Деревья звали ее, приглашали выйти, посмотреть на них, почувствовать себя маленькой, крошечной в огромном чужом мире. Испытать растерянность и страх, осознать свою ничтожность. Они отбирали у нее небо, воздух, наклонялись низко-низко, хватали за волосы. Мирра отмахивалась, бежала, падала, поднималась и снова бежала, но деревьев меньше не становилось. Не было просвета, не было подсказки, куда идти дальше. Сколько ни смотри вокруг – все те же деревья. Сколько ни поднимай голову – все то же недосягаемое небо. Сколько ни кричи – все то же невероятное одиночество.

И сердце от этого бьется так быстро, так гулко, отдает в виски, в уши. Хочется зажать их руками, зажмуриться, перестать видеть и слышать, а потом снова открыть и понять, что она не одна…

Мирра резко распахнула глаза и села, едва сдерживая громкие всхлипы. Пришлось зажать рот ладонями, чтобы никого не разбудить. Из глаз крупными каплями катились по щекам соленые слезы, тело сотрясала крупная дрожь.

Она все-таки задремала. Задремала, и деревья снова обступили ее, как тогда, много лет назад. Вот уже длительное время Мирре не снился этот кошмар. Она жила в большом городе, район специально выбрала такой, где стояли только высотные дома с минимумом зелени. Соседи жаловались на отсутствие парков и скверов, а она радовалась. Больше не было приемных родителей, которые считали своим долгом раз в год вывезти детей на дачу. Больше не было дачи. Не было деревьев. Как, черт побери, ее угораздило оказаться в этом лесу?!

Сделав несколько осторожных глубоких вдохов и медленных выдохов, Мирра отняла руки ото рта. Теперь можно не бояться разбудить остальных. Медленно огляделась. Со стороны печи доносилось легкое похрапывание, с лавки – сильнее. Удалое, молодецкое. Степан с самого начала казался ей похожим на богатыря, и храп у него был такой же. Легкое дыхание Полины было едва слышным. Никого из них Мирра не видела, в доме было совершенно темно. Наверное, убывающая луна спряталась за облаками и теперь не освещала даже узкую полоску пола у самого окна.

Не сдержалась, бросила взгляд на окно. Но и за ним было черным-черно, ни ветки, ни дерева, ни кусочка неба не видно. Темнота стерла все краски, погасила огни. Мирра прикрыла глаза, еще раз глубоко вдохнула, открыла и едва не закричала. Не закричала только потому, что голосовые связки парализовало. Из окна на нее смотрели два ярко-зеленых глаза.

Прошло томительно длинное мгновение, пока она поняла, что глаза не за окном, не на улице, а отражаются в стекле, и их обладатель стоит за ее спиной. Теперь кричать было уже опасно, но из груди все равно вырвался не то стон, не то всхлип. Она быстро обернулась.

Зеленые глаза светились в темноте как два маячка. Кто-то стоял у двери и смотрел на нее. Мирра тоже смотрела, отдаленно понимая, что если это животное, то смотреть ему в глаза опасно, но не могла отвести взгляд. Обладатель глаз был небольшого роста, не больше полуметра, а то и меньше. Волк? Но как он оказался в доме? Мирра слышала, как Степан запирал дверь на замок, как закрывал засов. На засов она обратила внимание еще вечером: отодвигать его нужно было аккуратно, двумя руками, иначе он упал бы на пол. И уж это все услышали бы. Окон, через которые можно забраться в дом, в сенях не было. Как он попал сюда?

Пока рука машинально искала под тяжелой подушкой мобильный телефон, Мирра лихорадочно думала, что делать. Не опасно ли светить на зверя? Не спровоцирует ли она его на прыжок? Пока Степан проснется, пока сообразит, что к чему, пока дотянется до ружья, Мирру уже в клочья порвут. А если ружье не заряжено, то и Полину тоже. Может, лучше как-то разбудить Степана? Но как? Любой шорох, звук могут спровоцировать волка не хуже света.

Пальцы сомкнулись вокруг теплого телефона, вытащили из-под подушки. Включать фонарик долго, поэтому Мирра просто зажгла экран и, не позволяя себе передумать, повернула его к двери. Колдовские глаза мгновенно погасли, уже не светились так ярко в темноте, но остались на месте. К облегчению, принадлежали они не волку, а огромному белому котяре. Даже если он дикий, все равно не такой опасный.

Мирра шумно выдохнула, даже плечи опустились. Только сейчас она поняла, как тяжело давил на грудь страх все это время. Если разобраться, то и коту неоткуда взяться в доме посреди ночи, но эти хитрые животные иногда, кажется, могут и сквозь стены просачиваться. Может, есть у него какая-нибудь тайная дыра, через которую он пробирается в дом. Например, печная труба. Или же он уже был здесь, схоронился в незаметном месте, чтобы Степан не выгнал, а как ночь наступила, вышел раздобыть пропитание.

В том, что кот голоден, Мирра не сомневалась. Он показался ей очень худым. Даже в тусклом свете мобильного телефона она видела, как торчат по бокам ребра, как облезла в некоторых местах шерсть.

– Сейчас, котенька, сейчас покормлю тебя, – пробормотала Мирра, слезая с кровати.

Она не питала особой любви к кошкам, но отказать в угощении голодному существу не могла. К сожалению, Степан сжег или вынес всю еду, в доме ни крошки. И тогда вспомнила, что в сумке лежит сэндвич. Уже немного черствый, но наверняка еще съедобный. Мирра купила коробочку с двумя сэндвичами, когда ехала на вокзал, один съела на ходу с чашкой кофе навынос, а второй сунула в сумку и забыла. Очень кстати.

Продолжая подсвечивать дорогу, Мирра встала с кушетки и, ступая осторожно, чтобы никого не разбудить и не напугать ночного гостя, двинулась к столу, где осталась ее сумка. Кот продолжал сидеть на месте. Не мурчал, не выражал нетерпения. Просто ждал и сверлил ее зелеными глазищами. После разговоров о домовых это немного пугало, поэтому Мирра торопилась быстрее найти угощение. Быть может, наевшись, кот уйдет тем же путем, которым пришел.

Она потянулась к сумке и чуть не закричала, когда кто-то резко схватил ее за запястье. Дернулась, пытаясь вырваться, но чужие пальцы держали крепко. Через несколько секунд она поняла, что это Степан. Мирра повернула телефон к нему и с удивлением поняла, что он не выглядит сонным, как если бы она разбудила его каким-то неосторожным движением. Очевидно, не спал уже давно. Лежал на лавке и ждал, пока она подойдет, а потом точным и уверенным движением схватил за руку.

– Стой, – почти не разжимая губ, велел он.

Она и стоит. Разве ж можно пошевелиться, когда тебя так держат? Чуть сильнее дернешься – размозжит кости. Стало неуютно. Команда прозвучала слишком серьезно. Как будто где-то рядом опасность, которую она пропустила.

– Я просто хочу покормить кота, – пояснила она. – Он явно голоден.

Степан продолжал сжимать ее запястье, словно опасался, что она убежит, сел на лавке и посмотрел в сторону двери.

– Это не кот, – все так же коротко и отрывисто заявил он.

Мирра тоже повернулась к двери. Ну как же не кот? Вот же, четыре лапы, усы, уши. Большой очень, конечно, но дикие коты, должно быть, всегда такие?

– В смысле?

– Это хозяин.

– Домовой?

Степан кивнул. А затем все таким же отрывистым кивком головы указал на ее сумку.

– Есть еда?

– Ну да. Сэндвич. Я хотела угостить кота.

– Я же говорил в доме еду не держать!

Говорил, глупо отрицать. Но тогда он не помнила о сэндвиче.

Степан наконец отпустил ее руку, но потянулся к сумке и беззастенчиво расстегнул замок. Вытащил пластиковую упаковку, ловким движением кинул ее в печь и поджег. Огонь сначала неуверенно лизнул прозрачную коробку, заставил сморщиться краешек, а затем вспыхнул весело, осветил ярче комнату и с удовольствием вгрызся в хлеб с ветчиной, предназначавшийся коту.

– Ты же сказал, баба Глаша поставила защиту, – не удержалась от подначки Мирра.

Покоробило такое бесцеремонное обращение с ее собственностью, но открыто возмущаться она опасалась. Степан не совсем здоров психически, это ясно, но весит под центнер, и росту в нем метра два, а она пусть и не маленькая, но рядом с ним просто дюймовочка. С такими не спорят. А ответить очень хотелось.

Интересно еще, кто такая баба Глаша? И какую защиту она поставила?

– Защита и стоит, но ты своей едой приманила его. Он смог войти. Покормила бы – и все, уже не выгонишь. Кыш! – последнюю фразу Степан сказал коту, махнув на него рукой.

И тут произошло то, что заставило Мирру пожалеть о не выпитой за ужином рюмке самогона. Тогда смогла бы пенять на опьянение и галлюцинации. Кот недовольно зашипел, а затем выгнул спину, вспыхнул зеленоватым светом и растворился в воздухе, оставив после себя только легкий струящийся дымок, переливающийся оранжевыми всполохами отражаемого из печи огня. Еще несколько секунд – развеялся и он. Пустое место осталось там, где только что сидел большой белый кот.

– Это… как? – только и смогла выдавить Мирра.

– Ты привыкнешь, – мягко, будто по-отечески сказал Степан.

Мирра не была уверена, что хочет привыкать к таким вещам. Ей было уютно в большом городе, где обыденными вещами считались метро, мобильные телефоны и интернет, а не домовые и коты, растворяющиеся в воздухе. Может быть, это и обыденно для деревни, но она выросла в городе.

– Ты поэтому накачал их чем-то? – Мирра кивнула в ту сторону комнаты, где мирно спали Матвей и Полина.

Она плохо видела лицо Степана, экран мобильного телефона давно погас, освещалось помещение теперь огнем в печи, который, доев сэндвич вместе с упаковкой, стал заметно меньше, но могла поклясться, что Степан смутился. Очевидно, не знал, что она в курсе его уловки.

– А ты наблюдательная, – похвалил он, и в голосе просквозило явное восхищение. – То-то проснулась. Поняла все и пить не стала?

– Зубы не заговаривай, – велела Мирра.

Степан вздохнул.

– Я ведь говорил, что ждал вас здесь две недели. Не знал, когда точно вас позовут, когда вы приедете, но надеялся, что это случится пораньше, и мы успеем добраться до деревни. К этой ночи вы будете все знать, а потому остерегаться. Но вы приехали в последний момент, учить вас чему-то у меня уже не было времени, рассказывать – тоже. Так сходу вы не поверили бы, а доказательств привести я тоже не успел бы. Поэтому пришлось вас усыпить, понимаешь?

– Ни слова, – честно призналась Мирра.

Степан похлопал ладонью по лавке рядом с собой, и Мирра послушно опустилась на нее.

– Сегодня такая ночь, – тихо и как-то торжественно начал Степан, – когда открывается дверь между Явью и Навью. Ты же знаешь, что такое Явь и Навь?

Мирра неуверенно кивнула. Славянскую мифологию она изучала, но не слишком усердно. Однако базовые знания имела.

– Явь – это наш реальный мир, Навь – мир мертвых.

– Если говорить грубо, то да, – подтвердил Степан. – Ходить между ними нельзя, дверь плотно закрыта, и открывается лишь в одну сторону: чтобы пропустить душу человека после смерти из Яви в Навь. Но в некоторых местах ровно на одну неделю в году эта дверь открывается в обратную сторону. И тогда мертвые проникают в мир живых. Первая ночь – самая опасная. Мертвые ждали весь год, они голодны, а потому страшны и опасны. Во все ночи Мертвой недели лучше сидеть дома и не высовываться без лишней необходимости, но в первую ночь делать это категорически запрещено. Попадешься нави на пути – и нет возврата, съест, сам попадешь в Навь.

Мирра отчасти понимала, почему Степан не стал рассказывать это всем. Услышь она подобное днем, когда вокруг светло ярко светит солнце, а тени трусливо прячутся по углам, ни за что бы не поверила. Она и не могла до конца поверить, но волоски на теле вставали дыбом. Ночью в подобные рассказы даже если и не веришь, то на всякий случай остерегаешься.

– А в дом они войти не могут? – поинтересовалась Мирра, придав голосу легкие оттенки насмешливости. Словно и не всерьез спрашивает, словно не верит, а скорее подтрунивает.

– Если дом защищен, то не могут, – подтвердил Степан. – Лучшая защита – еда на пороге и на подоконнике. Навь поест да уйдет дальше. Но в этом доме еду ставить нельзя, хозяин поселится. А потому баба Глаша своими методами его защитила. Навь вреда не причинит, но напугать может. Поэтому ложись лучше спать. Может, и не явится сюда никто, а может и заглянет. Лучше тебе спать в этот момент.

Легко сказать: спать. А как тут теперь уснешь? Мирра чувствовала, что сон сейчас – последнее ее желание. Сердце снова зачастило, в глаза словно вставили спички.

– А у тебя самогон остался? – против воли спросила она.

Степан посмотрел на нее и улыбнулся.

– Того, что со снотворным отваром, нет. А отвар в машине, к ней не пойду. Я, знаешь, медведя не боюсь, однажды со стаей волков встретился – не испугался, а нави до дрожи в руках опасаюсь, хоть и умею с ней сражаться. От нави не сбежать, взрослый ты или ребенок, сильный или ложку с трудом до рта доносишь. Навь нападет – и не отвертишься. Шансы даже у меня мизерные. Но могу тебе просто самогона налить. Если с непривычки – быстро вырубит.

Мирре самогон был с непривычки. Она и водку-то пила раза два в жизни, предпочитала вино. Поэтому согласилась просто на самогон, без снотворного отвара. Степан налил ей стопку.

– Хватит и одной, – авторитетно заключил он. – У меня самогон знатный, градусов шестьдесят, не меньше.

– А закусить есть чем? – с надеждой спросила Мирра, разглядывая мутную жидкость в стакане, на многочисленных гранях которого разбивались на тысячи осколков огненные отблески: огонь нашел еще что-то недогоревшее, а потому снова вспыхнул сильнее.

– Откуда? Я же сжег все.

Мирра еще немного подумала, но выбора не было. Выдохнула весь воздух из легких и, не давая себе передумать, залпом опрокинула стакан, быстро проглотила, чтобы не чувствовать мерзкого вкуса. Горло обожгло расплавленным оловом, желудок сжался, не желая принимать натуральный яд. Чтобы не завизжать и не дать самогону вернуться обратно, Мирра спрятала лицо в локте, вдохнула затхлый аромат, которым уже пропитался свитер. В каком-то фильме она видела, что так делают мужики, когда у них нет закуски. Должно быть, тоже пытаются удержать в себе мерзкое пойло.

Спустя несколько бесконечных секунд пальцы, сжимающие горло, наконец ослабли. Мирра вдохнула уже спокойнее, вытерла градом льющиеся по щекам слезы и увидела, что Степан внимательно смотрит на нее. Увидев, что она справилась с самогоном, он улыбнулся. Снова покровительственно, по-отечески.

– Ложись, – мягко велел он. – Теперь точно до утра не проснешься.

Мирра с трудом помнила, как дошла до кровати, как забралась на нее и уткнулась лицом в белоснежные волосы Полины, разметавшиеся по подушке. Кажется, тяжелым одеялом ее накрывал уже Степан. Она провалилась в тревожный сон, в котором снова бежала по лесу, но больше не была одна. Ее преследовали невидимые навьи, гнались за ней, хватали за руки и ноги, но проснуться, как обычно бывает во время кошмара, она не могла.