Глава

11

Десять колясок стояли в ряд прямо у клумбы с тюльпанами. Бабки и дедки, закутанные в платки и шарфы, радостно переговаривались друг с другом или же просто молчали, с блаженной улыбкой вдыхая разлитый в воздухе цветочный аромат. Над головами шелестели березки, за которыми на столике, поставленном прямо в траву, щелкали костяшками домино постояльцы из общего отделения. По другую сторону от клумб негромко журчал крохотный фонтанчик. Практического толку с него не было никакого, а воды он потреблял очень много, но зато неизменно радовал глаз и слух. Поэтому Илона его и включила, пара часов погоды не изменят, а окружающим хорошего настроения прибавят.

Дети, услав пять минут назад Мишку за шоколадом в магазин, присели на бордюр рядом с колясками. Илона хотела дать денег, но сокол ее опередил, вытащив из кармана мятую купюру, которой хватило бы на оплату званого обеда для всех присутствующих. Только она хотела спросить, откуда деньги, как Индра сам заговорил.

– Миша, возьми по две шоколадки для каждого, кого мы вывезли, и себе тоже, какие хочешь. Еще три с большими орехами – мне, Алисе и гос… Илоне. Ты считать хорошо умеешь? Здесь должно хватить.

– Хорошо умею! – кивнул Мишаня. – Меня Илона Владимировна научила. Да и здесь магазин хороший, не обманывают, как обычно.

Он стиснул купюру в ладони и побежал к воротам.

– А что, обычно обманывают? – нахмурился сокол, глядя ему вслед.

– Сейчас – практически нет, а пока они считать не научились, всякое было, могли пирожок продать по цене ящика яблок, – пожала плечами Илона.

– Но это же подло, обманывать хворых и неразумных! – Индра побелел от возмущения. – Тем более, у вас сейчас поощряется честность и доброе отношение к миру и ко всем живым существам, разве нет?

– Хороший вопрос, дружок, – Илона подошла к детям и присела рядом. – Видишь ли, говорить можно все, что угодно, надо же еще и верить в то, что говоришь. А люди – они разные. Один считает, что все равны и всех нужно уважать по умолчанию. А второй – что уважение сначала надо заслужить, умом или поступками, раньше и вовсе за толстый кошелек или дорогую машину уважали. Что же касается таких, как мои ребята, то они ни в какие времена уважением не пользовались и равными остальным не считались. Конечно, есть и те, кто им сочувствует и помогает, но большинство по-прежнему думает, что они наверняка в прошлой жизни нагрешили, раз такими родились. Поэтому и обмануть их не считается зазорным. В глазах обманывающего они хуже, чем обычные люди, а значит, и прав у них меньше.

– Индра, а в вашем соколином царстве к тем, кто с ограниченными возможностями, хорошо относятся? А к старикам? – шепотом спросила Алиса, поглядывая, как присаживаются на лавку около колясок три бабули из общего отделения.

– У нас хорошо, – кивнул сокол, но по его рассеянному взгляду было понятно, что мысли его одолевали не очень радостные. – Мы используем для лечения болячек магические кристаллы, практически от любой хвори спасающие. Правда, отрубленную в битве конечность никто не прирастит и мертвеца не оживит. Но раненым воинам, которые больше не могут сражаться, а также вдовам и детям погибших ежегодно выплачивается хорошая компенсация из казны, ее хватает на безбедную жизнь.

– А если не на войне? – не отставала Алиса. – Если просто состарился? Мало ли, пекарь какой-нибудь, оружия в руках не державший? Или вдова, у которой муж был воином, но вернулся с войны и дожил до старости? А детей, которые бы их кормили, нет? Всякое бывает, ты же бабу Нину видел.

И тогда сокол поднял голову и посмотрел на девочку задумчивым взглядом.

– Я не знаю, – признался он. – В столице, где я живу, нуждающихся нет, это точно. Всегда можно прийти за помощью к нашим казначеям, они по приказу повелителя дают деньги из казны на то, что необходимо. Крышу новую на дом поставить, приданое дочери обеспечить, если родители больны и не могут работать, да мало ли, какие нужды бывают. Немощных стариков и одиноких тоже не бросают наедине с бедой.

– Отчего же тогда ты пригорюнился? – Илона придвинулась к парню ближе. – Не печалься, расскажи, может, легче станет на душе?

– Я не пригорюнился, – Индра помотал головой. – Просто вы спросили, как у нас живут старые и больные, а я понял, что никогда не задумывался об этом… Конечно, они не нищенствуют. Но ходит ли кто-то с ними гулять? Для нас ведь небо и солнце еще важнее, чем для вас, это наша стихия. А лежание в кровати в четырех стенах убивает медленнее, но вернее, чем удар клинком. Клинок может хотя бы промазать. А тут без вариантов…

– Ну, вот и учись по-настоящему, вернешься домой – действительно возглавишь гулятельное движение, – засмеялась Илона. – Что толку кручиниться, если можно многое исправить? У нас-то руки и ноги на месте, и мы можем им помочь. Кстати, надо бы их поглубже в тень передвинуть. А то и вправду жарковато…

Пока Илона с детьми перекатывала коляски ближе к березам, вернулся Мишка с пакетом сладостей и горстью таких же мятых купюр на сдачу. Дети живо раздали шоколадки старикам, не забыв и тех, кто сидел на лавочке.

– Хороший мальчик какой, культурный, не то что другие, – умилилась вездесущая Кузьминична, принимая плитку шоколада. – Как звать-то тебя, касатик?

– Индра, бабушка, – вежливо представился сокол.

– Чегоооо? – бабка тут же перестала улыбаться и взглянула на него с подозрением. – Не нашенский, что ли?

Однако шоколадку запихала в карман поглубже, даже не подумав поделиться с остальными. Но другим сплетницам было не до сладкого – на десерт подвезли нечто более интересное.

– Не нашенский, конечно. У кого ты такие глазищи огромные да зеленые видела? Ишь, как зыркают, – добавила не менее склочная баба Мила.

– Наградила же Вселенная имечком, и не выговоришь! Небось, из-за этого, из-за бухра приехал? – прошамкала третья старая перечница, Николаевна. – Все у них не по-людски, слыхивала, и хлеб они «бредом» обзывают! Вот уж наградили бедного дитенка именем, стыдно перед соседями даже сказать!

Сокол от неожиданности растерялся, а затем смутился и не нашел слов, чтобы ответить. Возмутившаяся чужой беспардонностью Илона только собралась вмешаться, как сзади громко стукнула о землю палка с железным набалдашником.

– А ну цыц, раскаркались, вороны старые! – рявкнул густой бас. – Нет, чтобы «спасибо» сказать за угощение, сидят, языки свои поганые чешут!

К скамейке подошел пожилой мужчина, которого назвать дряхлым ни у кого не повернулся бы язык. Высокий, до сих пор стройный, он хоть и шел с трудом, зато держал спину прямо, как будто сзади к лопаткам привязали деревянный шест. Одет в поношенный и давно вышедший из моды, но чистый и тщательно отглаженный костюм. Облик довершали совершенно седая и очень густая шевелюра, изъеденное глубокими морщинами лицо, и при этом живые и не по-стариковски яркие голубые глаза.

– Нашенский пацан, я вам говорю, поняли? – грозно наклонился он над ошарашенными сплетницами. – И имя нашенское, у меня племянника также зовут, хотите – верьте, хотите – нет. Книжки больше читать надо и кругозор расширять, а то так дурами и помрете. Тьфу на вас!

Кузьминична открыла рот, набирая дыхание перед тем, как закатить самый грандиозный скандал в своей жизни. Даже начала вставать со скамейки, но вдруг поняла, что вокруг стало подозрительно тихо.

Замолчали деды за игровым столиком, развернувшись в их сторону. Постояльцы лежачего отделения с интересом навострили уши, предвкушая бесплатный и неожиданный спектакль. А самое главное – молчали, слегка отстранившись, обе ее товарки. Даже платки поснимали, вроде как жарко, а на самом деле – чтобы лучше слышать. Вот уж повезло так повезло, сейчас пищу для сплетен на весь месяц дадут!

Евдокия Кузьминична являлась знатной склочницей, с большим опытом и стажем. Вся жизнь ее служила великой цели: нести разным людям свет истины и новые знания о самих себе, которые до этого сгенерировал ее воспаленный бредовыми идеями разум. Да и в лечебнице для душевнобольных, положа руку на сердце, ее давно ждали с распростертыми объятиями, хотя бы на двухнедельную терапию раз в полгода.

Но круглой дурой она не была никогда. Эту битву она бы проиграла всухую, а самой стать объектом для насмешек ей ни капли не улыбалось. Поэтому она выпрямилась, поджала губы и…

– Спасибо, мальчик, – кивнула Кузьминична так царственно, словно одаривала окружающих бриллиантами и собственной милостью. А затем развернулась и поковыляла в здание. Товарки разочарованно натянули платки назад на уши, деды за игровым столом снова защелкали костяшками домино.

– То-то же, – довольно улыбнулся высокий старик. – Сынок, помоги-ка мне дойти до забора, а то жарковато сегодня, боюсь, сам не доползу.

Опешивший Индра молча протянул мужчине руку. Тот оперся на нее, и они вдвоем медленно поковыляли по березовой аллее к гаражам, расположенным у самого забора. Алиса, подумав секунду, вскочила и припустила следом.

Они прошли половину пути, прежде чем сокол внимательно посмотрел на своего спутника и спросил:

– Вы ведь сами отлично ходите, не правда ли? У вас суставы очень гибкие и подвижные, вы на меня и не опираетесь почти.

– Ковыляю помаленьку, – довольно жмурился на солнце дед. – В нашем возрасте сам понимаешь, если сел и начал себя жалеть – больше не встанешь. Я каждый день по периметру забора минимум три круга нахаживаю.

– А зачем же вы помощи попросили? – удивился сокол, а затем осекся и густо покраснел.

– Не тушуйся, парень, – неожиданный заступник похлопал его по спине. – Я вижу, ты не лежебока, тренированный, небось, и бегаешь, и гири тягаешь, и, если девчонку Илонину хулиганы тронут, морды им начистишь. Но эту битву тебе не выиграть, сожрут тебя бабки-ежки, и косточек не оставят. Подлость – она всегда такая, честному человеку с ней трудно бороться, тут или ее же оружием бить, или отповедь прямо в лоб, как я. А ты хороший мальчишка, я же вижу. Подлости ты не принимаешь, а отпор словесный давать еще не умеешь, да и воспитание не позволяет. И вот еще что…

Старик остановился, залез в карман, достал самокрутку и закурил, стараясь дышать в сторону от обоих подростков.

– Как тебя величать? Индра? Так вот, Индра, всегда помни, если собаки тебе в спину лают, значит, боятся. Вот и бабки эти такие же. Всю жизнь в стаи сбиваются и друг на друга гавкают, а даст кто слабину – загрызут на месте. Но ты же не слушаешь, что там тебе вслед брешут собаки? Вот и тут не слушай. Нальют тебе в уши яда, им хорошо потом станет на душе, а тебе плохо, хотя, за что? А просто натура их такая подлая. Не слушай таких людей, сынок. Никогда не слушай.

– Не буду, – медленно кивнул сокол. Похоже, нервных потрясений хватило на сегодняшний день и ему.

– Ну, вот и отлично, – кивнул старик. – Меня, кстати, Василием Иванычем звать. Алиска, прекращай мельтешить вокруг и давай, рассказывай, как с учебой дела? Математику учишь? А физику? Только не говори мне про эти ваши счетоведение и свойства предметов, этому и ребят здешних стыдно было бы учить, даром что они того… неразумные. Мать с отцом-то дома учат?

– Учат, – кивнула Алиса, воровато оглянувшись. – Только я по физике не все понимаю, опыты-то ставить не на чем. Про Ньютона с яблоком и земное притяжение понятно, а вот про электромагнитные свойства – не очень.

– Тю, – расстроился собеседник. – В следующую смену, как мать будет работать, приходи с тетрадками, я в кабинет зайду к ней, все тебе объясню. Хорошо хоть, там камер не понаставили еще, можно спокойно делом заняться. Главное, чтобы эти жабы старые не явились, да не подслушали лишнего.

Из сумки, висевшей на поясе у сокола что-то сдавленно квакнуло, но Индра не обратил на это никакого внимания. Он просто замер на месте, пораженный внезапным открытием.

– Погодите, вы что… запрещенными знаниями здесь потихоньку делитесь?

– А как же, – спокойно кивнул Василий Иванович, не сбавляя шагу. – Чего ж умной девчонке неучем расти? В школах-то, поди, уже и милосердной волей пращуров объясняют то, что люди по земле на двух ногах ходят, а не на четырех, а еще убеждают, что планета наша не круглая, а плоская. Что, дружок, побежишь сдавать старика новой власти?

– Кто, я? – Индра снова полыхнул, как маков цвет, от смущения и гнева. – Да я бы скорее язык себе отрезал, чем идти и жаловаться… новой власти.

Последние два слова он произнес с нескрываемым презрением.

– Не кипятись, сынок, – примирительно сказал Василий Иванович. – Я ж вижу, что ты не подлый. Так, пошутил неудачно. Прости уж старого дурака. И потом, что мне сделают в моем возрасте? Меня еще до Главной войны чуть не расстреляли, как врага народа, вот тогда страшно было. А теперь стыдно бояться, мне уже на кладбище прогулы ставят.

Он рассмеялся густым басом, и тут же закашлялся.

Дети замолчали, каждый думая о своем. Первой не выдержала Алиса.

– Дедушка Вася, а за что вас чуть не расстреляли? Вы же ученым были, мама говорила! Ракеты строили!

– Так за то и под пули чуть не поставили весь отдел, что учеными были. Решили, что мы с врагами сотрудничаем. Потому что у нормальных людей должны на столе быть хлеб, соль, да махорка. И костюм один на все случаи жизни. А у нас и масло водилось сливочное, и колбаса, и костюмы мне на заказ шили, где бы я на свой рост купил в те годы что-то приличное? Мы же работали день и ночь, получали хорошо. Нашлись добрые люди, вот как эти две, позавидовали…

И он покосился на оставленную позади березовую рощу, где на лавке оставались баба Мила и Николаевна. Судя по их довольным лицам и растерянному виду Мишки, топтавшемуся у колясок, шоколад они у него все-таки выдурили.

«Значит, он раздал все, а сам остался без кусочка, – огорчилась Алиса, глядя на маминого подопечного. – Отдам ему свою с орехами, все равно блинами сегодня уже объелась, хватит с меня сладкого».

– Я тогда об одном думал: хорошо, что жениться не успел, а то оставил бы жену и детей с клеймом на всю жизнь, ни работы, ни учебы нормальной, любая гадина в спину плевать станет. А потом пришли ко мне важные люди и говорят, мол, выбирай, Вася, или боевые ракеты делаешь, чтобы все в радиусе километра взрывалось, или свинцовую пулю в затылок. Парень ты умный, подумай, может, и героем еще станешь. Я струхнул и согласился. Боевое оружие, выжигающее все в том месте, куда оно попало, делать не хотелось, но умирать не хотелось еще больше…

Старик замолчал, вспоминая былые годы. Дети не издали ни звука, ожидая, когда он снова заговорит.

– Довелось и на линии огня побывать, хотя, нас, ученых старались не отправлять в самое пекло, мы ценнее были на заводах. В первом бою снаряд как взорвался рядом, так я думал – насовсем оглох, три дня ничего не слышал, а потом потихоньку, потихоньку… На войне только дурак ничего не боится, но дело наше правое было, Родину мы защищали. Это осознание и помогло собственный ужас в ежовых рукавицах держать. А после войны ушел я с головой в работу. Клеймо вредителя с меня сняли, даже наградили за героизм. Только нет в том героизма, чтобы бомбами и ракетами пуляться, вот что я вам скажу. Одного взрыва хватает, чтобы целый отряд уничтожить… или целую деревню. Мощь такая, что страшно становится – а вдруг выйдет из-под контроля? Поэтому, когда нормальным делом занялся, наконец-то облегчение наступило, – Василий Иванович доковылял до лавочки и медленно присел, опираясь на сиденье рукой.

Индра с Алисой тут же примостились у него по бокам.

– А какое дело было нормальное? – почему-то шепотом спросил сокол.

– Тоже ракеты, – ответила с другой стороны Алиса. – Только другие, самые интересные. У мамы книжка в тайнике дома лежит, я ее обожаю перечитывать! Ее дедушка Вася с товарищами написал.

– Ты ж моя птичка, – растроганно заулыбался дед. – Да, когда-то этими ракетами бредили несколько поколений детей. Все ждали, что построим мы лучший мир, а потом соберемся и полетим…

– Куда? – не понял Индра.