Я всё ещё есть

– Ты что тут делаешь?

Две завернутые внутрь лапки, пуговка пупа на барабанчике живота, кнопка обгоревшего носика, васильковые любопытные глазенки, панамка набекрень.

– Слушаю.

– Кого?

– Всех.

– Тут же нет никого.

– А ты?

Задумался. Морщит пимпочку носа, чешет ободранную коленку.

– Без меня ты кого слушала?

– Море.

Замер.

– Оно же не разговаривает.

– Оно шумит.

Слушает.

– Как же оно шумит? Я когда шумлю, знаешь, как громко.

– Оно по-другому шумит. Послушай.

Слушает, приоткрыв от напряжения рот.

– Ф-ф-ф, плям, ш-ш-ш!

– Точно! Волны поднимаются и бегут к нам: «Ф-ф-ф-ф», ударяются о берег: «Плям!», откатываются назад, шуршат камешками: «Ш-ш-ш!».

«Васильки» цветут, сияют от восторга.

– А это что такое: «И-и-и»?

– Чайки кричат.

– Кому?

– Друг другу. Или от огорчения, когда рыбу упустят. Рыбачат.

– Как же они без удочек рыбачат?

– А у них клюв, вместо крючка, вместо удочки, вместо…

– … спинига.

– Вместо спиннинга.

– А ещё что слышно?

– Мама тебя зовет.

Вскидывает головенку:

– Где?!

– Да вот же.

Взволнованный голос приближается:

– Алеша-а-а-а.

Косолапит на зов. Всё, меня больше нет. Вдруг оборачивается:

– А ты не уйдешь? Ещё будешь тут?

– Ещё буду.

– Я вернусь. Будем слушать?

– Будем.

Я всё ещё есть. Он вернётся, и мы будем слушать море.

Разговоры

Взрослые говорят О море: теплое, холодное, грязное, штормовое.

Дети говорят С морем.

– Море доброе, оно ласковое, видишь, гладит нас, – объясняет восьмилетний мальчик младшему брату.

Набежавшая волна опрокинула малыша, он успокаивает обоих. Брату:

– Не бойся, оно с нами играет.

Морю:

– Я тебя не боюсь, ты нам плохого не желаешь. Давай, научи меня плавать.

Шлепает руками и ногами по воде:

– У меня получается! Спасибо, море!

Маленькая купальщица устроилась в надувном круге, прихватив с собой куклу. Качается на волнах и поёт:

– Море играет, брызгает, купает.

Волна накрывает с головой. Вскрикивает за куклу:

– Ой, страшно!

Отвечает за себя «взрослым» голосом:

– Не бойся, дочка! Море хорошее. Пой песенки, оно их любит. Правда, море?

Поёт:

– На море шторм, море играет, мы тоже игра-а-ем, нам весело. Слышишь, море, нам с тобой весело.

Взрослые скажут, так не бывает. А я отвечу, что ни слова не прибавила. Просто внимательно всех слушаю, больших тоже. Пожалуйста, вот взрослые разговоры:

– Море грязное.

Не выдерживаю:

– Оно не грязное, взбаламученное. Песок, ракушки, водоросли штормом подняло, это – не грязь. Грязь люди делают: пластик, фантики, окурки в воду бросают. Не сорите. Море, конечно, все унесет подальше, но ведь и вы снова набросаете.

– Волны противные, надоели!

– Будто у вас всегда настроение хорошее. А если б к вам толпы народа приставали день и ночь, да ещё каждый со своими закидонами?

Злятся, смотрят, как на сумасшедшую.

– Море холодное.

– А вы где живете? В Нижневартовске? Ну, у вас-то вода в Оби всегда теплая.

– Но мы же на море приехали.

– Так радуйтесь, купайтесь, не ворчите, глядишь, и у него настроение потеплеет.

А для детей море всегда теплое, чистое, ласковое. У них это взаимно.

Беглянка

Моя сестрица – девица абсолютно неуправляемая, была легендой детского сада, начиная с ясельного возраста, до самого выпуска. Воспитатели проводили её со слезами радости и вздохами облегчения. Примитивное непослушание и дерзость – не про неё. Курчавая, смуглокожая, кареглазая, короче, цыганистая пигалица, озоровала артистично и виртуозно.

Первое представление четырехлетняя девчушка дала на козырьке, над входом в альма-матер. Как она туда забралась, осталось нераскрытой тайной. Я застала кульминационный момент. Негодница отплясывала на высоте второго этажа, а воспитательница снизу уговаривала её отойти от края. Кучка родителей, персонала и ребятишек оказалась благодарной публикой. Не вписались только мы с завхозом. Он с лестницей, я с грозным рыком.

– Она совершенно не умеет стоять в углу! – жаловалась мне другая терпелица.

– Это да, – вздыхала я, – ни разу не получилось её там удержать.

– Она просто не приучена, у ребенка нет никаких авторитетов, – возмущалась педагогиня.

– Меня она слушается.

И это правда. Несмотря на разницу всего в шесть лет, я для неё была большим авторитетом, чем любой взрослый.

– А меня дурой обозвала, когда я её в угол поставила, – обиженно пожаловалась взрослая тётя.

«Не очень умно было настаивать в ситуации, когда ты обречена на поражение», – подумала я, а вслух поинтересовалась, чем сестра заслужила наказание. Выяснилось – не хотела сидеть молча, положив руки на коленочки, в ожидании чего-то. Это уж и вовсе из области фантастики, добиваться от нашей егозы таких подвигов. Оправдывало «Ушинскую» только то, что она была новенькой. Но сестренка и её со временем перевоспитала.

Самым большим испытанием для дошкольного учреждения были сестрины побеги. Как-то весенним погожим деньком дверь в мамин кабинет распахнулась и чудесное видение – её младшая дочь – возникло на пороге.

– Мама, я пришла!

– Ты откуда взялась? – ошарашенно поинтересовалась родительница.

– Из садика, – логично отвечало дитя.

– Кто тебя забрал? Почему так рано?

– Никто не забрал, я сама пришла, – гордясь собой, добила мамашу девчонка.

Наша мама мужественный человек. Она, конечно, представила страшный перекресток, две дороги в четыре полосы, через которые перешла её крошка, но не упала в обморок, не закричала, а взяла малышку за руку и отправилась обратно в сад. Возмущению путешественницы не было предела, но мать была непреклонна. После разборок с нерадивой воспитательницей, серьёзных внушений ребенку, все решили, что номер не повторится. А зря. Прошло не больше недели, и мы, по чудесной случайности, встретили нашу девчушку на том же маршруте. Лихо, закинув летнее пальтишко на плечо, она шагала нам навстречу в самом радужном настроении. Ни капельки не смутившись, показала, через какие прутья в заборе голова пролазит, ослепительно улыбнулась ошалевшей воспитательнице, и, как ни в чем не бывало, присоединилась к ребятишкам в общей игре.

К выпускному дню все дети умели читать, моя сестра знала одну букву – «а», воспитатели усвоили, что бывают другие дети, и ничего тут не поделаешь.

Художница

В детстве родители нам ничего не запрещали и не разрешали, просто жили рядом, иногда высказывая своё мне по заслуживающему внимания поводу. Такой подход к воспитанию лучше всего формировал характер, умение делать выбор и отвечать за него. Хотя выглядело, на привычный, обывательский взгляд, иногда диковато.

Младшая сестра у нас была как переходящее красное знамя. Красное, поскольку её неуправляемый характер действовал на окружающих, как красная тряпка на быка. Мы гордо несли и бережно охраняли священную хоругвь детской свободы, передавая пост другу другу, по мере занятости.

Со всеми старшими у малышки были свои отношения и занятия. Мама её кормила, одевала, купала. Папа разрешал делать абсолютно всё, что вздумается. Ну, а я, в сущности, воспитывала. Выслушивала жалобы воспитательниц в детском саду и, насколько возможно, пыталась примирить девочку с системой. Читала книжки и рассказывала сказки, учила её читать, запрещала опасные для маленького ребенка вещи – совать гвозди в розетку (пыталась неоднократно), брать острые предметы – ножи, ножницы, рисовать на обоях.

Но папа одним махом рушил шаткие успехи этого бесенка в послушании. После его «дежурства» обычно ждали потерь. Выглядело всегда примерно одинаково. Отец сидит за столом и строчит диссертацию, сестра люто безобразничает у него за спиной, периодически откликаясь на его: «Что делаешь, дочка?» невинным: «Играю». Результаты «игр»: изрезанные маникюрными ножницами елочная гирлянда, мамин шиньон, моя, почти готовая, школьная стенгазета (на малюсенькие кусочки); картина, выполненная цветными фломастерами на обоях (на самом видном месте); рассыпанная по всей кухне мука. Апогеем можно считать боди-арт.

Конец ознакомительного фрагмента.