СЛУЖБА И ДРУЖБА

Лена работала в частном бюро по охране авторских прав и получению патентов «Олимп».

В море частной инициативы и предпринимательства «Олимп» являл собой уникальный островок – точную копию старых советских учреждений. Десять лет назад он отпочковался от Института патентоведения усилиями бывшего руководителя Лены, а теперь хозяина и работодателя Игоря Евгеньевича Булкина. Сам он никогда бы не рискнул броситься в бурные волны капитализма, спокойно встретил бы пенсию в родном институте. Но жена Булкина, особа активная и целеустремленная, буквально в спину вытолкала Игоря Евгеньевича в бизнес. «Все хватают, а ты ушами хлопаешь! – пилила она мужа. – Государство не резиновое, на всех не напасешься. А тебе бы только удочки забрасывать! В доме престарелых хочешь старость провести? А дети? А внуки?»

Про «удочки» – это в прямом смысле слова, потому что единственной глубокой страстью Булкина была рыбалка. Жена, по профессии врач-невропатолог, переквалифицировалась в уролога – специалиста по дроблению камней в почках – и организовала один из первых медицинских кооперативов.

Камни в организмах россиян накопились в промышленных количествах, и кооператив процветал. А Институт патентоведения, как и все государственные учреждения, трещал по всем швам. Когда жена стала называть Игоря Евгеньевича «мой нахлебник», он решился на отчаянный шаг и зарегистрировал «Олимп».

Имя частному предприятию было выбрано не по причине любви к Древней Греции, а по аналогии с названием бельгийской телескопической удочки – давней мечты Булкина.

Лена согласилась уйти из института вместе с начальником от отчаяния. И ей, и Володе, работавшему в машиностроительном НИИ, зарплату платили нерегулярно, инфляция съела накопления в чулке, сберкассы проглотили сберегательные книжки. На пороге дома отчетливо маячила нужда. А Булкин обещал твердый оклад.

Слово он сдержал. Но не потому, что вдруг открыл в себе деловую хватку. Напротив, растерял на вольных хлебах и прежнюю активность. По всем статьям бюро должно было прогореть. Спасла «Олимп» Булкина-уролог.

Она удачно, в песок, раздробила камни в почках председателю одного из крупных благотворительных фондов. Счастливый и облегченный председатель взял «Олимп» под свое крыло. Была организована программа поддержки изобретателей, рационализаторов и новаторов с громким названием «Российские эдисоны». Под нее в «Олимп» потекли денежки, вначале мелкой струйкой, а потом широким потоком, оставляя на булкинском счету малую часть, а в основном утекая в загадочные офшоры.

Игорь Евгеньевич в финансовых делах собственного предприятия разбирался плохо.

Да от него только и требовалось подписывать бумаги, которые привозил бухгалтер фонда.

Понукаемый женой, Игорь Евгеньевич не забывал периодически ставить перед правлением фонда вопрос об увеличении своей зарплаты. К чести Булкина, он одновременно хлопотал о пропорциональном увеличении оклада двух своих сотрудниц – Лены и Зои Михайловны.

Как ни скудна была производственная деятельность «Олимпа», но все-таки была. Ведь приходилось давать о себе рекламу в столичной и провинциальной прессе. Когда являлись соискатели на защиту авторских прав, им вежливо отвечали, что пока юрист отсутствует и эти дела мы не ведем. А с изобретателями, жаждущими патентов, две сотрудницы справлялись отлично, ведь в Институте патентоведения они в свое время и заявки оформляли, и формулу изобретения помогали составлять, и экспертизы организовывали.

Изобретатели, как правило, люди серийной продукции. Не то чтобы один раз придумал атомный реактор и успокоился. Нет, эдисоны творчески горят, как писатели или художники, – штампуют без устали открытие за изобретением. И патентоведы называют их соответственно – авторы. За Леной и Зоей Михайловной, естественно, переползли их авторы из института. Но и новички захаживали, из далей и весей объемистые письма слали, подростки с вечными двигателями надоедали, изобретатели велосипедов тоже не в редкость были. Три посетителя в день или четыре письма – это уже перегрузка в «Олимпе».

Поскольку Булкин других методов руководства, кроме советских, не знал, он оставил прежний режим работы: три дня приемных, а два на работу с документами, которые можно брать домой. Брать было нечего, и домашнее хозяйство за ту же зарплату процветало.

Словом, Лене Соболевой очень повезло с местом службы. Но за этот подарок судьбы, как она считала, расплатилась очень тяжело.

Один за другим умерли родители. Сначала отец от инсульта, потом мама от инфаркта.

Знала бы, что так получится, на воде и хлебе сидела, только бы их сохранить!

Лена приходила на работу в понедельник, среду и пятницу. Зоя Михайловна – во вторник, среду и четверг, предпочитая удлинять себе выходные на даче. Поэтому пересекались они только в среду, если, конечно, кто-нибудь из них не заболевал и не приходилось друг друга подменять.

Нынче была среда, и обе сотрудницы несли вахту.

Несмотря на то что с Зоей Михайловной Лена проработала в общей сложности лет пятнадцать, еще в Институте патентоведения за соседними столами сидели, доверительных отношений между ними не было. Да и представить, что Зоя Михайловна, бездетная пятидесятилетняя жена отставного полковника авиации, может с кем-то сплетничать, злословить или откровенничать?.. Только сама с собой и перед зеркалом!

Лена иногда завидовала ей – уметь так себя держать! Прямо столбовая дворянка и гранд-дама! Отлакирована каждая волосинка в прическе, а набойки на туфлях никогда не бывают стоптаны. Взгляд холодный, куда-то тебе в переносицу и сквозь голову. Этот взгляд близко посаженных глаз держал человека на дистанции, как двустволка.

Однажды Лена не удержалась и спросила:

– Зоя Михайловна! Кто были ваши родители?

– Чем, простите, вызван ваш интерес? – ответила не сразу, выдержала паузу.

– Просто мне кажется, – искренне польстила Лена, – что вы из старинного, благородного рода.

– Мои родители были простыми советскими людьми. У вас еще есть вопросы по моей биографии?

– Простите! – смутилась Лена и заерзала под насмешливо-презрительным взглядом точно в середину ее лба. – Просто вы… сдержанная и рациональная! Вот бы Настя такой же выросла!

Зоя Михайловна молчала, всем видом показывая, что педагогические проблемы семьи Соболевых ее не интересуют. Лена еще раз извинилась.

Но в среду, следующий после печального происшествия в семье Соболевых день, Зоя Михайловна проявила долю сострадания к своей коллеге:

– Елена Викторовна, разрешите сделать вам замечание. У вас один глаз подведен синей краской, а другой – черной.

Лена ахнула и стала искать в сумочке платочек и зеркало.

Утром, когда она пыталась замаскировать опухшие от рыданий глаза, Петя отвлек на поиски тетрадки по математике, а вернувшись в ванную, Лена перепутала гримерные карандаши. И всю дорогу ехала в клоунском виде!

Зоя Михайловна едва заметно брезгливо скривилась, глядя, как Лена трет платком веки, достала из своей косметички изящный тюбик, выдавила гель на специальную салфетку, встала, подошла и протянула салфетку Лене.

– Спасибо!

– У вас неприятности, – констатировала Зоя Михайловна.

Говорила она спиной к Лене, шествуя обратно к своему столу.

– От меня муж ушел.

– Да? – Зоя Михайловна слегка приподняла брови.

Неизвестно, чего больше было в ее удивлении – сочувствия или насмешки. Она всегда так реагировала на чужие проблемы – легким презрением. Словно ее собеседник опростоволосился исключительно по собственной вине, вроде собачонки, из-под носа которой умыкнули косточку. А уж у нее, у Зои Михайловны, попробуй отбери. Как ни странно, нескрываемое превосходство оказывало больше помощи, чем бурное соболезнование. Человек глотал слезы и начинал думать, как выбраться из тупика.

– Да, – подтвердила Лена, – приревновал меня совершенно напрасно.

«Еще бы не напрасно, – подумала Зоя Михайловна. – Эх ты, кошечка на диванчике с клубочком ниточек. Укатился клубочек».

– Все образуется, – сказала она вслух. – Могу дать вам совет: купите себе дорогую, красивую вещь, например золотое украшение. Ничто лучше не примиряет нас с несовершенством мира, то бишь с мужчинами, как дорогой подарок.

«Ну конечно! – мысленно возразила Лена. – Это у тебя неизвестно откуда, при муже-отставнике, деньги на золото и бриллианты. А я у семьи кусок хлеба отберу?»

Она вздохнула и принялась набирать рабочий телефон мужа.

Рассказывая Володе о визите соседки, Лена никак не могла избавиться от извиняющегося тона, злилась на себя, но от этого лепетала еще более просительно и приторно-ласково.

– Все понял, – сказал Володя, выслушав ее.

– Что понял?

– Понял и подумаю. Мне некогда. Извини.

И положил трубку.

– Если вам нужно уйти, – проговорила Зоя Михайловна, не поднимая головы от бумаг, – я скажу начальнику, что вы в библиотеке.

– Спасибо! – поблагодарила Лена, вставая.

Она действительно испытывала необходимость излить свое горе родному и близкому человеку. Таким человеком была подруга детства Алла Воробейчикова.

Они выросли в одном дворе, вместе ходили в садик, в школу, учились в одном институте и только после замужества стали видеться реже и перестали отчитываться друг перед другом о каждом дне. В детстве их принимали за сестер, различия стали проявляться, когда в их жизни возникли мужчины.

Из общего детства Алла и Лена вынесли диаметрально противоположные идеологические установки во взглядах на семейную жизнь. Лена главное внимание уделяла заботе материальной – накормить, обстирать, одеть, обуть, Алла делала упор на интеллект. Лена не забивала голову нелепостями вроде собственной карьеры, Алла творческой активности придавала решающее значение.

Алла, как и Лена, по специальности технолог мясо-молочной промышленности, никогда не трудилась ни в мясной, ни в молочной промышленности. Она работала редактором в издательстве «Пищепром», которое со временем переродилось в производителя детективов и женских романов. В издательстве Алла и познакомилась со своим мужем – Родионом, по ее словам, безумно талантливым и многообещающим писателем.

Много обещал Родион лет пятнадцать. Алла не уставала повторять, что когда-нибудь из-под его пера появится великое произведение.

Лена мысленно подсчитала, что если в день писать по одному предложению, то за полтора десятка лет толстая книга получится. Очевидно, и подобная производительность Родиону была не по силам. Да и, кроме главного произведения, приходилось заботиться о хлебе насущном. Под псевдонимом Тит Колодезный Родион, как он говорил, «строгал» кроваво-эротические детективы.

Несмотря на годы знакомства, у Лены не было четкого мнения о Родионе. Трезвым он был немногословен, под градусом – ироничным и колючим. Лене иногда казалось, что в глубине души Родион носит какую-то боль и немалые силы тратит на то, чтобы заглушить эту боль, давно отчаявшись избавиться от нее полностью.

Выйдя замуж за литератора, Алла со свойственным ей рвением стала делать из себя литературоведа. Она вгрызалась в творчество неореалистов, модернистов и прочих авангардистов, убедила себя, что оно ей нравится и она в нем разбирается. Алла знала массу имен и терминов, пересыпала ими речь и в итоге превратилась в экстравагантную богемную даму – ту, по ее представлению, что наиболее подходит Родиону.

Лена подозревала, что Алла ошибается и Родион предпочел бы чистые носки и сорочки разглагольствованиям по поводу кубофутуризма. Да он и сам говорил открытым текстом: «Ты, мать, вместо того чтобы лабуду всякую читать, лучше бы пирогов испекла».

Но Алла утверждала, что это у мужа своеобразный юмор. Лена таких шуток не понимала и подкармливала время от времени Родиона домашней стряпней.

Несмотря на разницу идеологических установок и тайную критику друг друга, они оставались близкими подругами. Были готовы в режиме «скорой помощи» мчаться на выручку, подставить плечо или утереть слезы.

Каждая женщина считает себя специалистом по человеческим отношениям и знатоком психологии семейной жизни. Проблемы в чужой семье легче простого объяснить, невооруженным глазом видно, и спорить не о чем. (Эта мудрость почему-то оборачивается полной беспомощностью в собственной семье.) Алла не была исключением из правила. Более того, экспертом в неведомой Лене области психоанализа.

Подруга внимательно выслушала три циклических пересказа о нашествии Ивановой и внезапном уходе Володи. Они сидели на кухне у Аллы. Лена, рассказывая, привычно хозяйничала: сварила кофе, сделала бутерброды из предусмотрительно купленных по дороге продуктов. Алла задумчиво курила.

– Скажи мне! – потребовала Лена, остановившись на четвертом круге повествования и запричитав. – Как это понимать? Что мне теперь делать? За что? Почему? Ой, голова кругом!

– Спокойно! Разберемся! – пообещала Алла и принялась задавать вопросы и сама же на них отвечать:

– Что мы имеем? Володю, счастливо получившего в твоем лице продолжение собственной мамы. Как известно, все мужчины в той или иной степени подвержены эдипову комплексу, ищут спутницу жизни, повторяющую черты родной мамочки.

Лена очень хорошо относилась к свекрови.

Можно сказать, любила, потому что не могла не любить человека, подарившего миру и лично ей Володю. Но прекрасные их отношения были в немалой степени обусловлены территориальной разобщенностью. Родители Володи жили в городе Большеречье Омской области, то есть далеко в Сибири. Когда свекровь приезжала в Москву, внуки радовались и предрекали: «Бабуля подарков навезет, варенья и грибов. Будет нас жизни учить». Володина мама работала дефектологом-воспитателем с умственно отсталыми детьми и невольно перенесла на остальную, здоровую часть человечества принципы общения с дебилами. Она постоянно растолковывала и объясняла очевидные вещи: дождь пошел, потому что синоптики предсказали, кран надо закрывать, чтобы вода понапрасну не вытекала, руки мыть от микробов, простуды от сквозняков, солнце встает на востоке, садится на западе, к безударным гласным надо подобрать проверочное слово… Через неделю общения Лена была готова выть белугой, чувствовала себя неумехой у кухонной плиты, плохой хозяйкой, не способной без подсказки шагу ступить, и вообще резко теряла умственные способности. Ловила себя на тихом бормотании в такт повороту ручки мясорубки: «Свинина, потому что от свиньи, баранина, потому что из барана. А говядина? Может, я не правильно говорю? Как надо? Коровятина? Бычатина?» Свекровь уезжала – все возвращалось на места, в том числе и пошатнувшийся интеллект.

Лена – копия свекрови? Сомнительно!

Кстати, и Алла походит на изнеженную и капризную мать Родиона, как огурец – на студень. Но Лена не стала перебивать подругу, отвлекать на частности.

– Последние годы, – рассуждала Алла, – ты практически не менялась, не выходила из лапидарного образа наседки-жены и матери.

У Володи накопилось неведомое ему самому пресыщение. Его подсознание искало повод, чтобы избавиться от вечного мелькания перед глазами постылой матрешки в кухонном фартуке. Его, по сути, не интересует, виновна ты или нет. Главное, чего ему хочется, – загулять самому, получить новые ощущения, реализовать эротические мечты.

– Я ему регулярно покупаю средства от облысения, – оправдывалась Лена.

– И при чем здесь эротика? – закатила глаза Алла. – Фантастическое невежество! Скажи спасибо, что он продержался за твою юбку восемнадцать лет.

– А теперь что будет? – со страхом спросила Лена.

– Володя станет искать объект для удовлетворения своих подсознательных фантазий. Если, конечно, уже не нашел.

– Подожди! – испуганно остановила подругу Лена. – Я запуталась. Значит, Володя ушел не потому, что ошибочно меня приревновал, а потому, что сам хочет изменить?

– Верно. Повод скрывает истинную причину.

– Но это же с ног на голову! – возмутилась Лена.

– Ты ничего не понимаешь в психоанализе! – попеняла Алла.

– Научи меня! – попросила Лена.

– Хорошо! – согласилась Алла. – Например, женщине регулярно снится сон, что она с аппетитом поглощает спагетти. Что это значит?

– Значит, надо купить макарон, сварить и наесться, – словно на уроке ответила Лена.

– Боже! – всплеснула руками Алла. – Каменный век! Это эротический сон! Она мечтает о любовнике-итальянце! Спагетти – сексуальный символ, маскирующий фантазии о мужских фаллосах, длинных и гибких.

– Каких-каких? – опешила Лена. – Фу, гадость! У тебя везде эротика и секс! Даже в макаронах!

– Не у меня, – поправила Алла, – а в жизни! И у твоего Володи! Его основной инстинкт, задавленный пуританским воспитанием, моральным долгом перед женой и детьми, прятался долгие годы в сублимировании. Володя ведь любит по дереву выжигать, правильно? Сублимирует! Рано или поздно сексуальная буря начинает рваться наружу. В противном случае – невроз, психоз и санитары в белых халатах.

– Хочешь сказать, – обиделась Лена, – что я мужа до психушки довела? Тебя послушать, страшней меня злодейки нет!

– Ты все время скатываешься на землю!

– Я на ней живу!

– Хорошо! – вздохнула Алла. – Начнем все сначала. Володя ушел. Так? Можно сказать, умчался, даже голову не помыл. Верно? О чем это говорит? О том, что мысль о побеге давно сидела в его подсознании. Требовался толчок, он нарисовался в виде Ивановой. Теперь с другой стороны. Володя – кто угодно, но не идиот. Не верит же он, в самом деле, что ты можешь ему изменить?

– Не могу! – подтвердила Лена.

– Если это знаешь ты, я, все наши знакомые, то почему Володя исключение? Раньше за ним не водилось ревнивых мавританских страстей. Твой муж – не Отелло по складу характера. Правильно? Теперь сама видишь? Он ушел по потребности, а не по способности!

– Ужас! – пробормотала Лена. – Я совершенно иначе все представляла. Алка, какая ты умная! Но что мне-то сейчас делать?

– Прежде всего, подковаться теоретически!

И вручила книгу «Сексуальная жизнь мужчины и женщины», велела внимательно изучить. Алла заявила, что революцию нужно начинать в данной области, остальное приложится. Так диктуют наимоднейшие теории.

Алла, конечно, не читала специальную научную литературу по психоанализу, увлекалась толкователями и популяризаторами, среди которых было немало шарлатанов, зарабатывающих популярность на шокировании обывателей.

Когда Лена спросила подругу, применяет ли та полученные знания в личной жизни с Родионом, Алла справедливо напомнила, что от нее муж пока не уходил. Это была истинная правда.

За чтение Лена принялась поздно вечером, лежа в покинутой супругом постели. «В первой главе вы познакомитесь с интимной жизнью мужчин, вторая посвящена половой деятельности женщин», – обещало предисловие.

«Надо же, – удивилась Лена, – а я думала, это вместе происходит».

Книгу она читала до рассвета, пока не перевернула последнюю страницу. Временами вскакивала и лихорадочно маршировала по комнате, испытывая настоятельную потребность в присутствии мужа. Некоторые откровения, напротив, вызывали у нее такое отвращение, что боялась навсегда потерять половое влечение. До одних премудростей, как оказалось, они с Володей дошли безо всякой теоретической подготовки, а другие ухищрения не только не приходили им в голову, но и представлялись Лене абсолютно тошнотворными.

Печальный вывод, который напрашивался сам собой после прочтения книги, заключался в том, что все человеческие желания, стремления идут вовсе не от сознания, то есть от головы, а гнездятся у человечества ниже пояса. Итог был тем более грустен, что Лена оказывалась мутантом – она жила сердцем. После без малого двадцатилетней замужней жизни эти самые желания стояли у Лены на десятом месте – после стремления хорошо накормить, одеть, обстирать семью, выучить детей и даже вырастить волосы на Володиной макушке.

Алла была совершенно права, и книга доказывала с сокрушительной безапелляционностью, что основной инстинкт, то есть секс, правит миром.

Лена без энтузиазма думала о том, что для сохранения семьи ей придется купить призывное эротичное белье или плясать перед мужем в чем мать родила.