Все события вымышлены автором, совпадения случайны.

Так вы действительно думаете, что я опасаюсь за свою жизнь? Что мне ее жалеть? Разве я не получил от нее всех возможных и невозможных удовольствий?

Лорд Байрон

Глава 1

Некто скучал. Иногда, время от времени, наступали такие периоды, когда ему было нечего делать. Это случалось нечасто, но все-таки случалось. Периоды вынужденного безделья длились недолго. Сначала это было даже приятно – отдых, ничегонеделание, безответственность. Свобода… Куда хочу, туда лечу! Но затем…

Вот и сейчас привычная обстановка надоела. До боли знакомые стены, мебель, картины, книги… В книгах иногда пишут интересное, но читать о чем-то и испытывать что-то самому – разные вещи. Впрочем, в запутанных книжных историях можно кое-что почерпнуть для развлечения. Жаль только, фантазия у авторов уж очень бедная! Интриги какие-то робкие, несмелые. Герои нерешительные. Скука!

На улице осень. Ничего, красивая: золото, малахит и пурпур. Калина и рябина – все в ягодах. Клены горят посреди улиц, как огромные костры.

Потом придет зима. Город будет стоять весь в серебре, укрытый белыми снегами, скованный морозом. Розовое небо заклубится дымами.

За зимой придет весна, ее сменит лето…

Все бы ничего! Только ведь все это повторяется снова и снова! Опять осень с желтыми листьями, зима со снегом, весна с лужами, зеленое лето! Надоело!

Хорошо хоть город большой – Москва! Домов много. Есть и старые, даже очень. Раньше в них цари жили и бояре. Потом вельможи – ленивые, пузатые. По улицам гусары скакали, сверкая саблями! В дворянских особняках звучали мазурки и вальсы, летали над паркетами шелковые подолы, блистали обнаженные плечи женщин! Потом…

Эх, потом все куда-то делось! Жаль…

А теперь все постоянно спешат, бегут без толку, без смысла, суетятся! Зачем? Никакого полета мысли! Никаких порывов! Деньги, мелкие дрязги, стрельба в темных подворотнях, вульгарные разборки, кухонные скандалы… Тараканьи бега, а не жизнь!

Раньше люди все-таки были гораздо изобретательнее! И казнить, и миловать умели. А уж любить… Самое увлекательное всегда было с любовью связано неразрывно, как ночное небо с луной! Или солнце с ясным днем.

Вообще странно, как современным людям удается при их непритязательности и отсутствии стоящих желаний так усложнять и запутывать жизнь, делать ее невыносимой? Создается впечатление, что все действуют механически, неосознанно и по шаблону. И все равно не видят простоты решений!

Некто не переставал удивляться еще одному свойству людей: бесконечным попыткам находить повсюду тайны и раскрывать их. Увы! За одной тайной тут же, как чертик из коробочки, выскакивала другая – и так до бесконечности…

Некто еще некоторое время любовался тонкими и печальными красками осени, синим небом, прозрачностью воздуха. Это напоминало ему прошлое, когда распахивались двери храмов, люди надевали свои лучшие одежды и спешили к алтарю с обильными подношениями – несли вино, плоды и свежий мед. А в начале года вели на заклание откормленного белого быка… крутобокого красавца, у которого пар валил из ноздрей. Благословенные дни! Что же сейчас? Делать решительно нечего. Скука…

Кирилл Дубровин вошел в гулкий пустой подъезд.

Эхо от его шагов отдавалось под высоким потолком. Наверх вела пологая лестница с истертыми ступенями. Лифт в доме был старый. Кирилл посмотрел вверх, на прозрачную сетку шахты, и решил подняться на третий этаж пешком. Он был в хорошей физической форме, и пройтись лишний раз по лестнице доставит ему удовольствие.

На втором этаже приоткрылась недавно поставленная прочная дверь из хорошего дерева.

– Здравствуйте, – как можно любезнее поздоровался Кирилл.

Родители с детства внушили ему уважение к соседям. Ему были интересны люди, живущие в таком старом московском доме.

На его вежливое приветствие никто не ответил. Дверь поспешно захлопнулась, как будто кто-то там, в полумраке старинной квартиры, в паническом страхе поспешил оградить себя от непрошеного знакомства.

Кирилл пожал плечами, недоумевая. Он ходил сюда уже пару месяцев, заканчивая ремонт в недавно купленной квартире, и еще ни разу ему не удалось рассмотреть толком ни одного жильца. И даже не из-за лампочек, которые то ли постоянно перегорали, то ли служили добычей подростков, которым не хватало на бутылку. Просто по непонятной причине люди, проживающие в этом подъезде, шарахались от нового жильца.

Если, не дай бог, они спускались или поднимались по лестнице, то буквально пробегали мимо, стараясь не встретиться с Кириллом взглядом или быстро шмыгнуть в лифт. А то и вернуться обратно в квартиру и в спешке захлопнуть дверь, за которой тут же воцарялась мертвая тишина.

Однажды, когда он сильно порезал палец, а йода под рукой не оказалось, ни в одной из квартир, куда он звонил, ему так и не открыли. Люди на цыпочках подходили к «глазкам», напряженно дышали там, за дверями, и так же бесшумно отходили, растворялись в необъятных недрах квартир старой планировки.

Кириллу пришлось обмотать палец носовым платком и отправиться в ближайшую аптеку за перекисью, йодом и бинтами. Всю дорогу он раздумывал над непонятным поведением будущих соседей, так и не придя ни к какому выводу.

Он сделал приличный запас перевязочных и дезинфицирующих средств, так как его квартиру ремонтировали два быстрых и неразговорчивых мужика, нанятых отцом, и им тоже могла понадобиться аптечка. Кирилл спрашивал у мужиков насчет соседей, но они только пожимали плечами:

– Тут, наверное, одни старики остались, пенсионеры. Куда им ходить?

Получалось, что мужики тоже почти никого не видели. Это было странно. Дом, в котором не было ни одной пустой квартиры, словно вымер. То есть жильцы, без сомнения, были, но… прятались, что ли? От кого? Почему?

Дом располагался внутри двора, в центре Москвы, в Неопалимовском переулке. Его окружали высокие старые липы, клены и разросшиеся кусты сирени. Стояла ранняя, теплая и сухая осень. Ветер гонял по асфальту желтые и красные листья. На клумбах отцветали лиловые астры.

Кириллу безумно нравился этот тихий уголок старого города, само название переулка, говорившее о том, что во время бесчисленных опустошительных пожаров Москвы огонь обходил это место и оно оставалось невредимым.

– Хорошая примета! – сказал отец Кирилла, когда они ходили смотреть квартиру.

Николай Авдеевич Дубровин родился в Москве и прожил в ней всю жизнь. Он был профессором математики и до сих пор работал в университете, руководил научными исследованиями. Мама Кирилла ни одного дня не работала, обхаживая ненаглядного Коленьку, устраивая его быт и обеспечивая ему «творческий и интеллектуальный рост». Потом, когда появился еще более «ненаглядный» Кирюша, у нее прибавилось хлопот и пришлось нанять домработницу. Оплачивать ее труды оказалось уважаемому профессору не по карману.

Маргарита Георгиевна, посещавшая в детстве и юности хоровой кружок, считала себя несостоявшейся великой певицей. Когда у нее случались приступы легкой меланхолии, она надевала шелковое кимоно, привезенное ей в подарок мужем из Японии, ставила пластинку и слушала арию Чио-Чио-сан, куря при этом ментоловую сигарету, вставленную в длинный янтарный мундштук.

Сразу после школы она выскочила замуж за подающего надежды математика, потерявшего голову от ее свежей и наивной юности, и не прогадала. Супруг был значительно старше ее, называл ее Риточка, души в ней не чаял, выполняя все капризы юной жены. Он защитил сначала кандидатскую, потом докторскую и беспрепятственно продвигался по служебной лестнице. Нрава он был кроткого, весь погружен в свои формулы и уравнения, вредных привычек не имел и, кроме математики, любил старинные романсы и старинные монеты.

Романсы негромким низким голоском ему пела Риточка, кое-как аккомпанируя себе на небольшом черном рояле, который еще помнил, как уважаемый Николай Авдеевич ходил под ним пешком. А скромная, но тщательно подобранная нумизматическая коллекция тешила его душу скучными осенними вечерами. Запершись в своем кабинете и вооружившись лупой, профессор наслаждался разглядыванием своих сокровищ.

Когда Кирюша подрос, отец решил приобщить мальчика к нумизматике, ища в нем единомышленника и преемника в собирательстве. Он сажал ребенка на колени, раскрывал толстые глянцевые издания, иллюстрирующие историю монет, и, показывая пальцем то на одну, то на другую, пускался в длинные подробные объяснения.

– Знаешь, сынок, кто первый додумался чеканить золотые деньги? – задавал он вопрос, на который сам же и отвечал. – Одни утверждают, что это знаменитый Крез, лидийский царь, прославившийся несметным богатством. Другие… впрочем, неважно. Главное – благодаря честолюбию древних владык на свет появилась этакая красота! Художник должен был уместить на крохотном кружке простой и выразительный рисунок, изящную композицию, изумительную по тонкости исполнения. Формы для монет делали лучшие резчики, настоящие мастера, способные превратить золотую или серебряную денежку в прелестную миниатюру. Некоторые монеты – настоящие шедевры изобразительного искусства и немые свидетели прошлого. Они могут подтвердить или опровергнуть догадки историков и археологов. Вот, смотри… это афинские монеты с надменным профилем богини… вот римские денарии с близнецами Ромулом и Ремом и вскормившей их волчицей… вот монеты Сицилии пятого века до нашей эры. Они славятся тем, что на них можно увидеть колесницы на беговых состязаниях…

Кирюша зевал, тер кулачком глаза и капризничал.

– Ладно, иди! – сокрушался профессор. – Ты еще слишком мал!

Однако возраст не прибавил мальчику любви к монетам. И Николай Авдеевич продолжал заниматься ими в одиночестве.

Если бы не это его пристрастие, денег бы на все хватало: и на достойное содержание семьи, и на домработницу. Но коллекция требовала значительных вложений. Перед Николаем Авдеевичем встала проблема, которую так или иначе надо было решать.

И тут супругам несказанно повезло. Из далекой глухой орловской деревни приехала погостить к московской родне Серафима, двоюродная тетка Риточки. Да так и осталась на постоянное жительство. Она была незамужняя, бездетная, зато очень добрая, покладистая и работящая.

– Какая у вас, городских, работа? – искренне недоумевала она. – Вода прямо в доме, горячая и холодная, печку топить не надо, скотину обихаживать не надо, огород копать не надо, белье машина сама стирает! Это ж райская жизнь! Умирать не захочешь.

Серафима всю свою нерастраченную нежность и душевное тепло делила между супругами поровну, а маленького Кирюшу просто обожала. Он был ее любимцем, баловнем, которому она до восемнадцати лет приносила горячий шоколад в постель.

По прошествии некоторого времени Николай Авдеевич выхлопотал через университетский профком комнату в коммуналке для Серафимы, чтобы она не чувствовала себя «приживалкой». Серафима ничего такого и не чувствовала, ей это даже в голову не приходило. Получив комнату, она не обрадовалась, а, наоборот, расплакалась.

– Что с тобою, Симочка? – растерялся профессор.

– И-избавиться от меня хоти-и-те, надоела я вам, – рыдала Серафима, всхлипывая и вытирая лицо фартуком. – Сирота-а я неприка-а-янная…

Николай Авдеевич удрал в свой кабинет и закрылся там, а Маргарита Георгиевна с трудом успокоила тетку, выпив с ней на пару изрядное количество валерьянки и пустырника. Комнату решили сдавать, а жить Серафима будет у Дубровиных, как и раньше.

Жизнь шла своим чередом.

Кирюша вырос, закончил школу и университет. Папа через знакомых устроил его на работу в небольшую фирму, занимающуюся компьютерами. Маргарита Георгиевна превратилась в дородную даму, и все принимали ее за дочь Николая Авдеевича, который сильно постарел и потерял свою былую представительность.

В самый разгар жаркого московского лета тетка Серафима умерла. Комнату свою она завещала Кириллу. На семейном совете решили комнату продать, добавить остатки сбережений и приобрести Кириллу отдельную квартиру.

– Мальчику необходимы свобода и самостоятельность, – говорил профессор.

На самом деле Николаю Авдеевичу страшно надоели друзья сына, от которых не было никакого покоя. Развязные молодые люди, невоспитанные девицы то и дело собирались в их просторной квартире, пили, курили, включали громкую музыку, танцевали, хохотали во все горло и нахально разгуливали по всем комнатам.

У профессора от всего этого болела голова, он не мог сосредоточиться на своих теоремах и выкладках, раздражался, сердился, принимал валидол и с видом мученика жаловался жене на молодежь. Больше всего профессора беспокоила сохранность его коллекции. Вдруг ретивые мальчики и девочки узнают, какие ценности хранятся в доме? От них можно ожидать чего угодно!

– Пойми, Рита, – взывал он к сознательности супруги. – Год назад я обменял несколько превосходных греческих монет на золотого «Французского ангела». Это самый «счастливый» талисман в мире! Его история началась с Огюста Дюпре, которому король Луи XVI поручил заняться новой валютой. Были отчеканены легендарные двадцатифранковики с изображением ангела.

– Ну и что?

Николай Авдеевич перешел на шепот.

– Ходили слухи, что Дюпре использовал золото, созданное алхимиком Лестатом. Во время Французской революции эта уникальная монета спасла жизнь своему создателю. Дюпре приговорили к казни на гильотине… Когда он взошел на эшафот, в его кармане лежал «Ангел». Осужденный преклонил колени, произнес молитву, положил голову под смертоносное лезвие… и тут произошло чудо. В колокольню ближайшей церкви ударила молния: полыхнуло пламя, раздался оглушительный грохот… В толпе зевак на площади возникла паника, и казнь отменили. А спустя несколько месяцев Дюпре выпустили из тюрьмы. Слава о монете-талисмане разнеслась по всей Франции, по всему миру… Капитаны морских судов не пускались в плавание без «French Angels», пилоты во время Первой мировой войны не поднимались без них в небо. А во Вторую мировую войну «Счастливых Ангелов» выдавал летчикам-истребителям Люфтваффе сам Герман Геринг… в качестве награды…

Маргарита Георгиевна смотрела на мужа, как на умалишенного.

– И вот… теперь монета у меня! – похвалился тот.

– Значит, ни тебе, ни твоей коллекции ничего не грозит, – парировала она. – Не устраивай бурю в стакане воды, дорогой. Кирюша не может проводить время в подворотне! Пусть лучше ребята гуляют у нас на глазах. По крайней мере, они не наркоманы! Здесь я ничего плохого не допущу. А если мы не будем знать, где и с кем находится наш сын, то…

Она никогда не заканчивала эту тираду, закатывая глаза и воздевая руки к потолку. Николай Авдеевич был бессилен что-либо изменить и переживал молча. Это серьезно подтачивало его и без того не железное здоровье. Купить сыну квартиру стало его навязчивой идеей.

Денег, которые Маргарита Георгиевна получила за комнату Серафимы, не хватало. Пришлось продать дачу в Клязьме и старую машину. Добавив почти все, что у них было отложено, родители Кирилла еле набрали необходимую сумму.

Так Кирилл стал владельцем отдельной двухкомнатной квартиры в Неопалимовском переулке. Той самой, в которую он со дня на день собирался переезжать.

На мебель денег не осталось, поэтому Маргарита Георгиевна отдала Кириллу стол и диван, которые стояли в его комнате. В общем, все складывалось удачно. Кроме отношений с соседями.

Кирилл Дубровин вздохнул, останавливаясь у своей новенькой двери и доставая ключи. На лестничной клетке было тихо. Он открыл оба замка и вошел. Шаги гулко раздавались в пустой квартире. Пахло деревом, лаком, клеем и новыми обоями.

– Черт знает что! – возмутился Кирилл, ставя на плиту чайник. Необъяснимое поведение соседей ставило его в тупик.

Он напился чаю, принял горячий душ и прилег на диван. Ощущение полного одиночества и свободы было довольно-таки непривычным. Сегодня выходной, и Кирилл мог делать что хотел – бездельничать, валяться, мечтать о чем-нибудь или спать. Никому не было до него дела. Он вспомнил девушку из аптеки, где покупал перевязочные средства, и невольно улыбнулся. Девушка была красивая – высокая, гибкая, с длинными, очень светлыми волосами. Имя у нее оказалось необычное – Леонтина. Редкое имя. Кирилл, во всяком случае, такого еще не слышал.