С минуту они в упор смотрели друг на друга, и он, Крон, чувствовал, как в нем закипает ярость. В немигающих, почти лишенных ресниц глазах Карася, чувствовался страх. Эти глаза, кроткие и совсем не злые, смотрели на него в напряженном ожидании. А он не знал, что сказать и как поступить в этом случае. Жестом он повелел Карасю положить оружие на землю, но тот, видать, испугавшись еще больше, отступил назад, медленно направляя в него черное дуло автомата. Щелкнул взведенный курок. В голове вдруг стало пусто. Он тоже вскинул пистолет, который все это время находился у него в руке. Палец на курке напрягся, и в этот момент почти одновременно прогремели выстрелы. Последнее, что запечатлелось в его голове, это оседающее тело в темном проеме двери. И все. Пленка обрывалась.

Крон силился восстановить картинку, но ничего не выходило. Оставив тщетную попытку еще что-то вспомнить, он откинулся на мягкую спинку кресла и постарался уснуть. Самолет слегка покачивало на воздушных ямах, но он не обращал на это внимания. Совсем скоро уже будет другая страна и другая жизнь, и это его успокаивало.

Очнулся Крон ото сна, который, как показалось ему, он уже видел, и совсем недавно. Он стоит – снилось ему – у подножья обрывистой рыжей скалы, на нем свободная черная одежда, наподобие монашеской рясы. Где-то высоко над головой раздается глухой звон колокола. Он поднимает голову и видит каменную башню с узкими арками колокольни. Ее конусная крыша с грубым крестом вровень с облаками. Через арки насквозь проходит яркий солнечный свет, он слепит глаза. Лучи постепенно рассеиваются, и в одной из арок появляется белая человеческая фигура. Лица он не видит, но человек в белом протягивает к нему руки. Он тоже тянет свои руки и пытается взобраться наверх по покрытому ржавчиной обрывистому склону. Но едва его ноги касаются камней, те тотчас рассыпаются и превращаются в песок. Человек продолжает звать, но он, вновь и вновь повторяя попытки, не может осилить подточенную временем каменную твердь.

Да – вспомнил Крон – он видел такой же сон, точно такой же, в заброшенном доме, в котором прятался несколько дней после случившегося. Чувство реальности вернулось к нему тогда не сразу. Пришел в себя далеко за селом, в глинистом овраге, пахнущем сыростью и прелой травой. Помнил лишь смутно, как бежал, не разбирая дороги, через лес, спотыкаясь о коряги и цепляясь за ветки, и как несколько раз падал, растягиваясь на земле. Упав, так и хотелось остаться лежать, не шевелиться, застыть, но какой-то животный страх гнал его вперед, неизвестно куда, не известно зачем. В голове стучала только одна мысль, вытеснив все остальные: нужно бежать, исчезнуть! И он бежал, не позволяя себе перейти на шаг или оглянуться.

Внезапно лес закончился, и перед ним раскрылось темное, пугающее своей пустотой, пространство. Земля под ногами вдруг ушла вниз, и он кубарем скатился в глубокий овраг. Несколько минут лежал, не шевелясь, но едва попытался подняться, как резкая боль в плече снова приковала его к земле. Сразу сгоряча не понял, что был ранен. Левая рука не двигалась, он ощупал липкий, пропитанный кровью рукав и от боли заскрежетал зубами. Все-таки пуля задела его. Кое-как выкарабкался на противоположный склон, цепляясь здоровой рукой за кусты. Тем временем на небе чуть забрезжило. Впереди сквозь предрассветную дымку начали вырисовываться смутные очертания каких-то строений. То был небольшой дачный поселок со старенькими простенькими домиками. Обветшавшие дачи выглядели мрачноватыми и крайне запущенными. Участки всплошную поросли кустарниками и высокой травой. Ему мерещилось, что кто-то смотрит на него из подслеповатых окон или густых зарослей, но вокруг было тихо и пусто. Он выбрал один из домов с прогнившей крышей и просевшими стенами, в котором, как казалось ему, уже давно никто не появлялся. Тихонько надавил на хлипкую дверь, она легко поддалась, заскрипев и застонав ржавыми петлями. Внутри все выглядело таким же дряхлым и заброшенным, как и сам дом. Затянутое паутиной окно с нелепой пыльной занавеской, облупленные, почерневшие от плесени стены, старая полуразвалившаяся мебель и горы всякого хлама. Он прошелся по маленькой комнате. Видно в углу стояла кровать, от нее осталось только темное длинное прямоугольное пятно плотной слежавшейся пыли. Тут же, рядом на полу, валялся грязный разодранный матрас. Ему, Крону, до педантичности любившему чистоту, стало немного не по себе. Небрежно отодвинув ногой все лишнее, освободил для себя место и устало опустился на матрас. Осторожно высвободил раненную руку из липкого, пропитанного кровью рукава. За это время кровь остановилась и успела местами подсохнуть. Немного выше локтя он обнаружил два рваных маленьких отверстия – видно пуля прошла навылет. Чтобы убедиться в этом, он, покрываясь испариной от жгучей боли, прощупал сантиметр за сантиметром отекшее место. Так и было: пуля лишь пробила мягкие ткани, не задев кости. Хоть что-то успокаивало. Однако боль не утихала, нужно было что-то с этим делать, но у него больше не было ни сил, ни желания двигаться. Безумно хотелось пить. Но он продолжал сидеть, уставившись в одну точку, ожидая, когда боль хоть чуть-чуть утихнет. Сколько времени просидел в таком состоянии, трудно было сказать. Но навалившаяся усталость все-таки взяла свое. Ему вокруг стало все безразлично, и до чрезвычайности захотелось спать. Он словно провалился в сон, липкий, тревожный и такой реальный…

Слегка покачиваясь, самолет шел на посадку, сквозь быстро редеющие облака виднелась синяя рябь моря. Въедливый шум турбин нарастал до боли в ушах. Пошевелив занемевшими от неудобного сна плечами, Крон ощутил тупую боль в руке. Рана еще давала о себе знать. Он чувствовал себя опустошенным и обессиленным, как выжатый досуха лимон. Голова немного кружилась, но все же было хорошо осознавать, что впереди его ждет совсем другая жизнь. Неизвестная, но другая. Теперь уж скоро. Крон приник лбом к стеклу иллюминатора, и стал смотреть вниз. Самолет приближался к земле, и вот уже впереди показалось залитое солнцем побережье с подступающими к морю зелеными холмами, серыми галечными пляжами, утопающими в зелени красными крышами домов и отражающими ослепительный свет небоскребами. Яркий незнакомый город играл на солнце, как чешуя громадной, выброшенной на берег рыбины.

Еще минута – толчок, и колеса коснулись посадочной полосы почти у самой кромки воды. Вот она, наконец, чужбина, то место, где можно думать и чувствовать по-другому. Крон не отрывал глаз от иллюминатора. Самолет катился по посадочной полосе, снижая скорость, потом свернул и совсем медленно подъехал к зданию аэропорта.

Со всех вещей у него была только одна дорожная сумка. Крон забрал свой скромный багаж и вышел из зала аэропорта. Стояла жара. Воздух был горячим, влажным и солоноватым. Приятно пахло зеленью и морем. Он не торопился, шагал медленно, закуривая на ходу и наслаждаясь полной свободой. Повсюду между катящихся чемоданов и навьюченных рюкзаками и сумками приезжих сновали таксисты, громко предлагая свои услуги и эмоционально выясняя отношения между собой.

Крон нырнул в первое подвернувшееся такси, попросив таксиста отвезти его в какой-нибудь недорогой отель, и машина покатила по узким улочкам города. По обе стороны дороги тянулись серые каменные стены, как на старинных гравюрах, мелькали небольшие дома с беседками из виноградных лоз, усыпанные дивными нежно-сиреневыми цветками кустарники. Крон смотрел по сторонам, и ему все казалось красивым и немного неправдоподобным. Так много зеленого цвета, цвета покоя и вечности. Он никак не мог свыкнуться с мыслью, что возврата нет, и что теперь здесь его место, среди этих милых чужих пейзажей, напоминавших живописные открытки из его детства. Все вокруг дышало спокойствием и радушием. В этом маленьком уютном крае, возможно, ему посчастливится потеряться и все забыть.

Ему не хотелось больше ни о чем думать, он смотрел в окно, сравнивая увиденное с сохранившимися в памяти картинками из открыток его детства. Эти узкие улочки с разноцветными яркими фасадами старых домов, маленькими пекарнями и кондитерскими, винными погребками, кофейнями и закусочными, лавками кустарей-ремесленников – здесь будто бы все засело еще в прошлом веке. У Крона вдруг появилось странное ощущение, что он уже когда-то бродил по изгибам этих улиц в какой-то другой жизни. И всего того, что он видел сейчас вокруг себя, не было на открытках, да и вообще никаких открыток не существовало. Была какая-то другая жизнь, и он уже когда-то умирал, а потом снова появился. Его мозг ничего не помнил и не мог помнить, но это была какая-то совершенно другая память. Ему почему-то казались знакомыми и эти прохладной голубизны дома с аркадами, здания с химерами и мифическими существами разных мастей, стройные колокольни и благородные арки каменных церквей, которые в действительности никогда не имели к нему никакого отношения.

Но вот такси вынырнуло из лабиринта старых улочек, пропахших кофе и свежей выпечкой, и перед глазами Крона открылся совершенно другой город с небоскребами и причудливыми роскошными зданиями. Они выпячивались среди разноцветных обветшавших домиков с решетчатыми балконами, словно старались перещеголять друг дружку своей замысловатостью. Это выглядело немного нелепо, так же нелепо, как и его теперешнее положение.

Будучи по натуре идеалистом, он всегда стремился приноровить свою жизнь к своим представлениям о ней. Все что выходило за рамки того, «как должно быть», казалось ему ненормальным и бессмысленным. В свои сорок лет Крон жил бобылем, поскольку ни одна из женщин, которых он когда-либо знал, не подходила под его представления об идеальной спутнице. Он относился к тем натурам, которые, любуясь чудесно цветущим растением, будут глубоко разочарованы, когда со временем не обнаружат на нем таких же чудесных плодов. Если он и влюблялся, то влюблялся в созданный им самим же образ совершенной женщины, а потом долго и мучительно переболевал разочарованием. Разочарований в его жизни было гораздо больше, чем того, что вызывало в нем удовлетворение. Все что случилось с ним теперь, начисто разрушило всю его реальность. В его сознании наступил обвал. Он всю жизнь старался жить правильно, не нарушая установленных им же самим правил, но вдруг попал в совершенно другую, грубую действительность, где его идеалистические законы не работали. И теперь все его прежние идеалы были, как ему казалось, одной большой ошибкой. Он старался больше об этом не думать, но мысли сами лезли в голову, едкие, надоедливые. Крон пребывал в полном замешательстве. Впервые в жизни он поступил против своих же правил «как должно быть», и все вокруг в его новой реальности выходило за эти рамки. Выпрямившись на сиденье, он старался больше ни о чем не думать. Картинки за окном его больше не занимали. Он чувствовал себя измотанным и до смерти уставшим.

Такси проехало мимо огромных шикарных отелей с просторными террасами, барами и ресторанами и, наконец, подкатило к небольшому двухэтажному домику с белым фасадом и двумя низкорослыми пальмами у входа. Внутренний дворик, густо засаженный тропическими растениями и экзотическими цветами, выглядел довольно ухоженным. Крон расплатился с таксистом и направился к дому. Прямо у входа его встретил крепкий мужчина лет пятидесяти с широкой улыбкой радушного хозяина. Он провел гостя на второй этаж и показал ему небольшой номер с одним узким окном и совсем тесной душевой. Обстановка была самой простой: столик, кровать, прозрачная занавеска. Да, раньше ему приходилось останавливаться в более комфортных отелях, но в теперешнем своем положении он не мог себе позволить никаких излишеств. Этот, по крайней мере, был чистым и, что важно, недорогим.

Бросив в угол сумку, Крон растянулся на широкой удобной кровати и почувствовал, как приятно заныло его расслабленное тело. Снова вспомнился заброшенный дом со сбившимся грязным матрасом на полу. На тот момент он был рад и такому ложу. Как все относительно, подумалось ему. Он не знал, сколько времени проспал тогда, изнуренный и обессиленный, свернувшись, как пес, калачиком на неудобном матрасе. Проснулся от сильной жажды, невыносимо хотелось пить. Провел еле шевелившимся языком по потрескавшимся губам, ощущая их неприятную сухость. Приподнялся, сел, опершись спиной о стену, еще слабо соображая, где находится. В голове шумело, как в водосточной трубе, и адски болела рука. На матрасе темнело пятно крови – рана все еще сочилась. С трудом преодолевая боль в руке, поднялся на ноги. Через мутное оконце едва пробивался дневной свет, слабо освещая заваленную всяким старьем комнату. Брезгливо поворошив ногой кучи хлама, он не обнаружил ничего для себя полезного. Только в уголке выдвижного ящика старого, завалившегося на одну сторону, шкафа валялся полупустой пузырек йода. Осторожно вытряхнув на рану остатки жидкости, и обмотав руку большим лоскутом со своей рубашки, он, пошатываясь, вышел на улицу. Чувство реальности с трудом возвращалось к нему. Скорее всего, в тот момент он движим был только инстинктом самосохранения. В голове не было совершенно никаких мыслей. Он бродил среди дачных домиков в поисках еды и питья. В одном из вагончиков, переделанных под домик, он нашел три мужские рубашки, старые, но вполне пригодные, и джинсы, почти своего размера. Там же он нашел несколько женских вещей, мягкая ткань которых могла бы послужить перевязочным материалом. Его следующая находка была просто спасением. Позади одного из участков виднелась протоптанная дорожка, ведущая в заросли камыша. Вода! Там должна быть вода! Он почти побежал туда, спотыкаясь и путаясь непослушными ногами в длинной траве. Снял с ног тяжелые берцы, чтобы не застрять в них в болотце, положил их на сухое место вместе с вещами и полез в камыши. Родник бил прямо из-под земли, образуя небольшое озерцо с чистой и прозрачной водой, заросшее по краям густой осокой. У его кромки был сделан помост – видно источником пользовались и в свое время ухаживали за ним. Он лег на помост животом и жадно припал ртом к воде. Он пил и не мог напиться. Набирал воду в рот и долго держал ее там, чтобы почувствовать этот необыкновенный вкус, вкус жизни. Только благодаря этому роднику, он тогда и выжил.

И теперь лежа на пахнущих свежестью простынях, вдали от безумия всего происходящего, он испытывал блаженное чувство спасения, наподобие того, что он испытал там, у родника, жадно припадая губами к живительной влаге. Он почти уже успокоился и погрузился в приятную расслабленность. Почти…. Одна назойливая, до крайности неприятная мысль, которая возникала время от времени, и от которой бросало в жар, снова мелькнула в его голове, как короткая вспышка. Он, Крон, убил человека! Вспомнились испуганные глаза мальчишки, который за свою короткую жизнь не успел понять, что есть добро, а что – зло. Вспомнив это, Крон снова почувствовал ужас и отчаяние. Он не хотел этого. Он не хотел никого убивать. Наверное, и тот парень тоже не хотел убивать женщину. Какое-то роковое стечение обстоятельств. Какое-то умопомрачение. Зло было вокруг него и в нем самом.

Пытаясь сбежать от этих мыслей и воспоминаний, Крон резко поднялся с постели и, отодвинув занавеску, открыл настежь окно. С улицы повеяло теплой сыростью, смешанной с запахом цветов и мокрой пыли. Пока он предавался своим мыслям, прошел небольшой дождь. Душная влага липла к коже как мокрая тряпка, обволакивая все тело. Крон достал из сумки туалетные принадлежности и пошел в душ. Он открыл кран и посмотрел на себя в зеркало. То, что он там увидел, ему не понравилось. Выглядел он совсем неважно: его и без того продолговатое лицо осунулось и вытянулось, тонкие черты заострились, а в темных густых волосах заметно прибавилось седины. Серые, ставшие почти бесцветными глаза смотрели устало и напряженно, утратив живой блеск. Крон внимательно рассматривал свое отражение в зеркале. Сквозь бледную загорелую кожу проступали темные круги под глазами. Угрюмые складки у рта стали резче. Краснели неглубокие, но длинные, с запекшейся кровью царапины на щеке и шее. Теперь ему стало понятно, почему на паспортном контроле в аэропорту таможенник так долго мерил его подозрительным взглядом, будто намеренно затягивая время. В какой-то момент ему даже показалось, что двое пограничников с автоматами, вынырнувшие неизвестно откуда, направляются в его сторону. Но они прошли мимо. Все, достаточно мучить себя воспоминаниями! Крон разделся и встал под прохладный душ, вода приятной свежестью заструилась по его коже.

В номере оставаться ему не хотелось, и он решил немного прогуляться по городу, а заодно и где-то пообедать. Узкие улочки, заполненные людьми и автомобилями, изнывали под ярким солнцем, и даже недавний дождь нисколько не вдохнул в них свежести. Крон бродил безо всякой цели, переходя с одной улицы на другую, заглядывал в открытые двери магазинов, пекарен и мастерских. Он останавливался перед большими роскошными отелями, читал их названия, рассматривал припаркованные возле них машины. Наконец очутился на бульваре, тянувшемся зеленой полосой вдоль набережной. Устав от полуденной жары, Крон вошел в глубину тенистого парка, где стоял густой запах магнолий, перемешанный с солоноватым дыханием моря и ароматом черного кофе. Он походил по пальмовым и магнолиевым аллеям, постоял возле раскидывающих сверкающие струйки воды фонтанов. Очарование, которое он уже испытал с самого начала своего приезда, вернулось к нему. Очень хорошо, что он здесь, на Кавказе, думал Крон, среди этих диковинных и завораживающих джунглей. Если бы не это, он замучил бы себя мыслями и впал бы в отчаянье. Этот маленький уютный край был для него избавлением от прошлого. Он чувствовал, что сможет его полюбить, а что как не любовь может быть спасением для человека, потерявшего всякие ориентиры в жизни.