Ирина сидит одна в седьмом купе, внезапно включилось радио, как это обычно бывает в поезде, но вместо попсы вдруг начинает звучать Брамс, венгерский танец номер один. Ирина, задумавшись, начинает подпевать сочным красивым голосом. Саша зашел в купе с полотенцем в руках, стоит на пороге, Ира поет, не видит его. Замечает его, смущается.
– Ой, простите.
– Нет, пойте, у вас хорошо получается. – Саша садится на свою полку.
– Что вы, нет, это я так, иногда. Прочитала, что полезно для здоровья. Осанка выравнивается, мышцы работают, правильное дыхание.
– Что вы говорите?!
– Да-да. Сон крепкий.
– Давайте вместе, мне тоже хороший сон нужен, – и он начинает подпевать Брамсу, женщина тоже, вместе поют какое-то время, пока не начинается более сложная тема, одновременно замолкают и смотрят друг на друга, пока музыку не выключают также внезапно, как и включили.
– Слушайте, а ведь мы с вами знакомы. Лет пятнадцать назад, вы на телевидение приходили, гримером хотели работать. А я как раз оператором там был. Помните?
– Точно. Но лучше бы мне не помнить этого позора! Зачем только ввязалась в эту авантюру. Из меня гример, как из осла балерина.
Ирина мгновенно переносится в ту историю. Подруга Светка, работающая ведущей на областном телевидении Смоленска, предложила ей подменить на время отпуска их гримера. Света порекомендовала Ирину, как гримера со стажем, расхвалив ее до небес.
– Гримером быть не сложно, если накосячишь, всегда можно сказать, что брови Сталина – это у тебя фишка такая. – Поучала Света.
Ирина колебалась, но вспомнив о предстоящих семейных расходах, согласилась.
На телевидении Ирине в первый же день испытательного срока приглянулся один оператор, увлекающийся еще и фотографией. Это и был Саша. Он как раз был оператором на том прямом эфире. Как назло, мужчина совершенно не проявляет интереса к новому гримеру. Обычно уверенная в себе Ирина, растерялась.
Тогда у неё было простое задание – припудрить гостя перед началом вечернего прямого эфира, чтобы «не блестел» в кадре. Какую-то «важную шишку» из администрации города. Ирина читает в интернете на телефоне: «Рассыпчатая пудра ложится наиболее ровно…».
За три минуты до эфира важная Ирина с большой кисточкой и банкой рассыпчатой пудры приближается к «шишке». Света ведет эту программу, предлагает гостю не озвучивать свои вопросы перед эфиром, пусть будет экспромт, так получится живее. Первый же смелый мазок Ирины по лицу гостя превращается в облако пудры, и шикарный черный костюм весь покрывается белым порошком. Ирина в шоке, начинает отряхивать гостя, но пудра только размазывается по костюму. Света шутит про мышь в муке, пытаясь сгладить ситуацию. По громкой связи слышит голос: «Две минуты до эфира!». Ирина растерянно оглядывается, ловя на мгновение заинтересованный взгляд оператора. Гость реагирует на удивление спокойно, дает Ире свой платок, показывая на графин с водой. Ирина быстро мочит платок и стирает пудру. «Минута до эфира!». Горе-гример дрожащими руками домывает костюм. В последние секунды перед эфиром, она становится на колени, чтобы не попасть в кадр и на карачках потихоньку выползает из студии уже после начала программы. Света как раз задает первый вопрос гостю про то, куда делись миллионы, которые администрация должна была потратить на многоэтажную застройку на юге города, ходят слухи, что их просто разворовали? Гость что-то мямлит и покрывается потом так, что и пудра не помогает это скрыть.
После эфира Ирина в режиссерской рыдает у Светки на плече: в кои-то веки понравился мужчина и так опозорилась! Оператор в первый раз посмотрел с интересом, но это был интерес: «И как же ты выпутаешься, бедная овечка?» Света: «Вовсе он и не так смотрел. А с сочувствием и умилением. Вот завтра придешь, и сама узнаешь». Но Ирина уверяет, что после такого позора никогда в жизни здесь больше не появится.
– Я же хотел тогда проводить вас после эфира. – Возвращает Ирину в настоящее Саша.
– Я сразу же убежала расстроенная… Хотели проводить? А чего тогда слова мне сквозь зубы цедили? Я же помню, что не понравилась вам.
– Ну, мне сначала показалось, что вы какая-то глянцевая, не люблю приглаженных фиф, сначала так о вас и подумал.
– Да это Светка меня пригладила перед первым рабочим днем.
– А потом увидел растерянную с платком в руке, понял, что нормальная баба. Хотел ваш адрес у Светы спросить, но ее как раз директор вызвал, её уволили за тот прямой эфир. А потом и я решил в Москву переехать.
Поезд тронулся.
– Давайте поменяемся, вам там будет дуть, – предложил мужчина.
Она поднесла руку к стеклу.
– Да нет, ничего, не дует.
– И все-таки, – Саша встал, – пересядьте на мое место.
Они поменялись местами.
– Хотите яблок? Угощайтесь! – Предлагает мужчина. Он достает из сумки яблоки и выкладывает на стол.
– Спасибо.
Они синхронно потянулись к яблокам, одновременно взяли по одному, улыбнулись друг другу и почти одновременно надкусили.
За окном купе уже давно не было московских высоток, мелькали небольшие деревенские домики, быстро проносились фонари, лес превратился в сплошную стену. Огромная жёлтая луна бежала рядом с поездом, как собака.
– Что-то проводницы долго нет, вы позволите, – молодой человек встает и тянется через женщину к карману своего пиджаку, висящему на крючке, – я забыл паспорт выложить.
– Я вам подам пиджак.
Теперь его лицо очень близко, она видит, как жилка пульсирует у него на виске, но рассматривать неудобно, и она опускает глаза.
– Не надо, сейчас. – Он долго роется в кармане, наконец, выуживает свой паспорт.
Кладет его на стол. Ирина смущенно смотрит в окно,
– Ну и какие у вас таланты, кроме пения?
– Еще стихи пишу, – призналась вдруг Ирина, неожиданно для себя самой.
Свои стихи она не любила выносить на публику, считала слишком личными и делилась ими только с близкими людьми.
– Почитайте.
– Вдруг этот мир, лишь чей-то долгий сон,
Что грезится большому существу,
И в каждый миг проснуться может он,
Разрушив всё, чем я живу.
Мозаикой посыплется стоп-кадр,
Где сын бежит, смеясь, среди колосьев.
И прыгает макушка в васильках,
И я смеюсь, и жить на свете – просто.
– Хорошо. Про внезапность смерти, ее необратимость. А жизнь в детях, это их беспричинное веселье… как антитеза, да?
– Я так глубоко не копала. – Удивилась Ирина такому восприятию своего стихотворения.
– Мне понравилось. Я макушка сына в васильках – это васильки такие высокие выросли или сын такой маленький?
Ирина засмеялась.
– Это веночек у него на голове из васильков. Сразу видно, что вы – технарь по профессии. Гуманитарий не задал бы такого вопроса. Вы всю жизнь оператором так и проработали?
– Да, еще немного режиссером, монтажером, журналистом.
– А что снимаете?
– Документальные фильмы, в основном.
– О чем?
– На социальные темы. На духовные. Про монастырь, например, последний – про хоспис. Про людей, живущих там, про волонтеров.
– Про хоспис. Надо же! Это трудно, наверное?
– Психологически очень трудно, да. Иногда приходишь домой весь выжатый, садишься и плачешь. На площадке держишься, не даешь себе расслабляться, понимая, что людям там намного хуже, чем тебе… Но очень интересно. Там, знаете, есть один волонтер, он акушер. Получается, он детям помогает на этот свет появиться, а стариков на тот провожает.
– Интересная у него жизнь. Да и у вас тоже.
– Да. Я вообще очень рад, что эту профессию выбрал. И мне всегда хочется докопаться до самой сути, всегда кажется: здесь что-то упустил, тот герой не всё рассказал. Вот и приходится доснимать по десять раз. А потом столько же монтируешь… Не знаешь, что выкинуть, и это здорово получилось, и тот момент вставить надо.
– А этот фильм вышел уже? Можно посмотреть?
– Нет. Но мы уже все сделали, теперь документы нужно получить. Но я вам могу показать некоторые моменты, у меня есть с собой рабочий материал. Хотите? Можем посмотреть на камере.
«На камере, это значит, сидеть рядом с ним, щека к щеке, слышать его дыхание, запах». – Подумала Ирина и смутилась.
– Нет, лучше завтра, а то боюсь, вечером не усну, я очень впечатлительная. Вы же до Сочи едете?
– Да, я вот на море решил, а то здоровье пошаливает… Хорошо, тогда утром покажу. А вы чем занимаетесь? Дайте угадаю. Актриса? Или учительница?
– Да нет, у меня профессия очень приземленная, неженская. Я – прораб на стройке.
– Да ладно? Вы – такая нежная, красивая и прораб? Прораб с внешностью модели.
– Ну, так уж и модель! Просто приятная женщина, но на стройке помогает, мужчины лучше слушаются, если видят, что женщина ухоженная, а не с засаленными волосами в спецовке. Заметила на собственном опыте. Если надо кого-то приструнить, такой женщине им трудно перечить. А ещё, если о ценах разговор, переговоры деловые, обычно иду на них через парикмахера и косметолога.
– Это ж надо и матерком где-то завернуть, да?
– Приходится иногда. – Призналась Ирина. – Но у меня уже свои бригады, так что всё нормально. Если новые мастера приходят, учатся уважать меня у старых. Но вообще-то текучки нет, потому что платим хорошо.
– И как же вас в прорабы занесло? – Включил журналиста Саша.
– Первый муж был прорабом, я во всем ему помогала, вот как-то незаметно и выучилась у него. А потом развелись, а в учительницы я не хотела идти. По образованию я – учитель русского языка и литературы. Тут вы угадали. Ну и пошла по накатанной, к застройщику знакомому.
«Первый муж, значит, был еще и второй? Или есть?» – Подумал Саша, но вслух, почему-то, не спросил.
– А если кто-то накосячит, что делаете?
– Заставляю переделывать.
– А если нельзя переделать?
– По обстоятельствам. Делаю скидку покупателю или убеждаю его, что так сейчас модно. Я уже точно пару трендов в отделке придумала, благодаря косякам. – Смеется Ирина. – Но чувствую, что пора мне менять профессию. Эта нервная очень.
– И кем будете?
– Сама не знаю пока. Может, книжки буду писать, фантастику. Я в институте пробовала писать, вроде, получалось… Пойду, умоюсь.
Ирина встала. Она не ожидала, что ей так понравится попутчик. И ещё она боялась, что он увидит этот её интерес. Ирина взяла полотенце и пошла в туалет, чтобы как-то собрать мысли в кучу.
Ольга настолько красива, что мужчины на улице сворачивают головы, когда она проходит мимо. Возможно, они даже складываются потом в штабеля, но Ольга этого не видит. Она смотрит только на своего мужа, любит только его. Её муж Олег – под стать жене. Оба светловолосые, загорелые, сероглазые, с правильными чертами лица. Как с картинки глянцевого журнала. Пара, про которых современная молодежь говорит: «Какие они ми-ми-мишные!».
Ольга сидит за столом перед компьютером, перед ней разложены крема, стоит зеркало. Ольга смотрит в камеру компьютера.
– Олег, пока остановка, я стрим проведу, включаю, тихонько посиди.
– Хорошо, давай!
– Здравствуйте! Мои дорогие! Сегодня у нас ещё одно занятие по фейсбилдингу. Я проведу его из вагона поезда. Да-да, мы с мужем едем на море.
При этих словах Олег недовольно морщится.
– Вот он, мой любимый! – Ольга поворачивает ноутбук и показывает Олега, тот приветливо улыбается в камеру и машет рукой.
– Сегодня мы с вами сделаем гимнастику для лица. Для этого сначала критически посмотрим на наше личико в зеркало и оценим его состояние…
Рядом с ноутом звонит телефон.
– Минутку, мама звонит, она знает, что у нас занятие, видимо, что-то важное.
Оля нажимает на соединение.
– Оля, мне надо срочно спрятать труп. – Говорит Олина мама.
– Мам, я же просила не отвлекать!
– Понимаешь, если бы можно было вынести из дома…. А дома где? Он еще никак умирать не хотел, еле убила. С пятого раза.
– Ну… можно купить пираний и им скормить. – Отвечает Оля задумчиво.
– Можно, конечно, но как его потом найти и опознать?
Оля думает, бросает взгляд в комп и взрывается.
– Мам, ты можешь о чем-то еще думать, кроме своих триллеров и саспенсов? У меня занятие! У меня тут люди с тренинга уходят. Одна, вон, полицию вызывает. Думают, мы с тобой – маньяки!
– Ой, извини, я забыла. – Мама отключается.
– Девочки, простите, не волнуйтесь, моя мама – сценарист, и мочит не живых людей, а персонажей… Итак, гимнастика лица… – с удивлением смотрит в чат. – А, чат разорвало! Кристина пишет: «Тело можно ножовкой распилить, сварить в скороварке и спустить в унитаз». Виолетта предлагает замуровать в стену дома… Ээээ… Вера просит рассказать, как написать классный триллер? Девочки, мы отвлеклись. Продолжаем…
Через полчаса гимнастика для лица заняла достойное место в жизни некоторых женщин, и Оля выключила комп.
– Олег, нет, ты представляешь, мать забыла, что у меня стрим? Сценаризм – это болезнь. Вообще ничего не помнит, когда пишет свои истории. Кринж какой-то.
– Успокойся, это было мило. Такой хороший лайф. Только, Оля, я же тебя просил и уже не раз, не показывать меня. Не люблю я этой публичности.
– Ну не агрись. Это же так няшно.
– Читала Шекспира? «Люблю, – но реже говорю об этом, люблю нежней, – но не для многих глаз. Торгует чувством тот, кто перед светом всю душу выставляет напоказ».
– Тут шорт был такой вчера с этими стихами на ю-туб. Как ты красиво их читаешь. Ты мой сладкий! Ну, прости, мне просто хочется поделиться своим счастьем. – Оля обнимает мужа.
Её взгляд падает на его включенный мобильник.
– А это что за тёлка? «Ты мой краш?» Ого! С чего это она тебе такое пишет?
– С того, что она моя подписчица. У меня они тоже есть, представляешь? Не только ты у нас звезда.
– Покажи, что ТЫ ей пишешь? – Оля тянется за его телефоном.
– Да ничего такого. – Олег смахивает страницу в сторону.
– Открой, сейчас же!
– Хватит! Достала твоя ревность! Ты обещала не ревновать! Твои подозрения меня унижают.
– Не покажешь? Если бы там было что-то безобидное, ты бы показал.
– Нет. Учись доверять.
– Какой ты… Ненавижу тебя. Хоть на час бы ты куда-нибудь свалил.
– Зачем на час, лучше уж навсегда, всё, надоели твои предъявы, и не ищи меня, не найдешь.
Берет сумку, уходит.
– И не собиралась искать! – Кричит Ольга ему вслед. – Тоже мне клоун непризнанный, Олег Попов.
Поезд останавливается. Олег выходит из вагона.
– Может, и Олег Попов, ещё посмотрим, – бурчит Олег себе под нос.
Открывает телефон, блокирует в контактах Ольгу. Афанасьич в спецовке обходит вагоны, простукивая их большим гаечным ключом. Какая-то бабка тащит за собой волоком огромный пыльный мешок. Она останавливается, пытается взвалить его на спину, но это ей не по силам.
– Погоди, бабуль, стой. – Останавливает её Афанасьич. – Сейчас помощника тебе сыщем. Вот вы, молодой человек, помогите бабуле.
– Сынок, подсоби. – Просит и бабка.
– Я бы сам помог, но мне ещё столько вагонов обойти нужно. – Показывает Афанасьич на поезд гаечным ключом.
– А наш поезд долго здесь стоит, я на него не опоздаю? Я ж только проветриться вышел.
– Этот поезд здесь стоит сорок минут. Я точно знаю, столько лет уже тут обходчиком работаю.
– Ну, ладно, давай, бабуль, только быстро, – соглашается Олег и взваливает мешок на себя. Они идут вдоль перрона.
Ольга осторожно спускается по ступеням из вагона на перрон, оглядывается по сторонам, но Олега уже не видно за другими пассажирами, высыпавшими из вагонв размять ноги.
О проекте
О подписке