Глава 8

На другом конце Москвы у окна старинной квартиры стоял и любовался морозным рассветом Леонард Казимирович Войтовский – мужчина среднего роста, коренастый, крепкий, что совершенно не портило его изящных движений, а изысканным манерам даже придавало некий шарм. В его роду были польские шляхтичи, чем Войтовский гордился, но не кичился.

Выглядел он лет на сорок. Черные волосы с редкой сединой слегка вились, выразительные глаза и нос с горбинкой делали его лицо оригинальным и привлекательным, а красивая линия губ и ямочка на подбородке говорили о развитой сексуальности. Моложавость являлась семейной чертой Войтовских: и мужчины, и женщины жили долго, сохраняя бодрость духа, упругое тело и кожу без морщин. Дед Леонарда занимался ресторанным бизнесом в Канаде и оставил внуку отлично налаженное дело, солидный капитал. Чтобы жить, ни в чем себе не отказывая, хватит с лихвой.

Войтовский получил прекрасное образование; благодаря деду говорил на трех языках и жил то в Канаде, то в Москве. От скуки он занимался переводами, пробовал себя в медицине – бросил; кулинария тоже быстро ему надоела, и Леонард начал разводить скаковых лошадей. У него была небольшая ферма, где выращивали этих животных только из любви к их красоте.

В последние годы Войтовский много времени проводил в Москве – здесь он родился и вырос, окончил школу. Его отец и мать много пережили в связи с эмиграцией деда, им так и не удалось выбиться в люди. Скомпрометированная репутация катком прошлась по их судьбе, а вот сыну повезло: политический климат изменился, и Леонард смог выезжать из страны, регулярно гостить у богатого родственника, изучать языки.

Когда отец Леонарда умер, мама уехала в Канаду навсегда. Она и слышать не желала о России. Талантливая пианистка, она вынуждена была работать концертмейстером в клубных кружках художественной самодеятельности, получать гроши и в свободное время давать частные уроки. Ее даже в музыкальную школу не брали, то мотивируя отказ отсутствием вакансий, то открыто ссылаясь на сомнительные родственные связи.

В Канаде Зося Войтовская уже не помышляла о работе, зато она смогла позволить себе приобрести прекрасный немецкий рояль и музицировать для души. Она играла Шопена, Брамса и Рахманинова. Редкие гости, посещающие большой, комфортабельный дом ее отца, приходили в восторг, аплодировали, осыпали исполнительницу комплиментами. Старик Войтовский расцветал от удовольствия.

– Привози внука, Зося, – просил он дочь. – Хочу видеть продолжение нашего рода.

Но Леонард продолжал жить на два дома, не спеша оставлять Москву. Он не понимал, что его держало здесь, в России. Стоило ему увидеть могучие ели в снегу, услышать скрип санных полозьев или звон колоколов деревенской церквушки, как в груди поднималось странное волнение, и Войтовский, не отдавая себе отчета, стремился сюда вновь и вновь.

– Россия обладает особым магнетизмом, – понимающе кивал головой дед. – Эта великая, загадочная страна никого не отпускает из своих мучительных и сладостных объятий. Ее нельзя забыть. Но посмотри вокруг, мой мальчик, – в Канаде такая же природа! А ты вообще городской житель.

Канадский пейзаж, казалось, повторял захватывающие дух российские просторы: те же ели, сосны, те же березы… тот же снег и розовое морозное небо. Но чего-то не хватало. Леонард не мог объяснить, почему его тянет в Россию. Это понимание пришло позже.

Дед умер в преклонном возрасте, и Войтовский разбогател. Ему пришлось вникать в тонкости ресторанного дела, знакомиться с персоналом и наемными директорами, с законами чужой страны, ее образом мыслей. Наконец, освоившись на новом для себя поприще, Леонард Казимирович наладил бизнес, оставил маму управлять ресторанами и коневодческим хозяйством, а сам снова подался в Москву.

– Куда ты, Леон? Зачем? – сокрушалась Зося.

Ее стан все еще оставался прямым, походка твердой, волосы густыми, лишь слегка посеребренными сединой, а лицо гладким, строгим, с красивыми чертами.

– Приведу в порядок могилу отца, – отводил глаза Леонард. – Посмотрю, как там московская квартира.

Неожиданно Зося заплакала.

– Женись, Леон, – попросила она. – Теперь средства позволяют тебе выбрать любую девушку, обеспечить детей, которые у вас будут. Я хочу подержать на руках внука или внучку, прежде чем… чем…

– Мама! Прекрати. Войтовские живут долго.

– А папа?

– Он Ляшкевич, – возразил Леонард. – Ты же не зря осталась со своей фамилией и мне ее дала? Кстати, отец не возражал?

– Нет. Он во всем соглашался со мной.

К чести Зоси, она с достоинством носила дискредитированную фамилию и, выйдя замуж, не пожелала ее менять. Мало того, она и сына записала как Войтовского. Супруг отнесся к этому с пониманием и стойко переносил все тяготы, сопряженные с «эмигрантским родством».

– Если Леон будет Ляшкевичем, наш род прекратит свое существование, – говорила Зося.

Она хотела, чтобы единственный сын женился и произвел на свет потомство, продолжил славную фамилию. Кому останется добро, накопленное ее отцом? Государству? Благотворительным организациям?

– Еще не время, – отнекивался Леонард. – Да и женщины подходящей нет на примете.

Последний аргумент возымел действие: Зося принялась подыскивать для сына невесту. Знакомила, сватала… но все как-то не складывалось. Леонард охотно шел навстречу матери, встречался с претендентками на его руку и сердце, демонстрировал чудеса галантности, без труда очаровывал дам, но… по мере общения с ними обнаруживал недостаток за недостатком. Та излишне болтлива, другая постоянно молчит, третья худа, как сушеная рыба, четвертая много ест, пятая ничего не читает, кроме женских журналов, шестая… впрочем, перечень можно было продолжать до бесконечности.

У Зоси опустились руки.

– Неужели тебе никто не нравится? – с отчаянием спрашивала она. – Такие милые девушки!

– Разумеется, они все прелестны, каждая по-своему, – учтиво отвечал Леонард. – Но ведь любовь выбирает не глазами, а сердцем.

– И что же твое сердце?

– Молчит!

Нельзя сказать, что Войтовский вовсе не имел интимных отношений с женщинами. Он менял любовницу за любовницей и слыл ловким волокитой. Прекрасных дам это не пугало, а, напротив, привлекало. Они слетались к Леонарду, как пчелы к блюдечку с вареньем в надежде полакомиться. И многие достигали успеха, но женить на себе Войтовского еще не удалось ни одной из них.

Он намеренно избегал брачных уз. Женщины быстро ему надоедали – накрашенные личики, модные прически, дорогие туалеты, одни и те же слова, – в сущности, они повторяли друг друга, меняя разве что внешний вид. И в ночном клубе, и на прогулке, и в постели они были одинаковы, как бесчисленные копии, выполненные по заданному образцу.

– Чего тебе не хватает? – спрашивала мать. – Что ты ищешь?

Если бы Леонард знал ответ! Он считал, что людей должно связывать нечто большее, чем заурядное знакомство. Великие истории любви складывались из драгоценного сплава чувств и высокой цели, поэтому они несли в себе то, чему невозможно противостоять. Антоний и Клеопатра, Жозефина и Наполеон, Екатерина II и Потемкин… не просто возлюбленные – король и королева на шахматной доске под названием Жизнь. Они играют свою партию в окружении второстепенных фигур, их выигрыш или проигрыш одинаково грандиозны, одинаково потрясают.

Если раньше целью Войтовского было благосостояние, а выражаясь проще – деньги, то теперь он их получил. Понадобилась новая цель, которая увлекла бы, заставила сердце замирать от предвкушения грядущих событий, трепетать в ожидании. Что бы это могло быть? Слава? Власть? Известность? Неукротимая страсть? Что?

По мнению Войтовского, настоящее возбуждение могут дать только две вещи: любовь и власть. Или власть и любовь. Как ни крути, как ни меняй их местами, сочетание остается тем же.

Однако как получить желаемое? Слава ему не светит: переводы для журналов, которыми он занялся, не принесли ни удовлетворения, ни признания; блестящим хирургом уже не станешь, поздно; совершить прорыв в медицине, изобрести какое-нибудь фантастическое лекарство не так-то легко, на это уйдут годы, да и рвения к кропотливым исследованиям Леонард Казимирович в себе не чувствовал. Придумать небывалый кулинарный рецепт? Смешно, ей-богу! «Макдоналдс» все равно не переплюнешь. Вывести породу чистокровных арабских скакунов? Это уже и без него сделали. Таланта к искусствам всевышний Войтовскому не дал. Политика вызывала у Леонарда стойкое отвращение. Соблазнить голливудскую кинозвезду? Честно признаться, ему не нравились заокеанские красавицы. Что-то в них было искусственное, как у поставленного на поток изделия, – длинные ноги, фарфоровая улыбка, сформированные пластическими операциями лица и тела. Индустрия! Этим все сказано. Красавицы на экранах плакали, смеялись, любили, умирали, произносили трогательные монологи… а Леонард им не верил. Он вообще не признавал кино.

«Я не такой, как все, – думал Войтовский. – Моя исключительность должна быть чем-то подтверждена. Моя жизнь – словно подготовка к некоему тайному свершению, сродни алхимическому акту превращения металла в золото. Когда настанет мой час, невидимая сила даст мне знак и я начну действовать. Я не знаю, что это будет… что-то непостижимое и великолепное, недоступное всем остальным. Я хочу испытывать сильные чувства и сполна насладиться вкусом настоящего приключения! Исходя из моего предназначения, я могу связать себя только с женщиной необычной, устремленной к чему-то большему, нежели заурядная человеческая жизнь. Детство, школа, приобретение профессии, семья, дети, работа, чтобы прокормить себя и семью, внуки, старость и смерть – какой тоскливый, скучный круг, который выходит из небытия и туда же возвращается. Бессмысленный в своей однообразной повторяемости, в одинаковости начала и конца: откуда пришел, туда и уйду. А зачем приходил? Ради чего все это?

Иногда Леонарду казалось: эти мысли нашептывал ему кто-то со стороны, темной и непроницаемой, как то неведомое, что скрывается за звездами. Бархатная неподвижная чернота без границ, без времени… просачивалась в его мир то видениями, то странными, тревожными предчувствиями, невыносимыми, манящими.

Какое-то мистическое, торжественное оцепенение охватывало его при виде простирающихся до горизонта необъятных заснеженных российских просторов… вековых лесов, застывших в сиянии холодного солнца; нескончаемых пустынных дорог среди этих лесов и равнин. Снега по величию, которое они придают ландшафту, можно сравнить только с песками.

Однажды Войтовскому пришла в голову идея, что именно здесь, в завьюженной, морозной Москве, он должен встретить свою судьбу и взглянуть ей в лицо. И тут, как в русских народных сказках, – словно появилось золотое яблочко и покатилось впереди, указывая дорогу. Событие за событием привели Леонарда к тому положению вещей, в котором ему теперь предстояло действовать.

* * *

Ева крутилась у зеркала, разглядывая себя в новом наряде.

– Ну как, нравится?

Славка с сомнением пожал плечами:

– Блеска не многовато?

– Ты что? – возмутилась Ева. – Сейчас это модно. Последний писк!

Платье Евы состояло из трех частей – атласной юбки чуть ниже колен, бархатного корсажа и полупрозрачного гипюрового верха с пышными рукавами. Верх был расшит бисером и стразами, а довершал модель черный пояс на бедрах, украшенный впереди массивной блестящей пряжкой.