Собор, судя по строительным лесам у одной из стен, реставрировался, однако территория его была открыта для посещения.

Здесь, за высокими стенами, почти совсем не было слышно шума Москвы. Марфу привлекла эта тишина, которая безмолвием перешептывалась в зелени верхушек дубов.

Пройдя по одной из аллей, Марфа вышла к каменным строениям, которые оказались усыпальницами. За храмом находился некрополь монастыря. На старинных, покрытых мхом каменных надгробиях, датировавшихся восемнадцатым-девятнадцатым веками, значилось много известных аристократических фамилий. Марфа вдруг подумала, что под каждой полуразрушенной плитой хранится целая история жизни, полная страсти, надежд и веры, без которых не может жить человек. А теперь от этих надежд и чаяний не осталось ничего, а только фамилии и даты, которые так же, как и тысячи других, стирались временем и событиями. А если все так, подумалось Марфе, то какой же смысл в страсти, отравляющей свободное дыхание сердца, в надеждах, которые зарождает одно только неосторожное слово, сказанное ради самого ответа, но не несущее в себе совершенно никакого смысла? А если нет его, этого смысла, в терзаниях, чаяниях и надеждах, если все кончается только каменным надгробием, которое скоро покрывается вот таким густым темным мхом, то, верно, и смысл всей жизни является именно таким, каким мать всегда представляла Марфе, – чтоб получше устроиться в жизни, окружить себя благами, которые облегчают неизбежные телесные страдания, и получать наслаждение от форм, оболочек и составляющих осязаемый мир вещей, а не искать смысл бытия в бесформенных очертаниях надежд, наполняющих сердце. Все тогда становится намного проще и понятнее, все объясняется, и не будет тогда больше этих тугих и давящих узлов, от которых перехватывает дыхание, – нужно только поддаться течению жизни, использовать возможности, приносимые бурным потоком, и воспитать в себе гордость, которая защищает от всякого рода унижений и обид.

Марфа медленно шла по дорожке, приближаясь к кирпичной стене, ограждавшей территорию монастыря по периметру. Здесь, в самой стене, уже выросли молодые, еще совсем маленькие и тонкие березки.

У стены в тени высокого дуба стояла широкая скамейка. Марфа, утомленная долгой прогулкой и одолевавшими ее противоречивыми чувствами, опустилась на нее, чтобы отдохнуть.

Здесь было совсем тихо. Казалось, нет ни толпы людей, ни самого города, кипевшего за стеной. Посмотрев направо, Марфа увидела чуть в стороне небольшой яблоневый сад, отгороженный сеткой. Все пребывало в какой-то необъятной, необъяснимой гармонии: прошлое, будущее, жизнь и смерть и мир, окруженный хаосом.

Марфа почувствовала слабое онемение в ногах – мозаика проникавшего сквозь густую листву света, щебетание перелетавших с ветки на ветку птиц будто гипнотизировали ее, сердце билось мерно, едва постукивая в груди, а взгляд ее был опущен в неге теплого и мирного летнего дня. Мысли сами собой исчезли, сомнения и страхи больше не сменяли друг друга, рождая во встревоженном воображении пестрые картинки, – все исчезло, исчезли вдруг все чувства, и безмятежность полотном укрыла все тело Марфы, все ее существо.

Внезапно боковым зрением Марфа уловила среди стволов деревьев какое-то движение. Всмотревшись, она увидела, что по аллее от храма идет человек – темноволосый мужчина в деловом костюме.

Марфа наблюдала за ним, бесстрастно рассматривая его. В сущности, его появление никоим образом не интересовало ее, как и все, что ее окружало. Марфа всегда жила заботами одного часа, не предаваясь размышлениям о минувших днях и будущих неделях. Неожиданным всплеском было для нее знакомство с Мелюхиным, незапланированным, случайным мгновением счастья, а теперь снова тоска, которая принималась ею за безмятежность и правильность устройства жизни. За нее все решат, а ей только расскажут, что и как делать. Ничего не нужно додумывать, не нужно допускать лишних волнений. Все как-нибудь решится само.

Марфа отвела свой взгляд от мужчины в костюме и вновь обратила его на пеструю мозаику света, игравшую на зеленой траве.

Несколько раз Марфа поднимала свой взгляд на посетителя. Его одиночное движение среди затаившего дыхание некрополя невольно привлекало ее взор. Марфа не могла не заметить, что и мужчина время от времени оглядывается на нее. Это показалось Марфе как будто неестественным, словно она, сидящая у высокой стены в тени тянущихся к солнцу раскидистых ветвей дубов, была невидима для мира, хотя сама могла наблюдать за ним.

Решив не поднимать больше своего взгляда на посетителя, чтобы не привлекать к себе ненужного ей внимания, она повернулась на скамейке так, чтобы двигавшаяся фигура не раздражала ее усыпленного негой разгоряченного дня воображения.

Скоро Марфа забыла о посетителе. Она сидела на скамейке, слегка опустив веки и прислушиваясь к переливчатому щебетанию мелких птиц, которых не было видно, но которые своим звонким пением украшали каждую ветку каждого дерева.

Просидев так чуть меньше часа, Марфа решила обойти некрополь. Фамилии на некоторых стертых надгробиях казались ей знакомыми, многие принадлежали известным дворянским семействам. Когда Марфа стояла рядом с такими каменными надгробиями, она испытывала странное чувство, будто она была знакома со всеми этими людьми, будто видела их, а они видели ее, и не было рамок времени и классовых различий – все были едины, и эта пространственная, объемная общность необыкновенно поражала Марфу и одновременно успокаивала ее.

Марфа ходила по аллеям некрополя, вчитываясь в фамилии и даты, которые на некоторых плитах почти совсем стерлись, и снова заметила движение, на сей раз совсем рядом, в соседнем ряду склепов и памятников. Она увидела все того же мужчину в деловом костюме, но теперь Марфа отчетливо могла рассмотреть его лицо, круглое, внимательное, отметить темный цвет глаз и даже морщинки у самых уголков губ. Мужчина на сей раз не скрывал своего заинтересованного взгляда, а открыто рассматривал Марфу, будто интересуясь всяким движением ее лица.

Когда аллеи, по которым они шли, пересеклись, Марфа обернула свое лицо к мужчине и смело встретила его расположенный, проницательный взгляд.

– Нигде не думается лучше, чем в окружении уже постигших секреты мироздания предков, не правда ли? – сказал он голосом мягким и исполненным любезности.

Марфа только широко улыбнулась на эти слова незнакомца, сочтя его внимание к себе обременительным, а покой, овладевший ею, нарушенным. Марфе всегда требовалось время, чтобы найтись с ответом, и зачастую она не утруждала себя этим неудобным поиском нужных фраз и просто улыбалась своей обаятельной улыбкой, при которой ямочки на ее круглых щеках и глаза были особенно хороши. В любое другое время это свойство ее улыбки явилось бы ответом на случайную реплику, брошенную добродушно или же просто неуместно, однако незнакомца, видимо, не удовлетворил такой ответ, и он обратился к Марфе еще раз, делая короткий шаг вслед за ней.

– Вы в первый раз здесь? – услышала Марфа чуть позади себя все тот же вежливый голос.

– Да. Я зашла сюда случайно, – с неохотой ответила она, однако улыбка ее при этом была все так же ласкова и приветлива, отчего мужчина в костюме воспринял неразговорчивость Марфы за проявление скромности.

– Вы знаете, что именно здесь похоронена княгиня Кац…я? – назвал фамилию известного княжеского рода незнакомец.

И на эту его реплику Марфа улыбнулась, отрицательно покачав головой и подумав вдруг о матери: что бы она сказала, будь она рядом? Как следует правильно отвечать? И почему вдруг ей непременно нужно задавать все эти вопросы? В голове Марфы промелькнула мысль, недовольством отозвавшаяся в ее душе: она ушла от суматохи города, от толпы, ища уединения. Так надо ли говорить с человеком, когда он ходит вот так один? Должно быть, если он захочет с кем-то завести беседу, то будет сам искать общества?..

Однако незнакомец теперь не отставал ни на шаг, следуя рядом с Марфой и рассказывая ей историю храма и некрополя, где покоились купцы, князья и тайные советники.

Незнакомцем оказался архитектор Филипп Катрич, хорошо сложенный, привлекательный, довольно сдержанный, обходительный. Катрич показался Марфе взрослым, уже состоявшимся мужчиной, и его любезное и участливое к ней отношение несколько пугало ее. Однако она поддалась его настойчивому стремлению поделиться с ней своими знаниями и различными незатейливыми историями, так что позволила ему сводить себя как к могиле княгини Кац…й, так и завести себя в сам главный собор, в котором рабочие как раз укладывали гранитные плиты пола.

Оказалось, что Катрич работает в проектной компании и многие проекты недавно возведенных в столице зданий принадлежат ему. Недалеко от собора, на территорию которого зашла в тот июньский день Марфа, у Филиппа проходила деловая встреча, после которой он и зашел сюда.

После долгой прогулки по территории реставрируемого монастыря и короткой экскурсии в самих стенах древнего собора, Катрич предложил Марфе подвезти ее до дома. Марфа отказалась. Однако Катрич решительно настаивал на своем предложении, и Марфа уступила, указав Катричу неверный адрес своего дома.

В тот день Марфа опоздала к ужину. Мать ничего не сказала ей, однако молчание ее, напряженное, какое-то драматически-вымученное, было красноречивее всяких речей.

Марфа не рассказала матери про Катрича, решив, что встреча эта не имеет особой значимости. Но когда Катрич вдруг появился на ее выпускном (в первую их встречу Марфа сказала ему, где учится), то Марфе ничего не оставалось, как представить его своим родителям.

Стоит ли говорить, как преобразилась Алексина Тимофеевна, как повеселело ее лицо, и как исчезла из ее глаз холодность, и как появился в них возбужденный жадный блеск, когда она узнала, кем является Катрич, и подсчитала его приблизительный месячный доход. Кирилл Георгиевич спокойнее воспринял новое знакомство, однако, подстрекаемый женой, заводил теперь во время семейных обедов полезный, по его мнению, разговор о надобности дальнейшего устройства личной жизни старшей дочери, утверждая, что в гнезде засиживаются только никуда не годные птенцы.

Скорое развитие событий никоим образом не затрагивало струн аморфной души Марфы, воспитанной на аксиомах, установленных ее требовательной, не склонной к романтизации матерью. Эти аксиомы опирались на материальную почву, лишенную всяческих духовных изысканий. Подвластность родительской воле главенствовала в Марфе над всеми живыми чувствами, и то движение, которое зародил в ее неопытном сердце Мелюхин, служило единственным центром притяжения всего ее духа. Ей казалось, что никогда теперь привязанность эта не исчезнет из нее, никогда не забудутся светлые волосы и голубые глаза, вселившие в ее сердце надежду. И ответ, долгожданный ответ, который так и не был дан ей, теперь всколыхнул в ней не веру в будущность, а стремленье убежать, скрыться от того позора, унижения, которые она испытывала при воспоминании о своем импульсивном признании.

Катрич же, нашедший в кротости и немногословности Марфы истинное проявление трепетного женского начала, обнаруживал твердость в своих намерениях и настойчивость в своих действиях. Так, спустя несколько месяцев уступчивых и терпеливых со стороны Марфы и чувственных и страстных со стороны Филиппа встреч, не успев толком познать первой влюбленности, Марфа оказалась на пороге замужества.