Замёрзшие девочки молча поспешили за ней. Они были взволнованы, замёрзли и сильно нервничали, но никто не издал ни звука. Самой младшей из них было двенадцать, самой старшей – семнадцать, но большинству было четырнадцать. Воспитывались они на ферме, как и та, где когда-то встретились Алиса и Гэбриэл, находящейся в глуши, и воспитывали их сурово, даже жестоко. С утра до ночи они работали на ферме, выполняя самую грязную работу, мыли, пололи сорняки, ухаживали за животными. Их ничему не учили, даже шить и готовить; болтовня наказывалась, вольности наказывались, лишние вопросы наказывались. Одевали их в бесформенные серые халаты, белые передники и серые косынки; ничего более красивого и яркого девочки в жизни не видели. Воспитывала их женщина, велевшая называть её Матушкой, и точно так же девочки не знали имён остальных людей, присматривающих за ними. Каждый вечер Матушка перечисляла их проступки, и порола их, каждую соответственно её вине; хоть девочки были в целом послушными и молчаливыми, как от них и требовалось, без порки всё равно дня не проходило, как бы они не старались. Самым страшным преступлением считалось непослушание или сопротивление; девочек, склонных к этим страшным грехам, наказывали чаще и суровее, и заставляли носить жёлтые ленты на рукаве. Развлечений не было, но девочки есть девочки: все они, тайком от Матушки, всё-таки позволяли себе маленькие шалости и вольности, плели себе венки, колечки из трав и ягод, инстинктивно стремясь украсить себя и как-то раскрасить свою жизнь. Тайком от Матушки они дружили, играли в какие-то нехитрые игры, и если им запрещали развлекаться, то они жили в очень красивом месте, и любоваться красотой окружающего мира им никто не мог запретить.

Вслед за Госпожой девочки пришли в сумрачный зал, где им велели снять верхнюю одежду и сесть за широкий стол, на котором стояли печенье в оловянных блюдах и подогретое вино в простых бокалах. Сегодня девочек не кормили и не давали пить, поэтому, едва им позволили, они мгновенно съели печенье и выпили вино.

– Слушайте меня. – Заговорила Госпожа. – Ваше воспитание закончено, вы, подкидыши, рождённые от противоестественной связи людей и эльфов, давно объявлены вне закона, и если бы не мы, вас давно бы придушили или утопили, как щенков, которые никому не нужны. Мы подобрали вас, кормили, защищали, и пришла пора за это платить. Всё, что с вами будут делать, правильно, законно и необходимо для вас же. Ваша обязанность – покоряться всему и беспрекословно делать всё, что вам прикажут. Что бы вы об этом ни думали. Послушание, покорность и безмолвие – вот ваша жизнь отныне. Вы принадлежите нам, и мы… – Она говорила, а девочки, согревшись, клевали носами и одна за другой засыпали, уронив голову на стол. Когда уснула последняя, Госпожа хлопнула в ладоши, и мужчины в чёрном вошли в зал, сноровисто раздели девочек и, обнажённых, выложили рядком на стол. Госпожа придирчиво осмотрела их: зубы, волосы, кожу, пальцы, гениталии и ноги.

– Семь кватронок, пять полукровок и одна эльдар. – Заметила, окончив осмотр. – Все в самом деле здоровые, и привлекательные. Почему эльдар такая взрослая?

– У них поздно течка начинается. – С поклоном напомнила Матушка. – Как раз после Нового года впервые кровь пошла. Нелюдь!

– Получи свои деньги. – Сказала Госпожа. – По дукату за кватронок, по три – за полукровок, и пять – за эльдар. – Она прошлась, разглядывая девочек, остановилась возле полукровки, беленькой и нежной, лет тринадцати на вид. – Эта останется, остальных уносите.

Кватронцы в чёрном одели девочек в холщовые рубашки, и Госпожа проводила их в погреб, где неожиданно, в бочке из-под масла, открылся ход, уводивший вниз, в темноту. Закрыв за последним из них дверь, женщина вернулась в зал в сопровождении пса, который заскулил и попытался облапать спящую девочку, но Госпожа строго прикрикнула на него:

– Сидеть, Бут! Спокойно. Не сейчас.

Пёс замер, всем своим видом выражая молчаливый протест: нет, сейчас! Хвост вытянулся, не виляя, взгляд маленьких красных глазок…

…был недобрым, угрожающим. Из горла, прикрытого железным шипованным ошейником, вырывалось глухое рычание, с вспененных брылей текла слюна. Гор ненавидел собак. Весёлых, преданных и дружелюбных псов-приятелей в его жизни не было, были лишь вот такие: злобные, кровожадные, свирепые твари. Он напрягся в полуприседе, глядя псу в глаза. Гор был обнажён, только чёрная маска, простая и плотная, прикрывала верхнюю часть лица, оставляя открытыми только рот, сейчас оскаленный почти так же, как у пса, да подбородок. Тело было покрыто ореховой настойкой, превращая его светлую, не знавшую солнечного света уже почти десять лет, кожу в смуглую, соответствующую его прозвищу, и скрывая множество шрамов. И он, и здоровенный мастифф, в точности такой же, как у Госпожи, сейчас находились на небольшой, метров четырёх в диаметре, арене, посыпанной песком, уже обильно политом кровью – это был не первый поединок сегодня. На каменных ступенях вокруг арены, покрытых роскошными коврами и звериными шкурами, располагались зрители – все, как один, мужчины, тоже обнажённые и тоже в масках, только роскошнее. У одних маски были синие, с золотом, у других – красные с золотом, их было меньше всего, и у третьих – чёрные с золотом. Кто-то угощался вином, кто-то – подростками-полукровками. В основном, мальчиками.

Пёс, всё ещё стремясь инстинктивно избежать поединка и запугать противника, оскалился страшно, захрипел, сделав вид, будто сейчас бросится – и Гор тоже зарычал, почти, как зверь. И пёс бросился на него, целясь в горло.

Это был момент истины: успеет Гор, или умрёт. Он знал, чего от него ждут, ради чего зрители платят золотом и торчат здесь сегодня. Успел: перехватил оскаленные челюсти почти у самого лица, и зрители затопали, закричали, засвистели оглушительно, многие подскочили, в азарте наклоняясь вперёд и вниз, туда, где Гор боролся с псом, тоже отчаянно сражающимся за жизнь. Даже мальчишки, которых ненадолго оставили без внимания, тоже уставились на арену, азартно прикусив губы или напротив, приоткрыв рты. Пёс бесновался, вырываясь, его лапы яростно рвали тело Гора, оставляя глубокие порезы, голова извивалась в железном захвате. Гор исхитрился поудобнее перехватить эту голову, прижимая тело пса к себе и лишая того возможности царапаться; напрягся, лицо покраснело, мускулы на шее, руках, плечах и даже на спине вздулись и окаменели, перевитые венами. Пёс рвался, хрипел, наконец, заскулил и завизжал, как щенок, когда Гор победил, сломав ему челюсти. Закричал, как человек, когда Гор, зная, чего от него ждут, перехватил его поудобнее и сломал ему хребет о своё колено под восторженные рёв, свист и вопли. Животное агонизировало; не смотря на свою ненависть к собакам, Гор испытывал сильное желание прекратить его мучения, добив его, но он знал, что зрителям это не понравится, и просто стоял, зная до долей секунды, что теперь будет и как ему поступать. Картинно, играя безупречным телом, по которому ручейками текла кровь из порезов, он развернулся к чёрному провалу под арену, из которого в этот самый миг вышел ещё один полукровка, и тот час же арена начала заполняться водой, превращая смесь песка и крови в жидкую грязь.

Если Гор своим сложением оправдывал имя, данное ему в честь античного божества: был высоким, даже через чур высоким, на голову выше любого высокого человека и даже эльфа Ол Донна, которые считались самым высоким народом на Острове, но при том стройным, тонким в поясе, широкоплечим, скорее изящным, чем мощным, с мускулами не бугрящимися повсюду, а красиво играющими под кожей, то и Арес – так звали его нового соперника, – тоже в полной мере ему соответствовал. Он был ниже ростом, с более рельефной мускулатурой, не таким длинноногим: истинный бог войны, выточенный из мрамора. Каждая мышца его была безупречно вылеплена и отчётливо выделялась на его обнажённом теле, покрытом бронзовой пудрой.

– Что, – глумливо сказал Арес, двигаясь по кругу по колено в грязи и давая зрителям возможность полюбоваться собой, – »», за»чил пёсика и возомнил себя о»нно крутым? – Сквернословия от них тоже хотели зрители, которые насладились агонией и смертью пса и теперь жаждали зрелища полегче. – А с мужиком попробовать слабо?

– А не пойти ли тебе на «й, у»ок? – Сплюнул Гор, тоже кружа по арене. – Пока по матюгальнику не в»»ли? – Танец их тел, без всякого преувеличения и пафоса прекрасных, завораживал и возбуждал стремительно сомлевающих зрителей.

– Вали его!!! – Непонятно, к кому обращаясь, завопил кто-то, и Гор и Арес стремительно бросились друг к другу, сцепились, меся грязь.

– Хэ сказал, сегодня ты побеждаешь… – Быстро прошептал Гор. – Но не сразу, а после того, как вроде бы я…

– Понял… – Сквозь стиснутые зубы бросил Арес. Игра была им знакома и осточертела до «не могу». Они боролись, а зрители стремительно делали ставки, азартно подбадривали бойцов и наслаждались зрелищем. Очень быстро от коричневого и бронзового великолепия борцов не осталось и следа под слоем грязи, а у Гора – грязи, смешанной с кровью. Но, не смотря на кровь и боль, он побеждал – его физическая сила давно стала легендарной в Садах Мечты. Он осилил бы Ареса в первые две минуты, и они оба это знали, но Хозяин распорядился иначе, и они подчинялись. Гор практически взял верх, схватив соперника за горло и почти утопив в грязи, но Арес – вот неожиданность! – извернулся и бросил в грязь Гора, лицом вниз, для надёжности сев на него верхом. Стройный рыжеволосый кватронец пошёл по рядам с чашей, в которую дождём – золотым дождём, – сыпались монеты. Юноша был не менее красив, чем Гор и Арес, но иначе: он был явно моложе, ему было не больше восемнадцати, ниже ростом, чем Гор и Арес, не такой мужественный и брутальный, более гибкий, менее мускулистый. Но по своему и он был великолепен, что признавали все зрители, кидавшие ему монеты и норовившие потрепать его по какой-нибудь части тела, особенно по ягодицам. Локи – так звали рыжеволосого, – не обращал на это никакого внимания, захваченный происходящим на арене. Старшие в подоплёку своих боёв его не посвящали, и Локи искренне считал, что в этот раз победил Арес, чему был несказанно рад: Гора он боялся и ненавидел. Со злорадной дрожью во всех своих внутренностях Локи следил исподволь за тем, как Арес макает Гора лицом в грязь, вынуждая признать его победу, и слушал, как тот матерится и плюётся.

– Сука! – Очень натурально выругался Гор, который и вправду был в бешенстве – кому понравится глотать грязь?! – Сука, сука, сука! Да, признаю, победил, тварь, «уй с тобой!!! – И Арес спрыгнул с него, издав победный вопль.

В тёмном коридоре, уйдя, наконец, с арены, Гор пошатнулся и оперся о стену, и Арес подставил ему плечо:

– Чё, это, херово?

– Нормально. – Сплюнул, утирая грязный рот, Гор. – Сильный, сука »»», попался, чуть брюхо мне не вспорол когтями своими »»»». – Стянул грязную маску. – Чашка полная? – Он имел в виду чашку со ставками гостей.

– С горкой. – Шлёпая по камню босыми грязными ногами, юноши вошли в тёплое светлое помещение, полное звона воды и сладких запахов: мёда, цветов, каких-то косметических снадобий. На первый взгляд оно было очень красивым, и Гору, да и другим парням оно очень нравилось. Напоминало римские бани, с бассейном, колоннами, мраморным полом, выложенным из чередующихся и складывающихся цветочным узором плиток нордландского черного и зелёного мрамора с прожилками цвета слоновой кости. Стены были облицованы в половину человеческого роста красным, в искрах, гранитом, а дальше шли барельефы на светлом песчанике, и вот они-то разрушали первое впечатление напрочь – или могли бы разрушить, взгляни на них нормальный человек, потому, что на этих барельефах вереница монстров с телами людей и головами животных насиловала и истязала женщин, связанных самыми немыслимыми способами. Неведомый художник – кстати, довольно неплохой, – постарался, чтобы не оставалось никакого сомнения, что это именно насилие: у женщин были искажены лица и раскрыты в крике рты… Точнее, если приглядеться ещё, это была одна женщина, эльфийка, с повторяющимися чертами и одним и тем же телом, изображённым не без любования. Насилуя, вервольфы полосовали её когтями, минотавры рвали на ней волосы, и так далее, и тому подобное. Эти барельефы всё ставили на свои места: это не было римской баней, это было место насилия и ещё раз насилия. Несколько ступеней от бассейна вели к ряду дверей, точнее, решёток, с наружными засовами, за которыми находились узкие камеры с тюфяком на полу и котлом для естественных надобностей, которые сразу же недвусмысленно обозначали положение их обитателей, точнее, обитательниц. Сейчас все они были на оргии, которая началась после боя Гора с Аресом, и здесь было пусто, если не считать Доктора и трёх его беременных рабынь. Беременных девушек временно освобождали от основного занятия, и они становились служанками Доктора, моя, чистя, убирая, прислуживая ему – Доктор был маньяк чистоты и порядка, – и терпели его издевательства. На сленге обитателей Садов Мечты это место называлось Девичником, хотя Хозяин звал его Чистилищем. Он так ненавидел женщин и все женское, что в его замке не было даже животных женского пола. И все служанки были либо старухами, либо уродками, горбуньями, карлицами – кем угодно, кроме нормальных женщин, и даже они не допускались в чистые помещения замка и в покои Хозяина и его гостей.

Много лет назад хозяин Найнпорта и Редстоуна, или Красной Скалы, создал нечто вроде секты, собрав вокруг себя единомышленников: содомитов и извращенцев, любивших особые удовольствия. Их было тринадцать человек; себя они называли Братством Красной Скалы. Для себя и для них Хозяин, барон Драйвер в миру, выстроил четырехэтажную массивную квадратную башню, которую стены замка и скалы скрывали от города и даже от моря. Чтобы совершенно случайно ее существование не открылось непосвященным, ночью в ней не горел ни один огонек, и никто с проплывающих в Ашфилдскую бухту кораблей пока так и не заметил ее. Попасть в башню можно было только через потайной ход, который тоже невозможно было обнаружить даже случайно. Ибо то, что творилось внутри, грозило тем, кто это творил, карами худшими, нежели просто смертная казнь.

Войдя в Девичник, Гор и Арес сразу же бросились в воду. В скале, на которой стояли Сады Мечты, находились какие-то термальные источники, и их горячую, желтоватую, с лёгким душком, воду строители башни использовали для обогрева всех помещений и для бассейнов, всегда тёплых и быстро самоочищающихся. Бассейн в Девичнике был самый теплый и удобный, а главное – здесь был Доктор, странное, непонятное существо, присматривающее за девочками и лечившее обитателей Садов Мечты. Его помощь Гору сейчас была просто необходима.

Первым, отфыркиваясь и хватая ртом воздух, из воды вынырнул Гор, откинул на спину длинные чёрные волосы, разделённые на пробор и обычно убранные за уши. Без маски, грязи и краски лицо его, овальное, с крупными, но правильными чертами, поражало всякого, кто его видел, своей нечеловеческой и несколько суровой красотой. Все эльфийские полукровки были красивы, но Гор выделялся даже среди них. У него был крупный, безупречно и мужественно вылепленный нос, не прямой и не горбатый, царственных очертаний, присущих только эльфам Ол Донна, князьям эльфов, с изящными и характерными ноздрями, высокий чистый лоб, точёные скулы, прямые чёрные, словно нарисованные, брови, длинные эльфийские глаза какого-то очень тёмного, почти чёрного, но не карего, цвета, и исполненный уверенности, силы и воли подбородок. В этом лице не было ничего женственного, ничего слабого, нежного; оно было сильным, волевым, даже суровым. Прекрасные глаза смотрели холодно, отстранённо, немного презрительно и даже жестоко, линия рта была безупречной, стопроцентно эльфийской, исполненной так привлекающего и так раздражающего людей эльфийского надменного превосходства. Эту безупречность ломал шрам на верхней губе, слева, заметный, но странным образом не портивший Гора, а смягчающий его суровую красоту и придающий ему даже своеобразный и очень чувственный шарм. Нижняя губа немного выдавалась вперед, делая его лицо, и без того гордое, окончательно надменным. Отбросив волосы, Гор принялся с остервенением отмываться от остатков грязи и крови, не обращая внимания на жгучую боль во всех ранах, вызванную жёлтой водой, которая буквально вскипела вокруг них с Аресом, пенясь и источая неприятный душок. На мраморные ступени перед ними вышел человек, ростом почти не уступающий двухметровому Гору, но в остальном – полная его противоположность. Насколько Гор был красив, настолько Доктор был неприятен: худой, сутулый, с костлявым телом, покрытым поросшей редкими бесцветными волосами бледной, красноватой кожей, с реденькой, но длинной шевелюрой на шишковатом черепе, с огромными руками и ногами, водянистыми глазами навыкате и широким, но тонкогубым ртом фанатика. Он имел противную привычку выпучивать глаза и облизывать свои лошадиные зубы, щерясь. Определить его статус в Садах Мечты было трудно: Доктор был, с одной стороны, почти свободен, то есть, мог покидать их и заниматься какими-то делами снаружи, был практически бог в Девичнике, имея над его обитательницами абсолютную власть, но при этом жил в покоях при Девичнике, не имеющих окон – так как там всегда горел огонь и было светло, – ходил голым, а так же заискивал и пресмыкался перед Гором. На последнего Доктор смотрел с тоскливым и алчным обожанием, ничуть его не скрывая, просто пожирал его глазами, ощупывая мысленно каждую деталь, и не находя ни малейшего изъяна, даже не смотря на то, что тело это было покрыто старыми и новыми шрамами. Вместо левого соска на груди Гора был старый ожог своеобразной формы, напоминающей тавро, которым клеймят скот, такие же ожоги были на животе, на бёдрах и на ягодицах; помимо ожогов была масса рубцов, шрамов и мелких царапин, а спина была просто одним сплошным месивом самых разнообразных отметин. Пальцы его рук, когда-то по-эльфийски длинные и изящные, были переломаны и навсегда искривлены. Но Доктора это не смущало – это никого в Садах Мечты не смущало, следы насилия здесь были нормой, хотя Гор в этом смысле переплюнул всех: его живучесть была под стать его физической силе.

Он выбрался из бассейна и выпрямился, морщась: царапины кровоточили и болели.

– Что, здоровый кобель попался? – Угодливо спросил Доктор. Больше всего на свете ему хотелось бы сейчас самому заняться Гором, а заодно и полапать его, но он сдерживался, зная тяжёлый нрав и страшный удар предмета своих желаний. Увы! В этом притоне содомитов содомитом Гор не только не стал, но и проникся к ним сильнейшим отвращением. Доктор был уверен, что Гор отдаёт такое демонстративное предпочтение женскому телу назло, но поделать с этим ничего не мог. Крикнул злобно:

– Шевели жопой, Паскуда, гнида затраханная! – И к Гору метнулась девушка-эльдар, красивая, с очень светлыми, почти белыми волосами и чёрными глазами, и с огромным животом – она дохаживала последние недели беременности. Одежды на ней не было никакой, как и на других подопечных Доктора. Упав перед Гором на колени, она начала старательно промывать его раны водой из серебряного кувшина, потом промокнула смоченной в специальном отваре тканью, остановив кровь, и намазала каждую царапину густым слоем мази. Гор вздохнул, расслабляясь: мазь приятно холодила и унимала жжение и боль просто мгновенно. Паскудя стёрла остатки мази и так, на коленях, отползла прочь… И получила удар дубинкой, без которой Доктор по Девичнику не ходил, по худеньким плечам:

– Что встала, тварь писежопая, одежду неси! – И девушка бросилась опрометью прочь.

– А я? – Спросил Арес, тоже выбираясь из воды.

– Обойдёшься! – Огрызнулся Доктор. – Дубина здоровая.

– Ага. Гор зато у нас воробышек. – Беззлобно фыркнул Арес. – Да на нём, как на собаке, всё заживает!

– Заткнись. – Бросил Гор, задумчиво глядя на Доктора. Он знал цену услуг последнего, но не выносил, когда тот касался его. И Доктор, положение и статус которого были неизмеримо выше, практически, пресмыкался перед ним, но при том был опасен, обладая злобной, мелкой, мстительной и поганенькой душонкой. Гор получал от него многое такое, на что, как собственность Садов Мечты, права никакого не имел, – например, сейчас он не имел права быть тут, – но за эти привилегии вынужден был кое-что позволять. Не много; но даже, как он это называл, «дать себя полапать» ему было противно. Доктор же был им одержим настолько, что и за это готов был на всё, надеясь своей угодливостью и полезностью всё-таки завоевать сердце предмета своих желаний и получить-таки доступ к вожделенному телу.