Глава третья, в которой рассказывается о любви

Ни Соне, ни Лизе так и не удалось обзавестись спутником жизни, но, согласно единодушному подозрению жителей Нижнего посёлка, молодость сёстры имели бурную. Однако с информацией о любовных похождениях сестёр приключился странный дисбаланс: каждому в Нижнем посёлке известна драматическая история про Лизу и Ревнивого Константина, но никто ничего не может сказать о Сониных похождениях. Сёстры, при этом, ведут себя так, словно сплели коварный замысел против любознательных жителей Нижнего посёлка, и получают от этого тайное (и от того ещё более острое) удовольствие. Потому что, когда кто-то пересказывает Лизину историю или в приступе благодушия это делает сама Лиза, Соня слушает с непривычно смиренным видом и не делает никаких замечаний, уточнений, комментариев или опровержений. Когда же Лизу спрашивают о Сонином прошлом – мол, не может быть, чтобы у такой, как Соня, не было в прошлом душераздирающей любовной истории, – Лиза лишь закатывает глаза и многозначительно молчит.

Это, конечно, безмерно раздражает жителей Нижнего посёлка, но поделать они ничего не могут – приходится довольствоваться малым, а именно – историей о Лизе и Ревнивом Константине.

Итак, вот эта история в Лизиной редакции. Когда Лиза была молода, в неё страшно влюбился учитель рисования из лицея св. Фомы. Лизе учитель тоже нравился, и стали они встречаться, ходить в кино и в кафетерий, что на площади И. Канта, и дело, очевидно, пусть несколько медленно, но всё же верно шло к свадьбе.

Но однажды в фотоателье (где, как мы помним, работала Лиза) зашел Константин, чтобы, по его собственным словам, «сняться на карточку». Константин работал на конюшне при Замке – старые хозяева, родители Ядвиги (о ней позже), были заядлыми охотниками и держали четырех лошадей и полдюжины охотничьих собак. Константин был высок, силён и немногословен, а также имел свирепый взгляд исподлобья – словом, являл собой полную противоположность утончённому и хлипкому учителю рисования. И Лиза не устояла.

Однако и с учителем рисования отношения рвать не торопилась, и это стало её роковой ошибкой. Константин оказался страшно ревнивым, и однажды, выследив Лизу и учителя, решил умертвить соперника.

В этом месте Лизина редакция расходится с более поздними редакциями, ставшими плодом коллективных усилий некоторых жителей Нижнего посёлка. Лиза утверждает, что Константин опасно ранил учителя из пистолета, после чего учитель чудом выжил, а Константин сбежал из города, предварительно украв лошадь из замковой конюшни, и больше его никто не видел. Что же касается учителя, то, выздоравливая от пулевого ранения в бок, он пересмотрел свои приоритеты и решил всю оставшуюся жизнь посвятить исключительно искусству. Выписавшись из больницы, он в тот же день уехал из Нижнего посёлка в Италию, где, говорят, живёт по сей день и рисует вывески для пиццерий.

Некоторые в Нижнем посёлке придерживаются иной версии: Константин и учитель рисования стрелялись на дуэли, оба были легко ранены и, пока лежали в больнице св. Лаврентия в одной палате, воспылали друг к другу такой страстью, что, едва дождавшись выписки, сбежали вместе, украв не одну, а двух лошадей из замковой конюшни.

Существуют и другие редакции, согласно которым Константин не крал лошадь, а сбежал с экономкой Замка, а учитель влюбился в медсестру, которая выхаживала его после ранения. Однако среди публики эти версии пользуются меньшей популярностью, чем та, где фигурирует конокрадство и запретная любовь.

Глава четвёртая, повествующая о том, что дух добрососедства не всегда приводит к ожидаемым результатам

– Что на сей раз? – интересуется Лиза, отрываясь от вязания.

Соня, забравшись с ногами на широкий подоконник, увлечённо рассматривает что-то на противоположной стороне улицы.

– Лидия, – лаконично отвечает она, но Лизе, кажется, этого вполне достаточно.

– Гантели? – спрашивает она.

– Не-а, – хихикает Соня. – Штанга!

– Да ну! – Лиза, роняя клубки и путаясь в нитках, подскакивает к окну.

Лидия, живущая в доме напротив – бывшая балерина. Если верить её собственным словам, когда-то она блистала в массовке, но век балерины, как известно, короток. Теперь Лидия страдает от скуки, а также от сексуальной фрустрации, так как муж её, служащий местного банка, очевидно, утратил интерес к супруге. В надежде вернуть искру в супружеские отношения, Лидия занялась бодибилдингом. Её возбуждает, когда муж смотрит, как она упражняется с гантелями или штангой, поэтому по утрам, когда супруг, облачившись в строгий костюм и прихватив портфель, выкрадывается из дома, чтобы незаметно слинять в банк, Лидия поджидает его во дворе. Надев балетную пачку, она ловко подхватывает тяжелые гантели или штангу и кричит мужу:

– Смотри на меня, Алоизий! Не отворачивайся, смотри!

Пунцовый от смущения Алоизий, озираясь, мямлит в ответ:

– Дорогая, я бы с радостью… но служба…

Иной раз Лидия упражняется с обручем. Неистово вращая бёдрами, она кричит:

– Алоизий, гляди! Я – Сатурн!

Алоизий беззвучно шевелит губами и рысью несётся прочь.

Однажды Соня, ставшая свидетельницей подобной сцены на пути с почты, предложила Лидии:

– Если хотите, я могу посмотреть – я сейчас как раз совершенно свободна!

После того случая Лидия, встречаясь с сёстрами на улицах городка, подчёркнуто здоровается только с Лизой, однако Соню это никоим образом не удручает. Напротив, глядя Лидии прямо в глаза, Соня неизменно любезно приветствует бывшую балерину и всем своим видом как бы говорит – имейте в виду, моё предложение остаётся в силе! Потому что дух добрососедства – это главное, на нём стоит и стоять будет жизнь Нижнего посёлка.

Глава пятая, в которой речь идёт, главным образом, о цветах и помидорах

Известное высказывание «Каждый должен возделывать свой сад» Соня и Лиза понимают по-разному: Соня возделывает цветочную клумбу перед домом, в то время как Лиза предпочитает возделывать помидоры в парнике на заднем дворе.

– Я забочусь о пристойном фасаде, – заявляет Соня. – В прямом и переносном смыслах. Прохожие будут смотреть на мою клумбу и думать – вот, в этом доме живут цивилизованные люди.

– Ха, – отметает Сонины доводы Лиза. – Можно подумать, цветочные клумбы как-то связаны с цивилизованностью!

– Конечно, связаны! – сердится Соня.

– Правда? А как же Амелия? У неё тоже есть клумба, но вряд ли кто-нибудь назовет Амелию цивилизованной!

Соня на время умолкает, придавленная тяжестью аргумента. Амелия, пьющая семь дней в неделю и по ночам регулярно оглашающая окрестности песнями непристойного содержания, действительно, никак не укладывалась в концепцию цивилизованности. Однако Соня не привыкла сдаваться без боя: