Глава 2

Крит. Год тому назад

Красивая, ухоженная женщина лет сорока на вид сидела на открытой террасе и любовалась синевой моря, пестротой оживленной гавани с теснящимися рыбачьими баркасами, прогулочными катерами, с которых зазывали туристов на прогулку. Она закурила. Изящные длинные пальцы с перламутровыми ногтями сжимали ментоловую сигарету. Второй раз она приехала в бархатный сезон на Крит, на две недели, лежала на золотом песке, слушала шум финиковых пальм, вдыхала солоноватый воздух Средиземного моря. Воспоминания о первой поездке просыпались от каждого взгляда, каждого вдоха, полного йодистой свежести.

Феодора Евграфовна выросла в малообеспеченной семье. Ее отец, Евграф Рябов, работал токарем на подшипниковом заводе, половину зарплаты пропивал, а остальные деньги матери приходилось выбивать у него со скандалом. Хорошо хоть до драк не доходило. Мать всю жизнь промыкалась медсестрой за мизерную плату. Когда родилась дочь, она устроилась в детский садик, где сама могла бесплатно пообедать, за девочкой присмотреть и не потерять стаж для пенсии. Вообще-то Рябовы назвали дочку Федорой, а лишнее «о» перед буквой «д» она добавила себе сама, когда выросла. Ее отец весьма гордился своим неизбитым именем, и позаботился, чтобы и дочери было чем гордиться. Федора – не какая-нибудь там Катя или Оля, это звучит и привлекает внимание.

Вниманием к своему имени Федора была сыта по горло. Как ее только не дразнили! И «Федориным горем», и Федором, и тетей Федей, и… Впрочем, она не любила вспоминать детство, школьные годы и полунищую юность. Недостаток материальных средств она компенсировала зубрежкой и незаурядным упорством в достижении цели – решила, что будет учиться на «пятерки», и добывала их потом и кровью. Решила, что после школы поступит в престижную Плехановку, и поступила. Правда, из-за недостатка денег пришлось после второго курса перевестись на заочное, ну да не беда, зато устроилась на работу, бухгалтером на склад промышленных товаров. По окончании института стала заведующей тем же складом. Место доходное, хотя особо не похвастаешься: завскладом – не профессорша, не научный работник и не артистка. И снова Федора, теперь уже Феодора Евграфовна Рябова, компенсировала заурядность своей должности неусыпной заботой о внешности. От родителей она унаследовала средний рост, стройность, высокую грудь, пышные волосы и греческий профиль. Красота – дело наживное, что ей с блеском удалось доказать. Феодора умело красилась, причесывалась, подчеркнуто дорого и элегантно одевалась и даже специально брала уроки чувственной пластики – сначала у преподавателя театрального училища, а затем у руководителя студии характерного танца. К тридцати годам она создала шедевр – самое себя.

Феодора понимала, что неземная красота требует еще и гибкости ума, некоторой эрудиции и оригинальности мышления. Желательно уметь вести светскую беседу, иметь благородные манеры и экстравагантное либо интеллектуальное хобби, а также излучать сексуальные флюиды. Ну и разбираться в мужской психологии. Именно мужчины олицетворяли для Рябовой хозяев жизни.

Крупными махинациями на своем складе она не занималась, побаивалась, «брала» понемногу и распоряжалась деньгами со смыслом и дальним прицелом. Что не тратилось на косметику, парфюмерию, тряпки и украшения – откладывалось. Так что жила Феодора отнюдь не роскошно. Сие положение вещей она считала недостатком, на устранение которого не стоило жалеть сил. Она их и не жалела. Только на этом жизненном этапе ее намерения встретили неожиданное сопротивление.

Феодора сделала ставку на замужество. Она осознавала, что возраст ее перевалил за тридцать, и хотя выглядела она на двадцать восемь, годы неумолимы. Завтра красота поблекнет, взамен легких морщинок появятся глубокие, под глазами образуются мешки, у губ – складки, отвиснет подбородок, грудь потеряет упругость… словом, до наступления катастрофы следует принять меры по обретению состоятельного супруга, способного обеспечить ее будущее.

Несколько выгодных партий сорвались – претенденты на руку и сердце со временем теряли кто должность, кто имущество, а кто здоровье. Крепкие хозяйственники и чиновники среднего ранга метались в поисках места под солнцем, им было не до женитьбы, а тем более не до развода и второго брака. В высшее общество Феодора была не вхожа, а искать жениха среди неимущих ей и в голову не приходило. Итак, ее усилия пропали даром, она осталась у разбитого корыта.

Когда Феодоре предложили с должности заведующей перейти на место бухгалтера, она опомнилась, осмотрелась и ужаснулась – больших денег не нажито, красота вянет, возраст опасно приблизился к сорока! На что ушла ее жизнь? Родители состарились, подруги обзавелись семьями, а что же она, Феодора? Где тот волшебный остров ее мечты, к которому она стремилась?

– На вторые роли я не согласна, – сказала она себе. – Ни за что! Никогда! Мало ли испытано унижений, пройдено нелегких дорог, затрачено усилий? Я или добьюсь своего, или…

Феодора предпочитала оставить эту мысль неоконченной. Остров ее мечты забрезжил в тумане воображения. Смолоду она хотела побывать на Крите, там, где, по преданию, купалась в сапфировых водах богиня-воительница древних греков Афина и куда Зевс привез похищенную им красавицу Европу. Крит с его роскошными гостиницами и золотыми пляжами служил для Феодоры неким символом того образа жизни, к которому ее влекло. Она не смогла бы до конца объяснить это мистическое притяжение.

Не собираясь переходить из заведующих в бухгалтеры, Феодора уволились по собственному желанию, подсчитала накопления и купила дорогую туристическую путевку на Крит. Осенью, когда деревья в московских аллеях и парках пожелтели, а тротуары покрыла опадающая листва, она улетела на остров. То была ее первая поездка за границу.

Овеянный легендами остров очаровал Рябову. Взглянув в синее критское небо, она забыла о Москве, о своем одиночестве, о возрасте и даже о призраке безработицы. Она словно и не думала возвращаться.

– Стареющая хищница, – шептала Феодора, глядя на себя в зеркало гостиничного люкса. – Уже не назовешь неотразимой, но все еще в силе. Меня ждет последний бой, который я не могу проиграть.

Она окунулась в неповторимую атмосферу Крита, напоенную запахами кипарисов, апельсиновых рощ и дыханием тысячелетий. Бродила узкими улочками, наслаждалась журчанием изысканных фонтанов, любовалась остатками крепостных стен, мечетями и минойскими развалинами. Вблизи знаменитого Кносского дворца, вернее, того, что откопали и реставрировали археологи, Феодора и встретилась с ним. Слова экскурсовода о многочисленных запутанных помещениях дворца царя Миноса, о световых колодцах, лестницах, святилищах и настенной живописи звучали как бы издалека. Мужчина, с которого она глаз не сводила, словно только что сошел с яркой минойской фрески – гибкий длинноногий красавец с тонкой талией и широкими плечами, с черными волосами до плеч. Правда, вместо традиционной древней набедренной повязки и пышного головного убора из перьев он был одет в майку и шорты, смотрел по сторонам рассеянно, переговаривался с охранником, следовавшим за ним по пятам. Он выглядел моложе Феодоры лет на десять-пятнадцать. Она замедлила шаг и прислушалась: мужчина говорил по-русски! Ей несказанно повезло: он оказался ее соотечественником.

Хищница вышла на охотничью тропу. Феодора понимала: придется пустить в ход все свое искусство, превзойти самое себя, чтобы привлечь внимание молодого человека. Его звали совсем не по-минойски, Владимиром, а его фамилия заставила сердце женщины сладко содрогнуться. Корнеев! Сын известного московского бизнесмена, состояние которого насчитывает, только по официальным источникам, несколько миллионов долларов.

Владимир Корнеев был молод, красив изящной, несколько женственной красотой, замкнут, насторожен, нервен, экзальтирован, чрезвычайно интересен и, самое главное, холост. Дамы, куда более юные и прекрасные, чем Рябова, претендовали на внимание Корнеева-младшего, откровенно кокетничали с ним, добиваясь его расположения. Однако Владимир оставался равнодушен, гулял только со своим охранником, обедал в ресторане отеля, а по вечерам допоздна играл в бильярд. Ходили неподтвержденные слухи, что он гей.

– Я ничего не должна принимать в расчет, – твердила себе Феодора. – Ничего, кроме того, что передо мной свободный богатый мужчина. Не беда, что деньги принадлежат его отцу. Эта проблема когда-нибудь разрешится. По всему видно, что папик ни в чем не ограничивает свое чадо.

После встречи с Корнеевым на развалинах кносского дворца Феодора не спала всю ночь, и в ее гордо посаженной, похожей на бюст Артемиды, голове родился план.

* * *

Москва. Октябрь

Проскуров просидел у Евы и Смирнова чуть ли не до утра, рассказывая о своей жизни, запоздалой любви, женитьбе и, конечно же, о Нане – целомудренной, тоненькой грузинке, изучающей искусство и почитающей старинные традиции гор. Уходя, он оставил ряд адресов, которые могли понадобиться сыщику, и фотографию жены: удлиненное лицо с нежной линией скул; глаза газели, опушенные длинными ресницами; темные губы аккуратной формы; густые черные волосы, заплетенные в две косы.

– Она так и ходит, с косами? – удивилась Ева, рассматривая снимок.

– Да! – с восхищением подтвердил покинутый супруг. – Косы – первое, что поразило меня. Знаете, какие они шелковистые, блестящие, с вьющимися кончиками? Когда мы впервые появились с Наной в ресторане, все провожали ее взглядами.

Смирнов хмыкнул.

– Косы становятся экзотикой, – сказал он. – А как насчет «волос долог, а ум короток»?

– Это не про Нану, – обиделся Проскуров.

Ева поспешила замять неловкость. Впрочем, за окнами уже забрезжил хмурый рассвет, и гость засобирался домой.

– Может быть, удастся поспать пару часов, – улыбнулся он на прощание. – В одиннадцать у меня назначена деловая встреча.

– И что ты об этом думаешь? – спросил Смирнов, когда за Эдиком закрылась дверь и они с Евой вернулись в гостиную.

– У горцев принято похищать любимых женщин. Пуще всего они заботятся о своей чести и соблюдении законов предков. Вдруг Нана их нарушила? Кровная месть и все такое…

– Сейчас? – возразил Всеслав. – Не смеши меня, дорогая. В наши дни девушку не хватают на улице, не заворачивают в бурку и не увозят в горный аул. Не забывай, что Нана уже не невеста, а жена Проскурова! По законам гор, в жены настоящему джигиту она не годится.

– А если ее убили? Если у нее был грузинский жених, а она ему изменила, обманула…

– Ба-ба-ба! – перебил сыщик монолог Евы, грозивший затянуться. – Полились фантазии, как из рога изобилия. Во-первых, дав слово другому мужчине, Нана не стала бы встречаться с Эдиком. Грузинские девушки так себя не ведут. Даже если бы и приключился подобный грех, она бы обязательно призналась мужу. Во-вторых, почему горец не умыкнул невесту до свадьбы? Тем более что Проскуров и Нана венчались в Грузии. Куда удобнее, не находишь?

Ева недовольно промолчала, возразить было нечего.

– Знаток поведения грузинских девушек! – фыркнула она. – Как ты собираешься приступать к поискам?

– Как обычно, с опроса друзей и знакомых.

– А твой отдых?

– Если бы не меткий огонь Эдика, отдыхал бы я уже в сырой земле, – усмехнулся Смирнов. – Пришла пора должок возвращать. А я всегда плачу исправно.

Ева вздохнула. Взяла фотографию Наны, поднесла к глазам, выразительно произнесла:

– Мне кажется, жена твоего друга жива. Мертвые выглядят иначе.

– Тренируешь экстрасенсорные способности? И как это ты определила?

Она пожала плечами:

– Интуиция.

Интуицию Славка уважал. Она не раз выручала его в сложных обстоятельствах, выводила из тупиковых ситуаций. Если Нана жива – прекрасно. Живых искать куда проще, чем мертвых.

– Из дома она ушла сама, если верить Эдику. А у меня нет оснований подозревать его во лжи. Значит, надо установить сферу интересов Наны, круг ее друзей-приятелей, поговорить с наперсницей девичьих грез, а таковая наверняка имелась, ну и с прочими случайными свидетелями: соседями, бывшими однокурсниками, парикмахершей, продавцами в магазинах…

– Участковым врачом, – хихикнула Ева. – И сотрудниками ЖЭКа.

– Не вижу ничего смешного, – невозмутимо произнес Смирнов. – Рутина, к которой прибегают менее гениальные детективы, чем знаменитый Холмс или прозорливая мисс Марпл, есть процесс вымывания золотого песка из породы. Самородки попадаются счастливчикам, а основную массу золота добывают кропотливым трудом.

– Дело скучное, – поддела его Ева. – Ты будешь ужасно раздражаться и ворчать.

– Не исключено.

Смирнов брался только за те расследования, которые сулили раскрытие тайны путем интеллектуального анализа и логики. Он погружался в коридоры и закоулки разума, самозабвенно бродил по ним в поисках ответов на вопросы.

Ева неожиданно стала его незаменимым помощником: она постигала вещи интуитивным прозрением. Тайники подсознания служили ей тем недостающим элементом, отсутствие которого оставило бы множество преступлений нераскрытыми. Сплав интеллекта, логики и сверхчувствования оказался практически беспроигрышным вариантом.

– Может быть, сама Нана ни при чем, – заявил вдруг сыщик. – Ее похитили, чтобы надавить на Эдика. Странно только, что пока никто не объявился и ничего не потребовал. Три дня – уже срок!

– Ладно, занимайся пока рутиной, – благосклонно кивнула Ева. – А я пойду на урок.

Ева Рязанцева преподавала испанский язык частным образом, обычно у нее обучались несколько человек, желающих овладеть разговорной речью и навыками чтения. Это были будущие жены иностранцев; люди, выезжающие в Испанию на заработки, или представители фирм, открывающих там свои филиалы. Последние обычно уже знали язык и оттачивали свое умение, а остальные начинали с азов. И те и другие были по-своему интересны Еве. Но сыск интересовал ее куда сильнее.

По дороге к клиентке Ева думала отнюдь не об испанской грамматике, ее занимал вопрос – где и как провела истекшие три дня Нана?

Тем же был озадачен и Смирнов, начавший обзванивать людей, телефоны которых любезно предоставил ему Эдик. Записную книжку Наны супруг не нашел – по-видимому, она носила блокнотик в сумочке и захватила его с собой. Мобильный телефон Наны тоже исчез – Проскуров многократно набирал номер жены, но безуспешно.

– Или батарея села, а зарядить негде, или связи нет, – предположил он. – Возможно, деньги на счету закончились.

– Или Нана отключила телефон, – добавил сыщик свой вариант. – Чтобы он ей не мешал.

– Как это «не мешал»? Ты что имеешь в виду?

– Я привык обдумывать все, – решительно сказал Смирнов. – Телефон могли украсть, разбить, он мог потеряться. Десятки причин.

Проскуров в ужасе закрывал глаза, бледнел.

– Если с Наной что-нибудь случится, не знаю, как я переживу!

С ней уже что-то случилось, подумал сыщик, но промолчал. Лишние слова делу не помогут, а товарищ расстроится. Годы, бизнес, обеспеченное существование изменили Эдика: из отчаянного, сумасбродного, смешливого парня он превратился в сдержанного, предусмотрительного и степенного человека. Стильная одежда, дорогая машина…

– У тебя есть охрана? – спросил Всеслав.

– Только в офисе и магазинах. Не люблю сопровождающих. Я не миллионер и не криминальный авторитет, чтобы опасаться за свою персону. У Наны тоже охраны не было, – предупредил он следующий вопрос Смирнова. – По-моему, это смешно: окружать себя телохранителями. От пули не спасет, а чувствуешь себя как заключенный на прогулке. Популярные личности, звезды там разные, политики – это понятно. А я привык сам за себя отвечать. Не велика шишка!

Смирнов набирал номер за номером, прокручивая в памяти вчерашний разговор с Проскуровым. Парикмахерская, «Пицца на дом», стоматолог, телефоны двух приятельниц Наны. Никто ничего не знал о ней. На приеме у зубного врача она была еще до свадьбы, ставила новую пломбу взамен выпавшей. Пиццу заказывала часто – уже на их с Эдиком квартиру, последний раз неделю тому назад. Подругам и знакомым не звонила давно, она вообще являла собой замкнутую, погруженную внутрь себя натуру.