– Ну-у! Это нереально, – уверенно протянул Никонов. – Ответственность за подростка в таком возрасте и заботу о нем не захочет брать на себя никто, это я вам точно могу сказать. Жизненный опыт! Тем более, девочка из такой неблагополучной семьи. Кроме того, эти проблемы решают соответствующие органы. А там бумаг… – Он отчаянно махнул рукой. – От кандидатов, если таковые найдутся, потребуют справки о наличии жилья и доходах. Делается это для того, чтобы вовремя отсеять недобросовестных людей, желающих поживиться за счет государства, ведь на такого ребенка выплачивается пособие… Сами понимаете.

– Я могу узнать адрес матери девочки?

– Зачем? – удивился следователь и в замешательстве уставился на Вяземского, глядя на него поверх очков.

– Я хочу поговорить с ней. Имею я право пообщаться с родителями девочки, которую я спас?

– Можете. Только зачем? – искренне недоумевая, произнес Никонов и, порывшись в папке с бумагами, нашел нужный лист и протянул его Вадиму: – Там есть телефон отца, если нужно. И адрес матери.

– Спасибо. – Вяземский забил координаты родителей Алены в записную книжку мобильного телефона и поднялся.

Попрощавшись со следователем, он вышел из кабинета, раздумывая, куда поехать в первую очередь. На размышления у него ушло несколько секунд. Подумав, он прикинул время до конца приема посетителей в больнице и решил сначала отправиться к матери Алены.

* * *

Вяземский заехал к Маргарите Гончаровой в Саперный переулок, чтобы переговорить с ней о девочке, но та не только не впустила его в квартиру, но и наотрез отказалась с ним общаться. Пьяно покачиваясь и упираясь руками в проем двери, она визгливо крикнула ему вслед:

– Извращенец! Я вот сейчас пойду к участковому и напишу заявление, что ты хочешь совратить мою дочь, а она, между прочим, несовершеннолетняя. Он тебя живо… призовет к порядку. – Она пьяно икнула.

И тут из глубины квартиры вовремя раздался другой пьяный голос:

– Марго! Да что ты там ему впариваешь? Идем скорее к нам!

Вяземский поморщился от запаха перегара, исходящего от «дамы», и решил не искушать судьбу, ожидая продолжения дискуссии, а удалиться. Он спускался по лестнице с четвертого этажа, когда услышал, как этажом ниже квартиры Гончаровых открылась дверь. Проходя мимо, он увидел стоявшую возле приоткрытой двери пожилую женщину с седыми, аккуратно уложенными волосами и миловидным лицом, несмотря на наличие большого количества мелких морщинок. Она осторожно окликнула проходившего мимо нее Вяземского:

– Молодой человек! Извините, я слышала, вы были у Гончаровых. Это ведь вы спасли нашу девочку?

Вадим обернулся к ней, останавливаясь. Он был расстроен, и разговаривать ему ни с кем не хотелось, поэтому он ограничился односложным утвердительным ответом.

– Скажите, как себя чувствует Алена? – не унималась соседка. – Я ездила к ней в больницу, но меня тогда не пустили, а сейчас сама приболела. Очень за нее переживаю.

– Нормально. Через несколько дней ее уже выпишут. Зашел к ним, – он кивком головы показал на квартиру Гончаровых, – я просто хотел поговорить… – разочарованно произнес он и развел руками.

– Бесполезно! Они опять пьют. Если хотите, можете зайти ко мне. Я вам много чего могу рассказать об этой семье. Зайдете? – переспросила она и, угадав его намерение, посторонилась, пропуская его в квартиру. – Меня зовут Галина Дмитриевна.

– Очень приятно. Вадим Георгиевич Вяземский, – представился он.

– Вадим Георгиевич, мы давно живем здесь, и я знаю Алену с детства, можно даже сказать, с рождения. Она хорошая, добрая девчонка, даже удивительно, как она такой выросла в этой семье. Проходите в комнату, располагайтесь, где вам будет удобно, – радушно предложила соседка. – Хотите чаю с мятой? Я недавно заварила, он даже остыть еще не успел.

– Если вас не затруднит… – скромно согласился Вяземский, оглядывая чистую, уютную комнату.

– Ну, что вы, конечно, не затруднит.

– Вы сказали, что знаете семью Гончаровых. Маргарита, мать Алены, она давно пьет?

– Давно, – вздохнула Галина Дмитриевна, поставив перед Вадимом чашку с чаем. – Как муж ушел от нее, так и начала пить, потом из-за этого ее из театра уволили. Она ведь работала в ТЮЗе. Сначала пила от тоски, для поднятия настроения, а потом незаметно втянулась. Со временем появились друзья и подруги – все такие же любители выпить. Так и пошло. Потом ее лишили родительских прав, но самое интересное то, что по документам Алена должна была жить с отцом, иначе бы ей грозила отправка в детский дом, а фактически продолжала жить с матерью.

Знаете, когда отец ушел из семьи, Алена в третий класс пошла. Умная девочка, и училась хорошо. Нет, она и сейчас учится хорошо. Знаете, Алена привыкла никому не доверять. Особенно самым близким. Иногда так бывает, что тот, кто ближе, способен ранить больнее, ведь он знает все твои слабые места и ахиллесовы пяты. Извините, я так сумбурно рассказываю, перескакиваю с одного на другое. Я очень волнуюсь… Знаете, Алена в своей жизни рассчитывает только на себя, можно сказать, живет по законам джунглей, где каждый сам за себя и человек человеку волк.

– Как ребенок может рассчитывать на себя? Он, как минимум, зависит от взрослых в финансовом плане, – пробормотал отрешенно Вадим и нахмурился.

– Если бы… Алена уже два года работает на рынке. Сначала убирала мусор, сейчас торгует рыбой. Получает за это зарплату, правда, у нее все отбирают мать с отчимом, но ей хватает платить за необходимые школьные нужды. Еще остается на канцелярские товары, даже на кое-какую одежду для себя она зарабатывает, конечно, из секонд-хенда. При всем при этом Алена очень милая и славная девочка. Она добрая и отзывчивая. С ней очень приятно общаться. Не знаю, какая она в школе, скорее всего, замкнутая и необщительная, но со мной Алена именно такая – добрая и славная.

– Так вот откуда эта ершистость и желание отстаивать свое решение любой ценой?

– У нее нет подруг, – подумав, добавила Галина Дмитриевна. – Это все потому, что Алена – девочка, которая пережила насилие. И речь не о сексуальном насилии, нет. Но давайте я объясню вам, что именно я имею в виду. Сначала это было насилие «из любви». Когда Алена родилась, ее родители были слишком заняты выяснением своих отношений, кроме того, они оба работали, поэтому ребенка не баловали и к рукам не приучали, хоть она и голосила часами, не давая спать соседям. И это было не самое страшное время в жизни девочки. Потом был детский сад. Вы же понимаете, что такое детское учреждение и как оно влияет на психику ребенка. Там все приходилось делать по расписанию. Не противоречить тем, кто старше и сильнее, подчиняться, молчать и делать как говорят. Это основные принципы данного учреждения. Именно там впечатлительные дети начинают терять контакт с собой. Я не хочу сказать, что в детском учреждении все плохо, есть и приятные моменты, но… Потом началась школа. Школа работала по тому же принципу, что и детский сад. Хотя к ним добавилось и много новых. Я вас не утомила? Может, вам это не интересно?

– Нет, почему же? Мне хотелось бы узнать о ней побольше. Ей нужно учиться, но для начала ей нужно выжить. Так что рассказывайте.

– Можно вас спросить? Сколько вам лет? Вы женаты?

– Нет, но собираюсь. У нас назначена дата свадьбы. Мне тридцать два года. Я много работаю. У меня частые командировки. Случается, что работаю допоздна и в выходные. Понимаю, что вряд ли моей будущей семье все это будет на пользу, но мне нравится моя работа, я многого добился, став в своем деле профессионалом высокого класса.

– Наверное, трудно жить одинокому человеку, тем более мужчине?

– Галина Дмитриевна, – снисходительно улыбнулся Вадим, – во-первых: я не страдаю от одиночества и не жалуюсь на нехватку общения. У меня много друзей, которые давно завели семьи, но нашей дружбе это не мешает. Институтские друзья частенько вовлекают меня в различные волонтерские проекты. И по части бытовых проблем никаких трудностей у меня нет. Моя девушка, как и многие ее сверстницы, не стремится провести жизнь возле плиты. Раз в неделю приходит домработница, чтобы наводить порядок в доме. Если не хочется готовить самому, всегда можно поесть в ресторане.

– Жизнь соло, – задумчиво произнесла пожилая женщина.

– Что вы сказали? – удивился Вадим.

– Я говорю, жизнь соло. Она стала новой социальной реальностью. Люди перестали нуждаться друг в друге и в совместном житье.

– Это не совсем так, – неуверенно возразил Вяземский.

– Почему вас заинтересовала судьба Алены?

– Мне все это знакомо. Скажем так: у нас с ней общие переживания. – Он помолчал, делая паузу в разговоре. – Алена может оказаться в детском доме, – неожиданно сообщил он.

– А как же отец? Ведь он является ее опекуном.

– Узнав о попытке суицида у дочери, он отказался от опекунства над ней.

Галина Дмитриевна разволновалась, услышав эту новость. Она с тревогой смотрела на Вяземского, ожидая, что он скажет еще, но тот молчал.

– Мы отвлеклись с вами от темы, – неожиданно напомнил он.

– Да-да! – встрепенулась соседка и продолжила: – Аленин папа тогда работал экономистом на «Арсенале» и хотел, чтобы его дочь хорошо училась. За тройки он ее бил и не стеснялся говорить об этом. Даже ремень в ее комнате над кроватью повесил, в целях устрашения. Так и повелось: если из школы девочка приносила плохие отметки, то отец вооружался ремнем, невзирая на мольбы дочери. Виктор тогда на мои замечания говорил: «Вырастет – сама благодарить за науку будет». Так все и шло. Вроде все делалось «из любви» и благих побуждений… Я думаю, именно тогда он и сломал девчонку. Она старалась учиться изо всех сил, игнорируя все остальное. Она до сих пор все свое свободное время сидит над уроками, зубрит, учит. Собственные желания она в расчет не берет совсем, потому что сознает, что не так они и важны в ее теперешней жизни.

Когда отец ушел из семьи, уроки проверять стала мама. Мама очень злилась, если Алена о чем-то спрашивала ее. Мать могла несколько раз перейти на крик и даже истерику на тему «тупоголовости» дочери, которая откуда-то такая взялась. Наказывала мама дочку обычно долгим бойкотом, который запросто могла выдерживать неделями. Алене запрещено было обижаться, кричать, плакать, потому что она должна была быть благодарна за то, что живет с матерью, что та ее не бросила, как отец. Ей можно было молчать, улыбаться и обязательно слушаться. Иначе – наказание ремнем. Или бойкот. И неизвестно, что хуже. А чтобы девочка снова услышала ее голос, мама требовала извинений, произносимых чуть ли не на коленях, после долгих унижений и слез. Потом Алена перестала просить маминой помощи. Когда у нее появлялись затруднения с выполнением домашнего задания, она прибегала ко мне, ведь я учитель начальных классов и когда-то учила Алену. Вскоре и у мамы появился другой интерес. Пьяные загулы, сомнительные друзья, всегда готовые поиздеваться над девочкой. Все было. – Галина Дмитриевна тяжело вздохнула.

– Почему Алена не жаловалась отцу?

– Отцу… У того уже была другая семья, а новая супруга запрещала девочке приходить к ним. Да и искать защиты у отца, который сам часто позволял себе рукоприкладство… – Она замолчала, переживая заново минувшие события. – Я несколько раз сама пыталась поговорить с Маргаритой, но она ничего не желала слушать. Оставалось только прятать девочку у себя вечерами, когда у них были пьяные оргии и скандалы, как в тот злополучный вечер. Жалко, что меня не было дома. Я осталась ночевать у сестры и не смогла уберечь девочку. Даже сейчас, когда с Аленой случилась беда и она убежала из дома, Маргарита не стесняется обзывать ее проституткой и говорит, что та сама во всем виновата. Заметьте, не взрослые пьяные мужики, а девчонка.

Галина Дмитриевна вздохнула и продолжила говорить, теребя руками красивый передник:

– А что касается домашних обязанностей, так они уже давно перекочевали на Алену. После школы она должна была идти на рынок, потом наводить порядок в квартире, мыть посуду и готовить ужин для матери с отчимом. Стирать и гладить белье – это тоже была ее работа. Со временем она привыкла, что все, что бы она ни делала, будет обязательно плохо и не так. И хотя она всеми силами старается сделать все правильно, Маргарита всегда находит к чему придраться, – жаловалась соседка.

Вяземский слушал горестное повествование, а сам вспоминал свою семью. Когда он шестнадцатилетним подростком приехал к матери, то ощутил на своей шкуре все бессмысленные и обидные придирки. Родные люди… Они ведут себя иногда совсем не как родные. Он теперь понимал, почему его так тянуло к этой неуклюжей девчонке, почему так хотелось устроить ее судьбу. Они испытывали одинаковые чувства и были, что называется, родственными душами. Оба выросли без материнской любви, только ему посчастливилось больше: с ним рядом была любящая бабушка. Алене, как видно, повезло меньше.

– Наверное, слушаете и поражаетесь, что же это за люди? Почему стали такими равнодушными? Да?

– Нет. Напротив, мне это все знакомо, – устало заметил он.

– Вадим Георгиевич, а вы могли бы стать опекуном Алены? Я бы сама стала ее опекуном, да мне семьдесят один год. Нельзя, говорят. Вы бы оформили документы на себя, а жить бы она стала со мной.

– По соседству с матерью? – усмехнулся он. – По-моему, это нереально.

– Вы правы. Хотя о чем я говорю? – тяжело вздохнула она. – Разве на это согласится ваша невеста? Да и вы сами… Наверное, это противоречит вашим нормам жизни?

– Нет. Дело совсем не в этом. Алена меня, конечно же, не обременит. У меня есть средства, и я мог бы ей помочь. Но… – Он замолчал, раздумывая.

– Я понимаю, была бы она маленьким ребенком, было бы проще.

– Дело не в этом! – решительно повторил Вяземский. – Как раз маленький ребенок меня бы испугал, а Алена уже достаточно взрослая девочка, способная сама о себе позаботиться. – Договорив фразу, он понял, что эта мысль у него засела в подсознании с утра, но оформилась только сейчас.

– Вадим Георгиевич, помогите девочке.

– Я подумаю. Постараюсь.

– Я буду рада, если у вас все получится. Передавайте Алене привет от меня.

– Обязательно. Спасибо вам за чай и информацию.

От услышанного рассказа ему стало душно. Оказавшись на улице, Вяземский с удовольствием вдохнул полной грудью свежий морозный воздух. Обернувшись на дом, в котором жила Алена, он с удовлетворением подумал о том, что девочка сюда больше не вернется. Всю обратную дорогу до дома он размышлял об отношениях родителей и детей, о том, как важно вовремя разгребать возникшие психологические проблемы в семье, чтобы не случилось того, что произошло с Аленой.

Девочке необходимо чувствовать любовь матери, чтобы уяснить для себя, что она достойна любви и внимания, что ее видят и слышат. Это придаст ей силы, чтобы расти и стать самостоятельной личностью. Дочь нелюбящей, эмоционально отстраненной, или непостоянной, или слишком критичной и жестокой матери – очень рано получает от жизни другие уроки. Она не знает, что произойдет в следующий момент, какая мама будет с ней завтра – хорошая или плохая, она ищет ее любви, но боится, какая реакция на этот раз последует, и не знает, как ее заслужить. Амбивалентная привязанность к такой матери, как у Алены, приучила девочку к тому, чтобы воспринимать отношения с людьми как ненадежные, которым ни в коем случае нельзя доверять. То, что он наблюдал сейчас, при встрече с девочкой, было результатом избегающей привязанности. Именно эта привязанность установила в душе девочки ужасный конфликт между ее детской потребностью в любви и защите и тем эмоционально-физическим насилием, которое она получала в ответ.

Самое плохое в этой проблеме то, что потребность дочери в материнской любви не исчезнет даже тогда, когда Алена станет взрослой и осознает, что это невозможно. Эта потребность будет продолжать жить в ее сердце наряду с ужасным осознанием того факта, что единственный человек, который должен был ее любить безусловной любовью, просто за то, что она есть на свете, этого не делает. Чтобы справиться с этим чувством, ей потребуется для этого целая жизнь. Так же, как и ему самому.

Вадим успел заехать в больницу и передать для Алены фрукты и соки. Подниматься к ней в палату он не стал, давая девочке возможность успокоиться. Весь вечер Вяземский находился под впечатлением от недавнего разговора с Галиной Дмитриевной. Он то и дело вспоминал отдельные моменты, и тогда лицо его приобретало сосредоточенно-хмурое выражение. Жанна видела, что Вяземский смотрит на экран телевизора, не вникая в суть происходящих там событий. Наконец она не выдержала.

– Где ты сейчас находишься? Точно, что не со мной, – улыбнулась она.

– Знаешь, все время думаю о той девчонке. Алене. Я сего-дня ездил к ее матери, хотел поговорить, но там… дурдом полный.

– Зачем тебе это? – искренне удивилась Жанна. – Мы и так ходим к ней в больницу, носим передачи… Вадим! Это еще тебе за спасение утопающего должны орден дать, – засмеялась она.

Вяземский недовольно посмотрел на нее, поднялся и прошелся по комнате.

– Это самое малое, что мы можем сделать для нее, – неожиданно заявил он.

– Вадим, мы ей ничего не должны. Если бы ты сбил ее на машине… А так… Есть у нее родители, пусть и не вполне адекватные, – бездумно произнесла Жанна, но неожиданно на-ткнулась на холодный взгляд Вяземского.

– Ты не понимаешь? Нужно оформить опекунство над ней, чтобы ее не отправили в детский дом, иначе она там пропадет. Надеюсь, ты со мной согласна?

– Конечно, – предусмотрительно согласилась девушка. – Если ты так хочешь. Давай оформим.

– Я так и думал, – с облегчением произнес он. – Завтра поговорю со следователем. Что он скажет?

– Вадим, подожди, ты не сказал, где она будет жить.

– Пока с нами, потом, возможно, с Галиной Дмитриевной. Это соседка Гончаровых. Алена с ней дружна и доверяет ей.

– Надеюсь, с нами она будет жить недолго.

– Посмотрим, – неопределенно пожал он плечами.

Вяземский был рад, что Жанна хоть и против воли, но его поддержала. Они досмотрели фильм, а потом приятно провели остаток вечера.

* * *