Читать книгу «Nothing: Почти детективная история одного знаменитого художника» онлайн полностью📖 — Натальи Солей — MyBook.
image

Он пропустил момент, когда среди парикмахерш, перезрелых журналисток и артисток, увековечивающих свои интимные отношения с маэстро фотографиями в обнаженном виде для каких-то желтых газетенок и журнальчиков, среди солидных замужних матрон, чиновниц и бизнес-дам разного калибра появилась Марина. Оказалось, что Микис знаком с ней уже полгода, но в разговорах с Гладьевым о новой знакомой даже не упоминал.

Необъяснимое чувство тоски и беспокойства охватило Гладьева, когда вместе с Микисом он пришел на один из престижных светских приемов по случаю Нового года и там неожиданно столкнулся с Мариной. Самсонов с напускным безразличием представил их друг другу. Достаточно стройная и моложавая женщина, в возрасте от тридцати до сорока лет, производила приятное впечатление воспитанной особы. Родилась в известной семье и замужем была за высокопоставленным человеком. Это объясняло ее хорошие манеры, умение вовремя промолчать, умение внимательно слушать и слышать собеседника, ее доброжелательность и спокойную реакцию на чужой конфуз. Разговорившись с ней, Гладьев понял, что она хорошо образованна и умна. Все это было неожиданно. В окружении Микиса такие женщины не встречались, а если и появлялись случайно, то надолго не задерживались. Марина была из другой жизни, другого круга общения. В ней остро чувствовалась порода, и в своей породе она обладала редкой мастью.

Гладьев не стал ничего расспрашивать в этот вечер, но на другой день, когда они общались по телефону, все же спросил у Микиса, мол, кто да что?

– Соседка моя, живет в соседнем подъезде. Художник, искусствовед. Пишет для моих альбомов вступительные статьи. Работает экспертом в самом большом антикварном салоне Москвы, при этом публикуется во многих журналах, – неохотно сообщил Самсонов и под конец добавил. – Она подруга детства Макса Петракова. Росли вместе. Были соседями по даче.

Вот оно что! Вот и объяснение тоски и беспокойства. Опять этот Петраков. Когда-то они были с Гладьевым друзьями. Более того, Святослав состоялся как драматург и сценарист именно благодаря Петракову, известному режиссеру и давно признанному мэтру. Гладьев много писал, пьесы ставили во многих театрах, но чего-то в них не хватало, тонкости, что ли, недоставало, вкуса, глубины. И вдруг его сценарий выбирает сам Петраков. После их совместной картины признание нашло Святослава.

Тогда он был необычайно горд собой. Парень из глубокой провинции, с голодного хутора своим умом, своим талантом добился славы, встал на одну доску со знаменитым уже в пятом поколении Петраковым, которому небеса дали все: талант, внешность, происхождение. В глубине души, как и многие в кинематографическом мире, Гладьев считал, что если бы у него был такой старт, то уж он бы добился еще большего. К сожалению, жизнь так несправедливо устроена, что одному надо биться из последних сил, а другой получает от жизни все и еще ему бесконечно везет. Зависть разрывала драматурга на части, хотя он не признавался в этом даже самому себе.

Однако глубоко в подкорке накапливалось жуткое раздражение.

А потом у Святослава умерла мать. Как же она гордилась сыном, его творческой дружбой с Петраковым! Как была счастлива, когда Макс навестил ее, больную, говорил добрые слова. Она умерла через несколько дней после его визита, и Гладьев очень тяжело переживал ее уход. Три дня после похорон он не выходил из дома, а потом все же решил раствориться в толпе. Побродил по городу и как-то незаметно для себя пришел в Дом кино. Прямо на лестнице на него лавиной обрушился Петраков, искрящийся жизнелюбием и благополучием. Со своим неизменным: «Старик, пойдем, выпьем. У нас там большая компания», – он потащил Гладьева в ресторан.

– У меня мама умерла.

Но, казалось, Петраков не расслышал сказанное, и Святослав вновь повторил свою фразу.

– Я все прекрасно слышу и очень соболезную тебе. Но жизнь продолжается, и тебе в нее надо возвращаться. Идем, мы должны отметить нашу общую премьеру.

Обида и раздражение, накопленные годами, ударили Гладьеву в голову. Конечно, если бы умер кто-то из семьи Петраковых, так в стране уже объявили бы национальный траур, а тут умерла какая-то хуторянка, неграмотная женщина, которая и скорби, оказывается, не стоит. Он пошел вслед за Петраковым, подошел к столу, где сидела шумная и веселая компания, взял бокал и, когда все замолкли, мрачно сказал:

– У меня был друг. Я так считал. Сегодня я понял, что ошибался. – Выпил все до дна, не почувствовав даже вкуса напитка, поставил бокал и при полной тишине вышел из зала.

Обалдевший Петраков кинулся за ним.

– Слава, ты все по-дурацки понял, постой…

Но Гладьев, переполненный чувством морального превосходства, уже выходил из подъезда Дома кино. В чем провинились перед ним Петраков и все эти люди, он не мог объяснить. Ведь сам же пришел сюда, в одно из немногих мест Москвы того времени, где можно расслабиться, всласть наобщаться сразу со многими знакомыми, выпить наконец. Нет, он не хотел забыться в этом круговороте, ему хотелось, чтобы все выпали из заданного ритма своей жизни и с головой окунулись в его скорбь. Так не случилось, и самолюбие Гладьева было уязвлено. Он слишком серьезно относился к своей персоне, чтобы стерпеть и забыть такое невнимание.

После случившегося с Петраковым они не разговаривали 17 лет. Со временем общие дела и проекты опять свели их. Но это было общение вожаков разных стай, живущих по разным законам, но уважающих силу друг друга.

Для вожака Гладьева Мика Самсонов был как Маугли – эдакий большой ребенок, обласканный успехом и хранимый небесами, при крепкой деловой хватке, сбивающий с ног своей наглой стеснительностью. Благодаря этому качеству Микис обладал редким талантом общения. Он легко заводил знакомства и старался их поддерживать, раздаривая свои постоянно выходящие альбомы и календари с дарственными надписями. Общаясь, находил все новых и новых спонсоров для издания будущих альбомов, чтобы потом опять дарить их потенциальным клиентам и новым спонсорам.

Как-то, еще в самом начале его карьеры, Самсонова на одном из кинофестивалей представили Петракову. Тот был очень доброжелателен, обменявшись светскими любезностями, в ответ на приглашение Микиса посмотреть картины в мастерской в свою очередь пригласил зайти к себе в офис. На следующий день Самсонов прямиком в этот офис и отправился. Готовился к печати его первый альбом, и один из известнейших художников посоветовал поместить в него отзывы авторитетных людей страны.

Художника любезно приняли, выслушали просьбу, забрали слайды, и уже на следующий день помощник Максима Игнатьевича Петракова сообщил Самсонову, что он может прийти за готовым отзывом. Такая оперативность явно свидетельствовала о том, что Петраков оценил несомненный талант молодого художника и готов его поддерживать. Что и говорить, Петракова, очевидно, покорила незатейливость и прямолинейность поступков пока еще неизвестного художника, без всяких экивоков и полутонов. Пригласили зайти – он и пришел.

Микис испытывал несомненное чувство признательности к Петракову. Внутренне всегда очень робел в его присутствии, чувствуя себя мальчишкой рядом с мудрецом. Юношеский кураж прошел, и он ужасно боялся сказать в присутствии Максима Игнатьевича какую-нибудь глупость. Понятное чувство, если во взрослом состоянии не компенсировал недостаток образования и воспитания, потому что пропустил множество этапов в детстве и юности. Честно говоря, на самосовершенствование времени просто не оставалось. Светские тусовки – такая же тяжелая работа, как и любая другая, если ею заниматься изо дня в день, поддерживая шапочные знакомства, выискивая богатых клиентов.

Поэтому-то серьезные беседы на любые темы Микиса напрягали, и он радовался, когда подобные испытания заканчивались. Не было в нем природного любопытства и интереса к какому-либо творческому продукту, кроме своего собственного. Приятной беседа становилась только тогда, когда речь шла о нем самом.

С Гладьевым Микис почему-то не чувствовал себя неуверенно. Наверное, потому что для обоих беспечное времяпрепровождение без умных разговоров, сдобренное легким флиртом, было любимейшим занятием, так тонизирующим самоощущение.

Поначалу резкие отзывы Святослава о Максиме Игнатьевиче Микиса немного коробили. У него всегда была внутренняя установка – не говорить плохо об именитых людях. Он считал, что если человек нашел в себе силы сделать себе имя, то одно это достойно уважения. Видимо поэтому Микис часто попадал под влияние известных людей. Не всех, но Гладьева он считал мэтром, написавшим лучшие сценарии культовых фильмов, несомненно, умным человеком. В его устах развенчание Петракова звучало очень убедительно, ведь Святослав знал на какие клавиши давить. Он часто повторял:

– Да что ты так лебезишь перед этим павлином? Ты – известный дорогой художник, и всего ты добился сам. У тебя не было никаких подпорок, тебя не подстраховывали ни папа, ни дедушка. Настоящая гордость нации – такие как мы, из провинции, без роду, без племени, сами по себе. Самородки всегда крупнее и ценнее.

В конце концов установка Гладьева сработала, и Микис внутренне начал с ней соглашаться. Разве не правда, что уже давно он – не просто какой-нибудь провинциальный выскочка, а известный художник, даже член какой-то академии. Его именем названа звезда, да и титул князя, как ни иронизируй по этому поводу, не каждому встречному дают. Пожалуй, прав Гладьев: Микис и Петраков сравнялись.

Наш дорогой художник тут же расслабился, стал раздавать направо и налево интервью, в которых непременно, хотя бы косвенно, покусывал Петракова. Правда, поначалу имени не упоминал, однако позднее вошел во вкус, повсюду рассказывая немыслимые истории, где неизменно присутствовал Петраков, представленный в каком-то бледном свете. То на банкете Максима Игнатьевича не приметили, то попал он на один из банкетов только благодаря Микису, а так сидеть бы ему, сироте, одиноко в гостиничном номере далекой восточной страны и смотреть по телевизору какие почести воздаются его более молодому и более удачливому соотечественнику.

Как и следовало ожидать, отношения Микиса с Петраковым, мягко говоря, испортились. Известный режиссер просто перестал замечать художника, при встречах равнодушно скользил по нему взглядом и отходил в другую сторону. Микис забеспокоился: понимал, что его занесло, и теперь он выглядит как неблагодарная свинья. Однако Гладьев поддерживал его линию поведения, утверждая, что волкам время от времени надо показывать зубы. Это было не в характере Самсонова, но авторитет мэтра как-то успокаивал его.

Так бы все и продолжалось, но неожиданно для Гладьева в жизни Микиса появилась Марина. То, что благодаря ей у Самсонова с Петраковым могли бы наладиться отношения, стало безмерно раздражать нашего драматурга. Настораживало, что он не сразу узнал о появлении этой дамы и, возможно, уже пропустил кое-какие события, что, впрочем, было недалеко от истины. Недавно Микис получил приглашение на день рождение Ольги, жены Петракова, подарил ей ее портрет, кажется, был прощен и чувствовал себя от этого необычайно хорошо.

Святослав подозревал, что именно из-за Марины стали срываться, ставшие уже традиционными ужины с Микисом, что в это время он бывал где-то именно с ней. Значит, посещал и ее друзей, то есть, входил в круг, столь нелюбимый Гладьевым. Надо было что-то срочно придумать, и случай не замедлил представиться.

Марина – женщина на редкость доброжелательная и тонкая – при мимолетных встречах с Гладьевым чувствовала, что чем-то раздражает этого человека, что он относится к ней очень настороженно. Марина любила душевный комфорт, любила друзей и друзей своих друзей тоже. К тому же ей все больше нравился Микис, который все настойчивее входил в ее жизнь, чему она не могла не порадоваться. Ей захотелось разрушить стену неприязни, постоянно возводимую Гладьевым, и Марина решила устроить ужин для друзей Самсонова. Со всеми она была знакома, и они уже бывали в ее доме, кроме Гладьева, конечно, но ради него все и затевалось.

Жилище Марины разительно отличалось от многих современных квартир, напоминающих, скорее, своим «уютом» офисы. Здесь же были настоящий камин, подлинные картины, графика, фотографии замечательных людей, старинная мебель, лампы в стиле модерн – все создавало атмосферу накопленных из поколения в поколение и бережно хранимых семейных традиций, уважения к корням. Все говорило о художественных пристрастиях и прекрасном вкусе хозяйки. В центре гостиной стоял длинный стол с зажженными свечами, очень красиво сервированный и обильно заставленный чем-то очень вкусным. Чувствовалось, что Марина старалась придумать не совсем обычное, сделать гостям приятное и, конечно, произвести хорошее впечатление.

Уже все собрались. Пришел давний друг Микиса Петя Шапошников со своей бывшей женой и двенадцатилетним сыном.

Несмотря на то что у него уже давно была новая жена и маленький сынишка, с прежней семьей он поддерживал добрые отношения, встречаясь по выходным дням. Пришла и Саша Алябьева, журналистка, в то время уже начавшая писать с Самсоновым книгу о его жизни, и Маринины друзья Николаевы. Собрались ровно в семь, не опоздал, как ни странно, и сам Микис.

Ждали только маэстро, который, как положено, задержался, – проверенный способ обратить на себя внимание. Как всегда избитый прием сработал. Гладьева стали усиленно угощать, хозяйка засуетилась. Когда все успокоились, Марина спохватилась, что совсем забыла о приготовленном сюрпризе. Старая традиция, придуманная еще ее родителями, – закладывать в печеное не какие-нибудь бумажки с пожеланиями, а колечки, кулончики, означавшие «Счастье», «Удачу», «Любовь», «Богатство». Марина удивляла сегодня грузинской кухней, и сюрпризы надо было искать в хачапури. Все оживленно расхватали кусочки, сулившие подтверждение собственной удачливости.

– Было бы хорошо, если бы что-то досталось Гладьеву, – загадала Марина. Но вскоре выяснилось, что почти все сюрпризы осели в семействе Шапошниковых.

– Надо же, и здесь он преуспел, – подумал Микис и как-то по детски расстроился, что ему ничего не досталось.

Гладьева тоже царапнуло, что удача публично его проигнорировала. Вот Шапошникова даже в шутку не обошла: ему досталось «Богатство». Да он за что ни возьмется – все превращается в золото. Самый модный архитектор, начал издавать журнал – отзывы наилучшие, магазин открыл – опять высший класс. Мало ему «Богатства», так его бывшей жене выпала «Удача», а малышу «Любовь». Только «Счастье» досталось семье Николаевых.

Все стали живо обсуждать небывалое везение Шапошниковых. Расспрашивать о новом магазине мужской одежды бизнес-класса, хвалить его журнал. Пока Петя рассказывал историю одного банкира, который заказал Микису картину для своего кабинета, а потом решил заплатить лишь половину обговоренной суммы, Марина лихорадочно соображала, как бы все-таки уравновесить ситуацию, чтобы всем сестрам досталось по серьгам удачи. Ну конечно! Серьги! Она заспешила на кухню, прихватив в прихожей лежавшие там сережки, быстро вымыла их и по одной заложила в приготовленный десерт – горку эклеров. Когда она зашла в гостиную с блюдом, Петя Шапошников как раз завершал свое повествование.

1
...