Прима

– Смотри-ка, Малинина как сильно сдала… – Кира наклонилась к Эдику и кивком головы показала в сторону худой и немощной старушки, которую поддерживали за скрюченные артритом, руки, две крепкие бабёнки.

– Так ей под 90 уже. Она ж из балетных. А там болезней ног хоть отбавляй! Вообще чудо, что конечности передвигает. – Эдик всем своим видом показывал своё плохое настроение.

– Тише ты, не хохми! Мы ж на похоронах.

– Да всем пофиг на Фимку. Ждут только отмашки от представителя Каратова, чтоб в заказанном им ресторане на поминках выпить и закусить.

– Тсс, мы ж у Фимкиного гроба. А ты как с цепи сорвался.

– Да ты сама посмотри на этих лицемеров и халявщиков! Пришли на кладбище, будто своего дедушку хоронят. А где они последние полгода были, когда мы за Фимой ухаживали?

– Ну уж не ты ухаживал, а я! – фыркнула Кира. – Ты мне лучше объясни: что Малинина здесь делает?

– Поговаривают, у неё был роман с Фимкой лет сто назад. Ты только посмотри – как её эти две тётки окучивают. – Эдик с каким-то пониманием покачал головой, будто это был некий тайный знак, которым обменивались недобросовестные опекуны пожилых людей.

– А ты бы не окучивал? – с ухмылкой заметила Кира.

– На что окучивать? – Эдик тяжело вздохнул. – Каратов, собака, обещал деньги. Так с этой инфляции нашим двадцати старикам только на хлеб и кефир хватает. Он всё только языком трындит: увеличит выплаты и всё в валюте станет передавать. И где это?

– Чего ты так раздухарился? – Кира из последних сил пыталась утихомирить супруга.

– Достало меня всё! Ты посмотри на сборище знаменитых пенсионеров: через год – это ж клиенты нашего фонда! Каратов всех просителей к нам направляет, а сам не выезжает из своего поместья в Европе. Нам старичьё как прокормить? Кефир в пипетке им разносить?

– Ну хоть у нас с тобой хоть какая-то работа и зарплата, а у них ничего.

– А мне надоело за гроши корячится!

– А мне надоело твои жалобы выслушивать. Квартиру на себя оформили. Всё грамотно сделали через Каратовского нотариуса. Сейчас на ремонт накопим – и новоселье можно справлять. Чем ты опять недоволен?

– Тоже мне: поймала птицу счастья за крыло! По факту, мы с тобой вдвоём: и сиделки, и лакеи, и уборщики, и похоронное бюро. А квартиры после стариков отходят всё равно государству или чужой родне. Смысл фонда?

– Придурок! Я тебе сто раз говорила: на фонд ренту сложно оформить. Нужно менять устав. Но все наши попечители наверняка будут против. Тогда получается: из-за квартир мы ухаживаем, а не по велению сердца. А Каратову и остальным благотворителям – главное чистенькими остаться. Они думают: на их сраные две-три тысячи долларов можно прокормить и вылечить дюжину стариков.

– Ну так сделай хоть что-нибудь? Ты же законы знаешь! Почему мы пашем за гроши и смотрим: как квартиры другим отходят!

– Раз ты такой инициативный, сам иди к другим юристам и консультируйся. Они тебе мои слова подтвердят: такие сделки…

Так и продолжали бы спорить супруги, если б, словно из-под земли, не возникла тень старушки. Седые волосы, белые одежда и аксессуары делали её похожей на призрака. На удивление, призрак оказался весьма разговорчив:

– Добрый день! Примите мои самые искренние соболезнования! Мне Сергей Сергеевич всё в подробностях поведал: как вы опекали Ефима и как помог ваш фонд.

– Фонд не наш, а был организован известными людьми для поддержки артистов. – как можно пафоснее промолвил Эдуард. Увидев хотя бы одного зрителя, он распрямился и мгновенно вошёл в роль благотворителя. – Однако если бы не усилия и протекция Сергей Сергеевича…

– Ну что вы! – всплеснула руками старушка. – Фонд был бы мёртв без вашего участия, как и большинство обитателей данного места.

– Вы сильно преувеличиваете наш вклад. – закокетничала Кира, также включаясь в разыгрываемую перед старушкой пьесу под названием: «Самые бескорыстные благотворители – это мы!»

– Какое тут преувеличение… – старушка вдруг погрустнела. – Вы обратили внимание на сопровождение Малининой?

– Пожилому человеку сложно без поддержки. Ничего странного не вижу. – безучастно сказал Эдуард. Тут он понял: к чему ведёт вся эта светская беседа и старался делать всё возможное, чтобы в будущем старая балерина и её подруга не обременяли их фонд своими просьбами.

– Ну как же можно быть таким доверчивым! – старушка явно обиделась, так как ожидала другой реплики. – Я уж и с Сергей Сергеевичем всё обсудила. Нужно помочь великой артистке!

– А чем мы можем помочь? – Эдуард излишне театрально развёл руками. – Фонд предназначен для поддержки совсем уж малоимущих деятелей культуры и искусства. Но на нищую Малинина мало тянет, уж извините за прямоту. Плюс у неё, насколько мне известно: и дети, и внуки и даже правнуки есть.

– Вот именно, что есть! Но перед нами – картинная семья. Всё на показ. А за ширмой – безразличие, введённое в Абсолют с обоих сторон. Я дружу с Малининой более 60 лет. И, хоть я безмерно уважаю её и отдаю дань её гениальности, в скотском отношении к ней своих близких она виновата сама. Она всегда выбирала сцену. Причём пустую сцену: без детей и внуков. На этой сцене лишь одна прима – сама великая Малинина! Ну, чего-то я увлеклась. На мой взгляд: с ней последние полгода твориться нечто страшное.

– Ну а как вы видите помощь фонда? – Эдуард даже не побоялся собственной равнодушной интонации.

Тут он решил сбросить опостылевшую маску благодетеля, потому не стеснялся говорить всё, как есть. Ведь лишнего рта, пусть это хоть и рот «народной СССР», их фонд уже не потянет. Не говоря уже о том, что персона великой мировой примы балета – не вязалась с самой сутью деятельности их организации.

Одно дело – взять же под опеку одинокого, пожилого и нищего пенсионера. Но совсем иной коленкор – носить авоську с продуктами той, о чьих капризах и вздорном характере по Москве ходили легенды. Не добавлял оптимизма и тот факт, что у балерины живы близкие родственники. Не перепишешь же ради неё устав фонда и не попросишь сильных мира сего выделить отдельный счёт для великой примы?

Их фонду выделялись реально крохи: несколько тысяч долларов в месяц. Такого «бюджета» с трудом хватало на недорогие лекарства, оплату нескольких сиделок, скромный продуктовый набор. Но даже такой патронаж оказался востребованным. Попасть под опеку фонда – являлось счастьем и спасением жизни для многих стариков. Вот прямо в буквальном смысле: спасением жизни! А тут бац… прима! По меркам даже сегодняшнего дня – миллионерша. Да ещё и с премьерскими запросами, причудами и апломбом. Она не оценит пачки кефира и аспирин. Она сочтёт такой «набор» за оскорбление. И как ей объяснить, что денег на большее физически нет?

– Я понимаю, о чём вы думаете! – вдруг голос старушки-призрака зазвучал очень проникновенно. – Давайте начистоту. У вас фонд для малоимущих и одиноких. Малинина ну никак не подходит вам по определению. Здесь вы правы! Но ваш фонд – единственная и уважаемая организация на постсоветском пространстве, которая заботится об известных пожилых людях. Мы, друзья Малининой, готовы перечислять деньги в фонд, чтобы вы или ваши сотрудники хотя бы её навещали.

– Да не в деньгах же дело! – на удивление искренне возразил Эдуард. – У нас и рук-то свободных нет. Да и на каком основании мы придём к Малининой в дом?

– Вот вы правильный термин подобрали: «основание»! – старушка оживились так, будто ждала именно этого слова. – Вы, как фонд, то есть как незаинтересованные лично, люди, можете просто навещать Малинину. Нам важно понять: что задумали эти две домработницы? Получает ли Малинина лечение? Например, недавно она отказалась от плановой операции. А месяц назад заграницей на аукционе всплыли картины из её коллекции. По документам всё чисто: вроде как Малинина сама всё продаёт. Но она никогда, понимаете: ни-ког-да не пошла бы на продажу этих картин! Я это точно знаю. У нас есть опасение, что её не только обворовывают, но существует прямая угроза её жизни.

– А вы, сами…? – Кира хотела было напрямую спросить: почему руками их фонда планируется сделать всю грязную шпионскую работу и зачем в принципе такая конспирация.

– Правильный вопрос… – старушка грустно покачала головой. На лице призрака появились слёзы. – Извините меня, не могу сдержать эмоций… Много месяцев длится этот ад вокруг Малининой и я места себе не нахожу. Нас, настоящих и неравнодушных друзей, коллег и учеников – около 20 человек. И никого из нас эти непонятные сиделки с самого первого дня своей работы не подпускают к Малининой. Вот поверьте: вообще не подпускают! По телефону нам звонить бесполезно: на все звонки одна реплика: «Что передать?». На улицу Малинина не выходит. В квартиру нас не пускают.

– Прям вообще не пускают? – удивился Эдуард.

– Вы мне, наверное, и не поверите… Мы даже сантехников подкупали из ЖЭКа. Но их в комнату к Малининой не допускают. Всех врачей, которые лечили её, отвадили. Я больше скажу! Когда эти дамочки выходят в магазин, мы их буквально вылавливаем. А они, как партизанки, односложно отвечают на наши вопросы. Я надеялась: Малинина не пропустит прощание с Фимой. Потому и я здесь. Я пыталась к ней подойти, но вы только посмотрите на неё: она, будто под препаратами! И меня, она, кажется, даже не узнала. Эти дамы на мои вопросы не отвечают. Отвели её под руки до такси, и уехали.

– Я понимаю и сочувствую всем вам. Мы бы и рады помочь. Вот только чем конкретно? – Кира хотела, чтобы старушка-призрак точнее сформулировала свою просьбу сама. За неё она этого делать не собиралась.

– Мы уже и сами не знаем, куда обратиться. Но может у вас получится передать ей, для начала, подарки от нас? Скоро 9 мая. Так как вы от фонда, вас просто обязаны хотя-бы на порог пустить.

– Если Сергей Сергеевич не…

– Конечно не возразит! Он и посоветовал ваш фонд. Сказал: вы здесь будете и мне лучше подойти и поговорить с вами напрямую. Вы же знаете: Каратов мне приходится племянником. Да и меня вы должны помнить по работе в Министерстве культуры.

Старушка-призрак посмотрела на них так, будто от согласия Киры и Эдуарда зависела её жизнь. Кира бросила мельком взгляд на Эдика и поняла: он думает то же, что и она.

Отказать Каратову, как одному из основателей фонда, они не могли. Ну а тот факт, что Каратов использует фонд для решения проблем своей многочисленной и высокопоставленной родни, оптимизма не прибавляло. Ведь если и дальше так пойдёт: их фонд будет работать на тёть и дядь Сергея Сергеевича. А Эдуард и Кира, по сути, станут по-холопски выполнять приказы.

Что делают в этой ситуации умные люди? Правильно: ищут оптимальное решение, которое уравновесит интересы всех сторон! Пара решила не отказывать, а сделать то, что просят. То есть: согласиться, сделать визит к Малининой и отчитаться перед всеми: почему у них ничего не вышло. Шансы добиться хоть какого-то успеха, равнялись нулю. Но так они могли и свою работу в фонде сохранить, и в будущем подобные просьбы свести к минимуму. Главное, как любила повторять Кира: «Обстряпать всё нужно грамотно». Через три глубоких вдоха, она произнесла:

– Конечно, ситуация очень скользкая. И гарантировать вам информацию о Малининой, равно как и то, что нас в принципе на порог пустят, мы не можем.

– Мы все всё понимаем! Но нам, близким, важно знать ситуацию, так сказать, изнутри. Очень хорошо, что эти две домработницы вас сегодня здесь увидели и поняли: вы фонд представляете. Я вам адрес Малининой напишу, договорились?

– Разумеется! И пожалуйста, свой телефон, – покорно произнесла Кира.

После того, как старушка-призрак растворилась на кладбище, Эдуард и Кира постояли ещё немного, и, вместе с сотней «друзей» почившего оператора, отправились в ресторан.

Через две недели к одному из самых элитных домов столицы, подходила немолодая супружеская пара.

– У Малининой, небось, квартирка с видом на Кремль? – протянул Эдик, проходя через парадную арку во двор.

– А ты как хотел! Советская власть, по-твоему, народную артистку должна селить в хрущёвку, чтобы той жить ближе к народу? – ухмыльнулась Кира.

– Погоди-ка… – внезапно Эдик вытянул, словно шлагбаум, собственную руку, и пара замерла на месте. – Видишь там, у помойки?

– Домработница Малининой, которая на кладбище с ней была? – подметила Кира.

– Она самая! Какую-то коробку вынесла… – сказав это, Эдуард сделал несколько шагов назад и за рукав стал тащить свою супругу обратно под арку.

– Ты смотри, будто оглядывается по сторонам? – тихо прошептала Кира.

– Прячет чего, не пойму? Сейчас она уйдёт, и мы поглядим: чего она выносит.

– Ты в помойке рыться будешь? – Кира нарочито поморщилась, зная о брезгливости супруга.

– Никто нигде рыться не будет! Коробку она положила рядом. Видимо тяжело в контейнер запихнуть.

– Странно, в таких домах чуть ли не индивидуальный мусоропровод должен быть.

– Ты глянь на коробку? Она не поместится в мусоропровод!

Через минуту супруги подошли к помойке. Тут они стали вести себя, как им казалось, словно профессиональные шпионы. Чтобы домработницы их не смогли ни в чём заподозрить, Кира и Эдик, встав спиной к окнам, стали разворачивать упаковку, в которой были завёрнуты цветы для примы. Заветная коробка находилась в нескольких метрах от них. Кира будто «случайно» положила упаковку от букета прямо на коробку. Эдуард будто так и надо было, расправил упаковку от букета по длине и ширине коробки. Он собирался взять коробку и отнести её в арку. По его задумке, всё это должно походить на то, что он будет тащить «потяжелевшую» упаковку от цветов, а не коробку.