Она пришла в кинематограф, по верному наблюдению Татьяны Москвиной, опубликовавшей в журнале «Время культуры» к 50-летнему выходу на экран «Донской повести» великолепную статью с включением интервью с Людмилой Чурсиной, – на мой взгляд, одну из лучших об актрисе из всего, что доводилось читать. Татьяна Москвина писала не только о «Донской повести» и других фильмах и спектаклях с участием Людмилы Чурсиной, но об эпохе, которая была отмечена «временем небывалого взлета Вечной женственности на экране. Смело утверждаю, что такого количества отборных, первостатейных красавиц не знала ни одна кинематография мира. Советские Афродиты шли косяком, как сельди, – Татьяна Самойлова и Людмила Савельева, Нонна Мордюкова и Элина Быстрицкая, Анастасия Вертинская и Жанна Болотова, Ия Савина и Наталья Варлей, Людмила Хитяева и Людмила Гурченко, Тамара Семина и Наталья Кустинская, Лариса Лужина и Наталья Фатеева, Людмила Марченко и Валентина Малявина, Ирина Печерникова и Руфина Нифонтова, Марианна Вертинская и Галина Польских, Маргарита Володина и Светлана Светличная… и я не перечислила и половины. Но при такой жесткой конкуренции в сегменте „народного типа“ было некоторое пространство для, условно говоря, „любовницы атамана“, вольной молодой красавицы, в которой еще не чувствуется утружденность, замученность сельхозработами. Тут и пригодилась Чурсина».

Наблюдение – повторю – верное, но в чем-то можно с ним и поспорить: в перечислении имен, приведенных критиком, мне видятся некоторые «кандидатуры» на роль «любовницы атамана», но именно Людмила Чурсина показалась Владимиру Фетину и оказалась, в конце концов, идеальной исполнительницей, той самой Дарьей, что виделась режиссеру рядом с таким «атаманом», которого воплотил Евгений Леонов…

Сценарий Арнольда Витоля был написан по мотивам рассказов Михаила Шолохова «Шибалково семя» и «Родинка». К моменту подготовки к работе Владимир Фетин был уже известен как режиссер таких разных лент, как полный драматизма «Жеребенок» по рассказу того же М. А. Шолохова и мгновенно заслужившей всенародную любовь комедии «Полосатый рейс». Здесь же, в третьей своей работе, режиссер задумал и осуществил высокую трагедию, которая могла бы посоперничать если не по «формату», то по накалу страстей и верности шолоховскому тексту и пафосу с «Тихим Доном» Сергея Герасимова.

К середине 2010-х годов не пышно, без торжеств и славословий отмечалось 50-летие со дня выхода на экран фильма «Донская повесть». В цитированной выше статье Татьяны Москвиной приведен полный грусти и попытки примирения с непримиримым рассказ Людмилы Чурсиной: «Когда вы сказали, что исполнилось полвека „Донской повести“, у меня содрогнулось что-то внутри. Однажды мне позвонили из Дома кино и пригласили на сорокалетие „Донской повести“. Я согласилась, сверилась с расписанием и мимоходом спросила, кто еще будет. Пауза. А больше никого нет – все ушли. И тут у меня перехватило дыхание».

Горько, очень горько думать об этом, но спустя десятилетие юбилей выхода фильма, может быть, и по этой причине вовсе не стали отмечать…

Анализируя ленту в контексте кинематографа тех лет, отмечая актуальность ее и в наши дни, критик образно и точно расставляет акценты: «Шпионка Дарья и красноармеец Шибалок из „Донской повести“… враги, однако утвердительной точки в фильме Фетина вовсе не получилось, более того, со временем эта идеологическая точка решительно обратилась в многоточие. Вечное в образе Бабы явно победило временные понятия о добре и зле, потому что Баба в своем истинном натуральном виде – принимающая мужчину и рожающая дитя – принципиально непобедима. При своем появлении в картине она лежит с задранным подолом, раскинув ноги, в избе, захваченной красноармейцами, и понятно, отчего насмешник-боец (Б. Новиков) крякает с досадой и восторгом одновременно. Мир революционной борьбы нарушен, обеспокоен и подавлен этим возмутительным фактом – лежащей перед мужиками Бабой. Ничего хорошего их с этой Бабой не ждет. Погубит их Баба.

Людмила Чурсина явилась в „Донской повести“ как прелесть и беда, соблазн и ужас, предвестие счастья и катастрофы. Раскинувшая ноги Баба оказывалась в прочнейшей связи с землей, ждущей любви и труда, по которой мчатся мужчины, сеющие войну и смерть. Высокая и стройная молодуха, чья стать маняще виднелась из-под наверченных казачьих юбок и платков, улыбалась той самой улыбкой, которую мастерски умели ловить художники Возрождения. Да, сама земля породила эту проклятую неубиваемую Бабу, шпионку и диверсантку вечности. И добро бы она сошлась с хорошеньким командиром красного отряда, но нет – выбор Фетина на роль мужа Бабы был безупречен, он взял Евгения Леонова. Что бы там ни думал этот молчаливый „шишок“ о прекрасном будущем нового мира, он ей не муж. Как весна превратилась в войну, так и на месте доброго крепкого Мужика, который, по справедливости, был положен столь упоительной Бабе, оказался бог весть кто, нескладный бирюк, нелепый антимужчина, корявый пень. С насмешливой горечью взглядывает на него Баба, втайне надеясь на что-то лучшее в будущем, но по-бабьи принимая судьбу…

…Во время съемок Чурсиной 22 года, ее актерский опыт мал, однако роль она проводит мощно, цельно, заразительно, отчетливо – и тотчас же после „Донской повести“ ее завалят предложениями вновь и вновь сыграть эту пленившую всех Бабу неубиваемую. Которую будут убивать вновь и вновь…

Самого выстрела крупным планом в „Донской повести“ нет. Показана Баба с младенцем, сидящая на упавшем дереве, в позе, опять-таки отсылающей нас к Возрождению. Сомнений в том, кто это, быть не может. А значит, не может быть и сомнений в том, кто прав и кто виноват в этой истории».

Роль Дарьи стала поистине звездной для актрисы. Многих удивляло и удивляет до сих пор, каким образом ей, совсем молодой, не обладающей достаточным профессиональным опытом и не имеющей фактически никакого жизненного, женского, удалось так сильно и ярко воплотить судьбу героини повествования Михаила Шолохова, казачки, наделенной бурными страстями, отнюдь не ординарными чувствами.

Критик Евгений Михайлов писал в рецензии на фильм: «Страсть Дарьи – тяжелая, темная. Эту женщину сжигало пламя собственничества, переполняла с трудом сдерживаемая ненависть к красным. А поверх всего нависал постоянный страх разоблачения. Дарья – ставленница белой казачьей банды. Какой же неизмеримой тяжести душевный груз должна была нести эта женщина, став невенчанной женой красноармейца Шибалка! Любовь, ненависть, отчаяние – все завязалось в душе ее неразрешимым узлом. Душа напряжена, доведена до опасного, смертельного предела отнюдь не единственными внешними обстоятельствами, эта женщина – творец своей беды (выделено мной. – Н. С.)».

Промелькнут десятилетия, и не раз еще будет припоминаться эта оценка критика: Людмиле Чурсиной и в киноролях, и в театральных, доведется кропотливо вылепливать именно этот причудливый и очень сложный, многосоставный характер «творца своей беды». И далеко не только своей собственной. Как будет это происходить? – постараюсь проследить как можно внимательнее по сыгранным в разное время на сцене и экране ролям.

В нескольких разных интервью Людмила Чурсина вспоминала, как трудно начинался съемочный процесс – ее и не утвердили окончательно поначалу, дав десять дней испытательного срока, в который, по словам Фетина, она должна была «обабиться». Поселили у донской казачки, за которой Чурсина внимательно наблюдала, училась говору, носила ее одежду, ходила по вечерам на берег Дона, где женщины собирались, чтобы попеть и выпить молодого вина. На роль ее утвердили!

Но тут начались другого рода сложности: Людмила Чурсина была выше Евгения Леонова ростом, и артист ворчал, что сниматься с такой «оглоблей» ему трудно. Чурсина предложила подставлять для парных сцен скамеечку Евгению Павловичу, потом он придумал выкопать небольшую ямку, в которую становилась Чурсина… Вспоминает актриса и сцену, когда она должна была идти пьяная по степи и петь, а Шибалок поджидал ее и давал пощечину. В первый раз Евгений Павлович Леонов ударил осторожно, но Фетин отозвал его и о чем-то вполголоса с артистом договорился. Людмила Чурсина и не ожидала, что удар партнера будет настолько сильным: она упала, порвались бусы, которые актриса начала собирать в пыли, плача от неожиданности и обиды. Второй дубль снимать не стали…

Постепенно Чурсина освоилась, стала чувствовать себя свободнее перед камерой, не трепетала, услышав команду: «Мотор!..» А едва ли не самый главный сюрприз ждал в конце работы: при первом показе фильма каким-то образом случилось так, что финальные кадры оказались в начале – это придавало ленте дополнительную глубину, и фильм был одобрительно принят.

За роль Дарьи Людмила Чурсина получила первую свою награду – приз за лучшее исполнение женской роли на Всесоюзном кинофестивале.

Совершенно естественным оказалось, что после такого ярчайшего дебюта, привлекшего внимание и критиков, и зрителей, актрисе стали предлагать роли, в которых действовали и раскрывались натуры сильные, страстные, одержимые.

Людмила Чурсина рассказывала в интервью Татьяне Москвиной: «Мне после „Донской повести“ стали предлагать роли дородных сельских женщин – доярок, свинарок, но суть не в этом, всякая профессия уважаема, тем более те, что нас кормят. Но если у Шолохова это действительно трагическая судьба, то пошли предложения, где все было невнятно, однобоко, пресно, и я отказывалась… Иногда и в жизни, и в кинематографе надо выжидать. А роль в „Донской повести“, конечно, для меня самая памятная – когда все впервые. Впервые надо было на экране любить, ненавидеть, предавать, становиться матерью, умирать. Роль действительно удивительной судьбы. Поэтому, когда спрашивают про самую любимую роль, я называю „Донскую повесть“».

Как поразительно рано осознала Людмила Чурсина необходимость выжидать и в жизни, и в профессии! Это тоже далеко не каждому дано, ведь мы знаем немало случаев, когда, испытав первый успех, актрисы жадно хватались за все подряд, лишь бы не упустить «свое время». А время это у каждого, действительно, свое…

После выхода на экран «Донской повести» Актриса вышла замуж за режиссера Владимира Фетина и переехала в Ленинград. Именно в этом волшебном городе началась ее звездная киносудьба и – позже – произошло возвращение на сценические подмостки.

Первый и очень важный этап завершился.

Начинался следующий, богатый на роли, впечатления, наблюдения.

На постепенно накапливающийся опыт.

И с точки зрения элементарной логики он стал совершенно неожиданным, ничем не предсказуемым. Только самой молодой актрисой, почувствовавшей, что после «Донской повести» ей необходимо попробовать себя в прямо противоположном амплуа.

Режиссер Герберт Раппапорт приступил на «Ленфильме» к съемкам фильма «Два билета на дневной сеанс», того самого, с воспоминания о котором и начинала я эту книгу. Режиссер предложил Людмиле Чурсиной роль фактически главную – журналистки. Но, прочитав сценарий, актриса попросила попробовать ее на роль Инки-эстонки. В цитированном интервью Людмила Алексеевна вспоминала, что Раппапорт отреагировал с недоумением: «Люська, ты с ума сошла, ты же положительная женщина!», но актриса попросила «провести кинопробы, чего-то напридумывала. Училась эстонскому акценту и после „русской березки“ взялась за деваху „с трех вокзалов“. Герберт Морицевич посмотрел и сказал, что можем попробовать».