Дорога к Иерусалиму

«Мою праматерь звали Ева…»

 
Мою праматерь звали Ева.
…Как голубеет неба синь!
Росло до неба жизни древо,
Святыня – в тишине пустынь.
 
 
А мы шагали сквозь расстрелы,
Лежали мертвые во рву:
Евреи, финны и карелы,
Познавшие свою судьбу.
 
 
Теперь нас окликают братья.
За миллионом голосов
Стоят невидимые рати,
Хранители земных часов.
 
 
А правнуки – живая поросль.
– Я прошлое казнить не дам!
Свободна кровь, и вьется волос,
А прадеда зовут Адам.
 

«Я не знала тогда, и сегодня узнаю ли…»

 
Я не знала тогда, и сегодня узнаю ли,
Отчего до сих пор я рыдаю навзрыд,
Если вспомнится мне, что я снова
в Израиле…
Отчего же душа так щемит, так болит?
 
 
Время нас обращает кругами, орбитами,
К нашим умершим предкам, к чужим городам.
Моя давняя страсть и надежда забытая,
Я тебе поклонюсь, я тебя не предам.
 
 
Мы с тобою родня, может, книжная, кровная,
Не имеет значенья, все мы сыновья
Или дочери в прошлом покинутой родины…
Возвращаемся к небу – из небытия.
 
 
Мы прошли испытанья, но плен и рассеянье
Не сломили: народ наш нельзя истребить!
Мы приходим назад за божественным семенем
Через все переломы и козни судьбы.
 
 
Я живу или сплю – все Израиль мерещится,
Мы с тобою вдвоем, наша песня звенит.
Я вернулась к корням, я счастливая женщина…
Отчего ж до сих пор я рыдаю навзрыд?
 

«За тихим голосом последуй…»

 
За тихим голосом последуй,
Земные связи обнаружь:
Судьба рассеяна по свету
В десятках миллионов душ.
 
 
У каждой путь ошибок длинный,
Подъема трудная глава,
Но все идут в исток единый,
К признанью высоты родства.
 

«Мы помним время разрушений…»

 
Мы помним время разрушений,
Судов мирских и черной лжи.
От страшных жертвоприношений
Земля уставшая дрожит.
 
 
В картине мира искаженной
Сложился образ: все верней
Идет народ преображенный
К признанию своих корней.
 
 
Есть в каждой жизни свой Египет,
Кровавые приметы вех,
Беспамятство, блужданье, гибель…
И путь из рабства, шаг наверх!
 
 
Нас всех Господь сегодня сводит,
Рассеянных на сотни лет,
Чтобы вернуться вновь к свободе
И счастью, что хранит Завет.
 

«Я на звезды гляжу, холодея…»

 
Я на звезды гляжу, холодея
В одиночестве жизни седом.
– Иудея моя, Иудея!
Расскажи хоть сейчас, где наш дом.
 
 
Отчего бородатые предки,
Чьи молитвы тревожно звучат,
Шелестят в моем сердце, как ветки,
Продолжаются в судьбах внучат.
 
 
Отчего я встаю на колени,
Точно в спину внезапный удар,
Если слышу печальное пенье,
И в душе моей плачет шофар.
 
 
Отчего я брожу пилигримом,
Повторяя чужие пути,
Вспоминая еврейское имя,
Не мечтая покой обрести.
 
 
Отчего возле рек Вавилона
Я молчу и слезы не сушу.
Возвращает к высотам Сиона
Пролетевшего времени шум.
 
 
– Иудея моя, Иудея!
Как же мы заблудиться могли,
Чтоб в столетьях блуждать, сиротея,
В вечном поиске нашей земли.
 

«Растерянного, расстрелянного…»

 
Растерянного, расстрелянного
Племени – дочь нашлась!
Память народа в темени —
Звонкая звуковязь!
 
 
Иссушенного, обрушенного
Прошлого – не простить.
Время работать с душами,
Силой идти в ростки.
 

«Раскаяньем последний снят заслон…»

 
Раскаяньем последний снят заслон:
Стою в твоей распахнутой ладони!
Взошла к любви, вернулась на Сион…
Зажглась звезда в высоком небосклоне.
 
 
Она теперь всегда над головой,
Указывает путь среди скитаний.
Еврейской болью многовековой
Пронизанная, я слезами таю.
 
 
Скажи теперь, измученный в борьбе,
Как перед дальним миром оправдаться?
Я от рожденья помню о тебе,
По миллиметру выходя из рабства.
 
 
Чужие сны и тяжкий плен оков
Рассыпались. Свиданье неохватно.
– Сион, я плачу! Сколько сил и слов,
Чтобы проделать долгий путь обратно.
 

«Мне, отлученной от родни и рая…»

 
Мне, отлученной от родни и рая,
Встающей трудно на обратный путь,
Позволь взглянуть в твои глаза, Израиль,
Из рук твоих живой воды хлебнуть,
 
 
Чтобы в холодной темноте изгнанья
Я знала точно: у души есть дом!
И бесконечность нашего свиданья
Сияла в сердце огненным щитом.
 

«Замысел, мука ли, милость…»

 
Замысел, мука ли, милость,
Только завещано: длись!
Десять колен растворились,
Десять колен разошлись.
Кружит нелегкое время
По миру манну-метель,
Всюду развеяно семя
Страсти твоей, Исраэль!
Сколько нас бродит по свету,
Пасынков с искрой в сердцах?
Все мы внебрачные дети
В поисках Бога Отца.
В примесях крови мятутся
Мудрость, и память, и плен…
Заново где-то сойдутся
Вечных двенадцать колен!
 

«От всех дорог широких в Рим…»

 
От всех дорог широких в Рим
Меня отвел Господь,
Опять иду в Иерусалим —
Судьбы не обороть!
 
 
Пусть горек мне мирской соблазн,
И сладок черствый хлеб,
Пусть спотыкаюсь много раз,
Оболган, изгнан, слеп,
 
 
Над сонмом капищ, алтарей,
Кумирен и арен
Горит моя звезда морей,
И свет ее смирен.
 
 
Я слышу арфы перезвон,
Друзей ушедших клич,
Есть цель одна в чаду времен —
Душой Тебя постичь.
 

«Ты далек, только очень близко…»

 
Ты далек, только очень близко
Я – стремительна и упряма.
О тебе напишу записку
И оставлю – под камнем Храма,
 
 
Что был дважды уже разрушен.
Но восстанет опять – так скоро!
Здесь сольются в молитве души,
Возрождая священный город.
 
 
За любовь не дано награды,
Близость – долгая сердца мицва.
Я в разлуке с тобою рядом.
Слез дожди очищают лица.
 
 
Лбом – врываюсь в седую древность.
Сны галута и боли – мимо.
Наше счастье, свобода, верность —
В серых стенах Иерусалима.
 

«Сквозь отреченья, чужую зиму…»

 
Сквозь отреченья, чужую зиму,
Ошибок и заблуждений петли
Одна дорога – к Иерусалиму!
Горят в душе маяки столетий.
 
 
Пускай другие помочь не могут:
Пески и воды сковали царства.
Одна дорога – к тебе и к Богу
Через проклятия и мытарства.
 

«Над безмолвной землей израильской…»

 
Над безмолвной землей израильской
Звезды сыплются, хороводятся:
То ли души дружины ангельской,
То ли искры иного воинства.
 
 
Небеса разошлись над Негевом
В безграничности сопричастия.
Ловит время незримым неводом
Всех, кто в камни не превращается.
 
 
Эта ночь – как судьбы знамение,
Перемены приходят главные.
За молчание и терпение —
Обнимают родные, равные.
 

«Избавь меня от чужих имен…»

 
Избавь меня от чужих имен,
Отступников, голосящих ночами.
В зените жизни, как в самом начале,
Твой зов отчаянием заглушен.
 
 
Душа в метельном плену костра,
Разящих рифм разрывают вихри.
И если есть для поэта выход —
Он лишь в тени Твоего шатра.
 

«Все мы ищем свой путь и забытый исток…»

 
Все мы ищем свой путь и забытый исток,
Плоть от духа неотделима.
Как прабабка моя, я надену платок
И пойду по Иерусалиму.
 
 
Он стоит на холмах, город мой золотой.
Из холодного плена исхода
Я вернулась назад, я вернулась домой,
К свету Бога и силе народа.
 
 
Шли сюда через казни и концлагеря,
Тесноту поездов и паромов,
И спасала евреев, хранила Земля
От смертей и от новых погромов.
 
 
Память предков – высокий мучительный суд.
И когда-нибудь дети и внуки,
Пережив испытанья, в Израиль придут,
Чтоб сложить здесь молитвенно руки,
 
 
Встать у Храма, всю мудрость и горечь принять.
На чужбине тоска нестерпима!
В поколеньях пылает на сердце печать:
Трудный путь до Иерусалима.
 

«Мы связаны путем одним…»

 
Мы связаны путем одним.
Сквозь боль и мрак, сквозь дождь и дым
Идем назад – в Иерусалим.
 
 
Из дальних стран и областей,
Скитаний, скорби и страстей
Господь зовет своих детей.
 
 
Для всех заблудших и слепых
В дороге знаки и столбы —
Принятие своей судьбы.
 
 
Нам крыша храма – небосвод.
Звезда высокая ведет,
Вновь собирается народ.
 
 
Через страданья темных лет
Сияет возвращенный свет, —
Так исполняется Завет.
 
 
В разлуке долгой уцелев,
Призванье различив во мгле,
Мы все идем к Святой Земле.
 

«Творчество превозмогает страх…»

Арье Перелю

 
Творчество превозмогает страх
Смерти в одиночестве холодном.
Лица, промелькнувшие во снах,
Отсветом ложатся на полотна.
 
 
Восстает его Иерусалим
В обликах неведомых прохожих,
Обретая силу, вместе с ним
К жизни возвращается художник.
 
 
На земле он был – веселый гость,
Песнями завершена седмица,
Через души проходя насквозь,
Будет сам теперь кому-то сниться.
 

«Мгновенье затишья творчества…»

 
Мгновенье затишья творчества,
Вдруг все вдохновенье замерло.
Но Храма бессмертно зодчество,
И мир создается заново.
 
 
Любовью твоей наполнена,
Смотрю, как повсюду светится
Твой город, рожденный подлинно
Над звездами и над месяцем.
 

Хлеб изгнанья

«Для рассеянных в изгнанье…»

 
Для рассеянных в изгнанье —
Путь надежды в оправданье.
Память предков, божья милость,
Что бы дальше ни случилось,
Мы любимы и хранимы —
С нами свет Иерусалима.
Что еще познать придется —
Пламень сердца, силу солнца…
Щит – высокая десница,
А разлука просто снится.
 

«Под сенью старого Толедо…»

 
Под сенью старого Толедо,
Откуда мы давно пришли,
Слышна молитва меламеда,
Повозки тянутся в пыли.
 
 
Из разоренной синагоги
Еще несется женский плач…
Как мы печальны и убоги
В плену разлук и неудач.
 
 
Храня ключи, как талисманы,
Теряли память на пути.
В чужие языки и страны
Пришлось мучительно врасти.
 
 
Но, может, разогнутся спины,
И через сотни долгих лет
Певуче зазвучит ладино
Там, где молился меламед.
 

«Опять дорога змеится…»

 
Опять дорога змеится,
Туман нисходит вечерний,
Уносит дальше возница…
Судьба – лишь смена кочевий.
 
 
Горька цикута скитаний:
С холмов родной Палестины —
В костры испанских рыданий,
Тьму африканской равнины.
 
 
Летит на юг и на север,
Как будто жаждет забвенья,
Чужое горькое семя,
Чтоб прорасти – в поколенья,
 
 
Любить, гореть и метаться,
Не обретая покоя,
В креольском огненном танце,
Соленой ласке прибоя.
 
 
Случайны встречи, жилища,
Звучат несладко наречья.
Чего столетьями ищем?
Изгнанья путь бесконечен.
 
 
И в каждом новом рожденье
Горящим солнцем гонимы.
И день, и ночь – сновиденье:
Восходим к Иерусалиму!