, казалось, был всегда в доме, он был олицетворением дома, потому что так положено: кот в доме – к счастью в нем. Пока он был, она его не замечала, а случилось ему уйти – и стало сразу заметно, что в доме появилось пустое место. И она поняла, что если сейчас придет туда и не увидит в прихожей Васю, не услышит его скрипучего, словно не смазанная дверная петля, голоса, то ей будет очень плохо.
И тогда вместо дома она поехала на работу.
Была суббота – день не рабочий. Но Алису охранник пропустил в офис без лишних слов. Она вбежала в приемную, из которой одна из дверей вела в ее кабинет. Не снимая пальто, нажала на нужные кнопки – загудел компьютер.
«Отдам в хорошие руки». Интернет выдал ей кучу адресов, телефонов и фотографий. Коты и кошечки, большие и маленькие, полосатые и черные, а то и четырехцветные.
Не то. И это – не то.
– Все не то!
Для Алисы очень важно было, чтобы котик был «ее». Как определить? Да все просто: он должен не просто умилять, он должен с первой минуты стать родным. И желательно, чтобы у кота была своя история. Те, которых разводят заводчики ради денег, ее не интересовали. Ей хотелось обогреть сиротку. Это у нее с детства было, со сказки про кошкин дом. Сколько котов вытянуло счастливые билетики, встретившись когда-то с ней. Если не к себе в дом, то к соседям, или в магазин, или на почту, или в приют для бездомной скотинки!
С «сиротками» на просторах инета было не густо. Куда больше было красавцев и красавиц с родословными и медалями только за сам факт рождения.
Алиса включила кофеварку, и как только аппарат заплевался ароматными брызгами, налила кофе в чашку прозрачного стекла, и удобно устроилась перед монитором.
Она листала странички, выбирая котенка из десятков тех, кого предлагали в добрые руки. И вдруг наткнулась на фото, от которого исходила какое-то необъяснимое тепло: два маленьких полосатика в обнимку. И история, прочитав которую, Алиса поняла, откуда это тепло.
«Привет! Эти два малыша пострадали от жестоких людей: кто-то поиздевался над котятами и отрезал им по одной задней лапке. Малыши были обречены, но добрые люди принесли их в ветлечебницу, где не менее добрые люди не усыпили их, а вылечили. Сегодня они ничем не отличаются от своих сверстников, и бегают даже быстрее тех, кто имеет четыре полноценных лапки».
Алиса набрала номер указанного телефона:
– Аллё?
– Слушаю вас!
– Девушка, я по объявлению, – Алиса торопилась, как будто минуты что-то решали. – Вы отдаете двух покалеченных котят?
– Уже не двух, а только одного! – радостно ответили на другом конце.
– Девушка, я вас умоляю: оставьте этого второго для меня! Я приеду прямо сейчас! Я вас очень прошу! Поверьте: лучшей хозяйки для него вам просто не найти!!!
– Да вы не торопитесь так! Если вы влюбились в нашего малыша, мы вам оставим его непременно. Можете хоть завтра приехать, хоть послезавтра.
– Нет! Говорите адрес! Записываю!
Через час она набирала на домофоне комбинацию цифр.
– Вы так торопились! Я же пообещала никому не отдавать! – Алису встретила улыбающаяся девушка с косичками, словно мышиные хвостики, в дремучих старомодных очках в роговой оправе. – Проходите!
Алиса вошла в прихожую, где ее ждала компания разномастных котов и две собаки, неопределенной породы. Никто ни на кого не фыркал, просто ждали. «Ну да, тут ведь что-то вроде филиала приюта для брошенных животных!» – Алиса нагнулась, чтобы погладить кого-то, и все дружно потянулись к ее руке.
– Хорошие какие!
– Хорошие, – девушка покинула их на минуту и вынесла из комнаты полосатого котенка с миленькой усатой мордашкой. Вместо одной задней лапки у него была культя, ровно по скакательному суставчику.
Алиса потрогала лапку. Котенок покосился на нее, нервно потряс изуродованной конечностью. Больно ему не было, но, наверное, было страшно.
– Васька «номер два», – только и сказала Алиса, протянула руки, и котенок поместился в ковшичек из ладоней. Он посмотрел на нее голубыми глазами и сладко зевнул. Она поцеловала его прямо в коричневый с темным ободком по контуру нос, прижала к себе. – Я его Васькой назову, вернее, Василием Вторым.
– Первого тоже Васькой назвали! – улыбнулась девушка. – Но, я думаю, в этом нет ничего страшного: они же в разных домах будут жить.
Васька в тот же вечер стал «Дваськой»: Алиса слышала, что дважды одним именем котов в доме не называют – плохая примета. Так что, с Дваськой она угадала: имя, привычное уху, и в то же время – другое. Все по правилам.
Алла Михайловна к сиротке калечному прониклась, но до любви там было далеко. Ее просто умиляло то, что он пугливо озирался в новом доме и жался к ногам, ища защиты.
Осмелев, кот начал носиться по квартире, смешно дрыгая поврежденной лапкой. Несмотря на увечье, Дваська легко забирался по ковру на самый верх и прыгал оттуда на диван. Или аккуратно зацеплялся за качающуюся штору и полз под самый потолок, отчаянно мяукая в вышине. Иной раз он сидел в складках штор подолгу, не решаясь спуститься вниз, и Алла Михайловна подтягивала к окну тяжеленную стремянку, раскидывала ее кривоватой буквой «Л» и забиралась наверх. Там она, держась одной рукой за никелированный поручень, второй отрывала цепкого малыша, сажала его на плечо и спускалась вниз.
После таких цирковых номеров у нее тряслись ноги и руки, и она беззлобно ругала «безногую скотину», которая «не ведает, что творит», и желает ее «в гроб вогнать».
Услышав это выражение в первый раз, Алиса вздрогнула: хоть и шутка, но не очень приятная. И вообще, как в доме повешенного избегают говорить о веревке, так Алиса всячески уходила от тем, которые были за границей этого мира. С раннего детства тема смерти была для нее запретной. Сначала она, наверное, как и все дети на свете, думала о том, что жить будет вечно, и это ее совершенно не касается сейчас и не коснется никогда.
Потом она стала бояться, что когда-нибудь умрет бабушка Валя. Почему именно она? Да, потому, что она была в семье самой «старой». Это сегодня Алиса понимает, что пятьдесят – это совсем не старость. А тогда, когда ей было лет пять или семь, а бабе Вале было пятьдесят с «хвостиком», она казалась ей очень старенькой. И чем дальше, тем больше она боялась того дня, когда бабушка вдруг возьмет и умрет.
К счастью, в нежном возрасте такие печали ее совсем не коснулись. И баба Валя прожила после этого еще почти тридцать лет, и ушла в иное измерение тихо и спокойно, предупредив заранее, за неделю примерно, что собралась уходить. Они тогда посмеялись над бабулей, пообещав ей как минимум еще одну свадьбу любимой внучки, на которой она оторвет пару танцев до упаду с каким-нибудь пожилым неуклюжим кавалером.
Но бабушка Валя только грустно улыбнулась в ответ, махнув на шутниц корявой своей лапкой в бурых старческих пигментных пятнышках. И еще предупредила, что непременно будет приходить к ним иногда «с того света», за что получила пней:
– Баб! Только попробуй! Живешь и живи, а если уйдешь – не вздумай болтаться между мирами и людей пугать! – сказала тогда Алиса в шутку.
Бабушка вздохнула, еще раз махнула рукой, мол, завязали с глупостями, а сама и в самом деле ушла в небытие через пару дней.
А теперь вот нависла над Алисой эта беда, которую мать обозвала «выхухолью». «Черт бы ее драл, эту «выхухоль»! – Алиса попыталась отогнать от себя плохие мысли, а они, как осенние мухи, пропадали, и тут же появлялись снова. И кусали, кусали больно, а если и не кусали, то надоедали безумно, ползая туда-сюда часами. И Алиса даже попыталась почитать кое-какую литературу на тему управления своими мыслями, и завидовала индийским йогам, которые делают это легко и непринужденно. Ну, так, во всяком случае, было написано в тех самых книгах, которые она штудировала.
Алла Михайловна порой уходила в себя, думала о чем-то, только одной ей ведомом. А потом вдруг выдавала такое, от чего Алиса впадала в отчаяние.
– Лиса, когда меня не станет, ты не забудь, что в диване у меня лежат колечки золотые, от которых ты наотрез отказалась.
– Мама! Ну, что за бред! «Не станет! Колечки!»
– Не бред, Лиса! Не бред! Я боюсь, что ты задумаешь поменять в доме мебель и выкинешь этот мой старый диван, а его кто-нибудь найдет на свалке, и мои драгоценности попадут в чужие руки!
«Драгоценности! Ё-мое! Четыре колечка, стареньких, не модных, одно кривоватое, в другом – камешек выпал, третье потускнело, видать, золото дрянное, четвертое такое большое, что носить его просто не прилично. Драгоценности… Впрочем, для мамы и в самом деле – драгоценности. Одни очереди, в которых она за этими драгоценностями стояла, чего стоят», – размышляла Алиса, шикнув строго на мать.
А она продолжала гнуть свое, раздавая какие-то указания, которые надо было непременно исполнить, когда придет срок.
– Вот придет, тогда и будешь указывать! – строго обрывала ее Алиса, и морщилась от боли, которая занозой сидела в душе с того самого дня, когда светило военной нейрохирургии, пуская в академический потолок сизый дым из кривой трубки, вынес вердикт: «выхухоль!». Тьфу – «опухоль»!
– Мама, твоя опухоль – это не приговор, понимаешь? Ты могла прожить еще сто лет, не зная о том, что она есть. Ну, было бы что-то не то с рукой, ломала бы ты голову над этим вопросом, но могла бы никогда не узнать – что это было. Так ведь?
Бесплатно
Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно
О проекте
О подписке