Глава 5

Костя изменил решение. Не потому, что хотел увидеть Веру. Она ему понравилась, но не настолько, чтобы любоваться ею в кругу семьи и рядом с мужем-дипломатом.

Игорь Петрович собрался уходить из группы. Он перечислил Косте четыре причины: близость лета и отпуска, необходимость закончить книгу, возможная командировка. Количество доводов наводило на мысль об их искусственности, да и лукавить Игорь Петрович не умел. Лицо выдавало старательное желание замаскировать истинные причины ухода от психотерапевта. Костя быстро понял: проблема в том, что Игорю Петровичу не по карману плата, которую требует кооператив.

Предложи ему Костя посещать занятия бесплатно (руководство медцентра наверняка прислушалось бы к аргументам Колесова), Игорь Петрович наверняка оскорбится. Поэтому Костя решил поговорить со стариком прямо и открыто, или, точнее, почти прямо и почти открыто.

Они открыли форточку в кабинете Кости, закурили.

– Игорь Петрович, ваше решение меня, признаться, очень расстраивает, – начал Костя. – И не столько из-за вашего самочувствия, сколько по причине вреда, который ваш уход нанесет группе. Мы стали командой, которая дружно идет к намеченной цели. Кто-то быстрее, кто-то медленнее, но идем мы именно командой. Вспомните, если Коля или Надя не приходят на занятия, мы сразу чувствуем их отсутствие. Это касается любого. Но вас – в первую очередь. Разве вы не понимаете, что стали своего рода моральным авторитетом? Видите ли, сознание того, что неординарная личность переживает те же проблемы, что и ты, помогает от этих проблем избавиться. Стоит какой-нибудь кинозвезде прооперировать геморрой, как у проктологов нет отбоя от желающих на ту же операцию. Вас не коробит сравнение?

– Нет-нет. Спасибо за лестное мнение. Да я сам ребят очень люблю, они ведь мне как дети.

– Вот я и прошу за них. Игорь Петрович, полгода? Этот срок необходим для максимального эффекта. Потерпите полгода?

– Ну что же. Если это нужно ребяткам.

– Спасибо. Кстати, чуть не забыл вам сказать. Наше кооперативное начальство выступило с почином: с некоторых категорий пациентов не брать плату. С ветеранов и инвалидов, кажется. Вы, возможно, попадете в число избранных. Не отказывайтесь, если предложат. С чего бы вам заботиться об их доходах? Они люди не бедные.

– Может быть, тогда Наденьку освободить от платы?

– Она пока не ветеран и, к счастью, не инвалид. Игорь Петрович, хочу попросить вас об одной услуге, – быстро перевел Костя разговор на другое, – помните, вы рекомендовали обратиться ко мне симпатичной женщине Вере Николаевне… забыл фамилию, какая-то немецкая.

– Крафт, – подсказал Игорь Петрович.

Костя кивнул и изложил просьбу: помогите устроить Анну Рудольфовну в стационар психиатрической клиники.

У мудрого и щепетильного старика могли остаться сомнения – его пытаются облагодетельствовать. Услуги – не только коллективу, но и лично врачу – маскируют интригу. Ничего другого, кроме госпитализации дипломатической вдовы, Костя придумать не сумел.

На дачу к Крафтам они ехали на старой, с бегущим оленем на капоте, «Волге» Игоря Петровича. Говорили об Анне Рудольфовне. После слов «Она, в сущности, добрый человек» – Игорь Петрович задумался и сказал:

– Хотя что значит – добрый? Говорить о милосердии любит. Но ни одного ее доброго поступка я что-то припомнить не могу. Я, знаете ли, тоже не юноша, но у Анны – точно старческий маразм. Уверена, что все наши приятели были когда-то в нее влюблены. И я в том числе. Представляете? Глупость несусветная. Мы с Сергеем, ее покойным мужем, дружили еще с института. Даже не в этом дело. Я и Анна! Полнейший абсурд.

– Почему вы так нервничаете? Она строит матримониальные планы? Женить вас на себе хочет?

– Нет, ни в коем случае. Я для нее мелкая сошка, «старый зануда и педант», как она меня называет. Но я действительно никогда не был в нее влюблен!

– Что не есть повод рушить иллюзии, помогающие человеку жить. Женщины удачно сказанный комплимент помнят иногда всю жизнь. Массу деталей, фактов собственной биографии забывают, а впечатление, которое они производили в молодости, греет их до гробовой доски. И зачем их остужать?

– Возможно, вы правы. Не знаю.

– Игорь Петрович, а какие у них отношения с Верой Николаевной?

– Верочка умница. Славная, умная девочка. Любого другого может покорить своим спокойствием и чистотой. Да, именно чистотой – это точное слово. Но только не Анну. Такой свекрови врагу не пожелаешь. Сережа, муж Верочки, работает, редко дома бывает, ему рикошетом достается. Да и вообще он для матери идол, кумир и все такое прочее. Есть у Анны еще дочь от первого брака, но она всегда была на положении Золушки. Дали образование, выдали удачно замуж и, кажется, забыли на веки вечные. Константин Владимирович, вас не смущает, что мы, кажется, сплетничаем?

– Нисколько, мы с вами вырабатываем стратегию и тактику терапевтического нашествия.

– Тогда я вам еще скажу. Моя покойная жена называла Анну Крафт артисткой-злодейкой. Анна Рудольфовна умеет быть очаровательной и легко покоряет тех людей, которые ей зачем-то нужны. Во всяком случае, прежде ей это хорошо удавалось. В блестящей карьере мужа она сыграла большую роль. Но она… простите, опять сошлюсь на слова жены. Анна получает удовольствие от унижения людей, вот именно удовольствие, как пьяница от стакана водки. Казалось бы, что за радость пнуть поверженного льва, какого-нибудь отставного министра? О мелких сошках и говорить не приходится.

Костя был уже не рад, что завел этот разговор. В числе его пациенток Анна Рудольфовна определенно никогда не будет. Игорь Петрович к установке «не сплетничаем, а терапию готовим» отнесся со всей ответственностью. Он рассказывал о тех временах, когда Анна Рудольфовна была послихой в одной из европейских стран. Послиха – значит жена посла. Слово не симпатичное, вроде зайчихи, но в дипломатических кругах принято как своего рода жаргонизм. На территории площадью два гектара Анна Рудольфовна организовала настоящую деспотию. Любимчики и фавориты-наушники, которых она постоянно меняла, плели интриги, а ниточки она держала в своих руках. Любая характеристика, назначение на должность, марка автомобиля для дипломата, работа для его жены – все и вся свершалось только с ее благословения. Но особенное удовольствие ей доставляла борьба за чистоту морального облика. В советской колонии – в посольстве, в торговом и военном представительствах – много молодежи, все семейные, но, конечно, бывали и измены, и страстные романы. Анна каждый случай, о котором ей доносили, вытаскивала на суд общественности. Ее – на заседание женсовета, его – на партийное бюро. И пошла писать губерния: допрос с пристрастием, а потом – позорите имя советского человека, моральное падение, сегодня жену, завтра родину продадите…

«Явная неудовлетворенность в сексуальной жизни», – подумал Костя, а вслух спросил:

– Неужели все дипломаты были так безропотны, что позволяли издеваться над собой?

– Конечно, не все, – от страха быть неправильно понятым Игорь Петрович даже затормозил и повернулся к Косте, – не думайте, что каста дипломатов – это некие приспособленцы и убогие духом люди. Ничего подобного. Посольский народ в своем большинстве интеллигентен, умен, образован, способен представлять и защищать интересы своей страны – задача, смею вас уверить, подчас очень непростая. За границей не только по магазинам да ресторанам шляются, а работают, напряженно работают.

– Да, разумеется, я понимаю, – успокоил его Костя. – Далеко нам еще?

– Мы уже приехали.

Загородный дом Крафтов находился в старом дачном поселке, разбитом когда-то в лесу. Мидовские чиновники садоводством и огородничеством не занимались, деревьев не вырубали. Идиллический пейзаж несколько портили строившиеся в поселке новые дома-замки из красного кирпича.

Веру они увидели, когда прошли по дорожке в глубь участка, к дому. В шортах и легкомысленной футболочке, с двумя косичками, заплетенными у висков, она казалась подростком. Костя сначала не узнал ее, а узнав, подумал, что на вид ей можно дать лет тринадцать. Подошел ближе, протянул руку, мысленно прибавил три года – шестнадцать.

Вера стояла на лестнице, прислоненной к летнему душу, и держала в руках ведерко с краской. Дарья на крыше орудовала кистью.

По заляпанному краской лицу Веры, по легкому замешательству, с которым она поздоровалась, можно было понять – их не ждали. Но вышедшая на крыльцо Анна Рудольфовна, давно и медленно стареющая женщина, в шелковом платье, с бусами на шее и браслетами на запястьях, сказала низким, хорошо поставленным голосом учительницы:

– Я уже решила, что вы передумали нас посетить.

Когда Игорь Петрович представил ей Костю, она протянула руку ладошкой вниз – для поцелуя. Но, по-мальчишески решив отомстить за смущение Веры, которую Анна Рудольфовна не сочла нужным предупредить о гостях, Костя пожал руку в перстнях.

– Вы познакомились с моей невесткой? – осведомилась Анна Рудольфовна.

– Только что, – соврал Костя.

После церемонии представления он вернулся к Вере с Дашей, предложил помощь в малярных работах.

Дарья спускаться с крыши душа не желала.

– Почему это мы должны бросать? Из-за них, че ли? – возмущалась она. – Тут немножечко осталось.

– Все, Дашенька, – уговаривала ее Вера, – работы имени Тома Сойера окончены, завтра докрасим.

Дарья плюхнулась животом на незакрашенную часть крыши, свесила вниз кудрявую головку.

– Ты кто? – спросила она Костю.

– Вы, – поправила ее Вера.

– Ну вы, че ли, не все, че ли, равно.

– Меня зовут Константин Владимирович. Можешь звать дядей Костей, но не дедушкой. Договорились?

– Нет, че ли, я не понимаю. А по работе кто?

– По профессии, – снова поправила ее Вера.

– Доктор.

Костя улыбался: симпатичные, залитые солнечным светом на фоне зелени деревьев, девчонки. Маленькая, с черными цыганскими кудряшками, любопытными глазенками, походила на вертлявого чертика. Старшая – на школьницу на практике после учебного года. Костя старался не опускать глаза, не разглядывать девичью грудь, не стянутую бюстгальтером под тоненькой майкой. И не пялиться на бедра.

– Какой доктор? – спросила Даша.

– Думаю, что хороший.

– Че ли не понимаете? Что вы лечите: че ли там рты или ноги?

– Челикать мы научились у шофера, который перевозил нас на дачу, – пояснила Вера.

– Я че ли там лечу характеры людей, – сказал Костя.

– Настроение? – уточнила Даша.

– Настроение, – согласился Костя.

– Че ли вы клоун? – Дарья взвизгнула от восхищения.

Костя расхохотался и весело подтвердил Дашино определение.

– Давай отпустим тетю Веру, – предложил он, – а сами докрасим. Похоже, нам есть о чем поговорить.

Вера воспротивилась эксплуатации гостей, но ее быстро уговорили. Дарье надо было задать Косте множество вопросов. Ее интересовало, может ли он лечить настроение кошек и собак. Костя, отвечая девочке и придерживая лестницу, оглянулся, чтобы увидеть ноги Веры, шедшей к дому. Красивые ножки.

Обед в саду, точнее, в лесу – среди деревьев не было ни одного плодового, а только ели и березы, – со старинным фарфором и серебряными вилками, напоминал мизансцену из чеховских спектаклей. Разговор, направляемый Анной Рудольфовной, казался вполне светским и умеренно интеллектуальным.

– Вам знакома книга Отто Вейнингера «Пол и характер»? – спросила она Костю.

– Да, знакома.

– Только не говорите мне, что вы согласны с этим ужасным немцем. – Анна Рудольфовна жеманно погрозила пальчиком. – Он низводит женщин до положения биологических машин. В каких-то главах он, безусловно, гениален, но скажите, как можно согласиться с утверждением о том, что материнская любовь безнравственна? Да, мы любим своих детей безумно, слепо, со всеми их недостатками. И поэтому мы, женщины, безнравственны? А разделить всех женщин на два класса – матерей и проституток? Это не безнравственно?

По тому, как Анна Рудольфовна критиковала Вейнингера, Костя понял, что книгу она либо не читала, либо обладала способностью выщипывать из текста пикантные кусочки, как отщипывают изюм от булочки. Чтобы прослыть эрудированным человеком – ход беспроигрышный.

Он слегка поддержал Анну Рудольфовну, выдвинув аргумент существования отцовской любви, которая бывает так же слепа, как и материнская. Потом растолковал некоторые любопытные, с его точки зрения, места в книге. Перешел на проблемы с психикой у самого автора: Вейнингер, написавший книгу, развенчивающую женщину, покончил с собой из-за неразделенной любви. У Анны Рудольфовны теперь будут новые факты для другого «интеллектуального» разговора на эту тему.

Заговорили об отечественном здравоохранении. У каждого были к нему претензии и рассказ о некомпетентности или черствости врачей. Костя высказал банальную мысль о том, что здоровье людей зависит от экономического благополучия общества, которое, в свою очередь, складывается из экономического благополучия отдельных его членов. В качестве примера привел геронтологическую клинику санаторного типа в их больнице и живописал ее достоинства.

– В подобном заведении, – говорил он, – всякий человек после пятидесяти должен провести хотя бы один месяц в году. Это реальный способ продлить жизнь и оставаться здоровым, хотя и не дешевый. Впрочем, и богатых людей в нашем городе немало. На госпитализацию очередь. Даже мы, врачи, устраиваем туда своих родителей и друзей по старому как мир способу – по знакомству.

Крючок был заброшен, оставалось надеяться, что Анна Рудольфовна наживку проглотит. Больше к этой теме Костя возвращаться не собирался. Ему вообще хотелось общаться не с напыщенной Анной Рудольфовной и не с Игорем Петровичем, который до сих пор переживал из-за своих откровений в автомобиле, а с красивой молодой женщиной, с Верой. Она теперь была в легком ситцевом платье, волосы убрала в пучок, но на лбу, на висках, на затылке они слегка выбились, что делало ее по-домашнему милой. Прав был Игорь Петрович – Вера действительно окружена атмосферой удивительной чистоты. Но к слову «удивительной» Костя бы добавил – «возбуждающей».

Им удалось остаться вдвоем только к вечеру, когда Вера и Даша пошли провожать его до станции. Игорь Петрович уезжал на следующий день.

Дарья прыгала по лесной тропинке, собирала цветы, спрашивала их названия. Костя не знал ни одного растения, Вера – почти все. Она научила Дашу плести венок, и девочка погрузилась в это занятие.

На яркой, еще по-весеннему чистой зелени травы и деревьев желтыми и пурпурными красками играли солнечные блики. Темнеющий лес источал цветочно-терпкие ароматы, которые сдерживал знойным днем.

Костя подумал о том, что он, в сущности, лишен очень многих важных для человека вещей. Вот таких прогулок по лесу, верной и доброй жены, ребенка, семейного гнезда, в котором можно расслабиться и отдохнуть от профессиональных проблем.

– Я хотела вас спросить, – начала Вера. – С Дашиным отцом случилось несчастье…

Она остановилась, повернулась к Косте, как бы подчеркивая важность предстоящего разговора. Он видел ее волнение и почувствовал укол ревности к Дашиному папе. Почему Вера о нем беспокоится?

– Он упал, – продолжала Вера, – упал на лестнице. Голова разбита, кровь, глаза закатились, потерял сознание – словом, страшно, очень страшно. Даша у нас уже неделю. Я звоню им домой в Москву – никто не отвечает. В больнице, в справочной, говорят, что состояние Юры тяжелое. Аня, мама Дашеньки, в положении, через месяц должна рожать. Моя свекровь не может остаться и на несколько часов одна, но на следующей неделе я все-таки поеду с Дашей в Москву. Неопределенность изнурительна. Как вы думаете, чем подобная травма может грозить Юре?

Костя ответил не сразу. Он сорвал травинку и задумчиво ее покусывал.

– Я не специалист. Единственное, что могу сказать… Видите ли, только один орган человеческого тела природа спрятала особенно надежно – мозг. Прочные кости черепа, особая жидкость, в которой мозг плавает. Потому что его надо тщательно беречь от травм, сотрясений. Более того, как вы знаете, кровь движется по сосудам под особым давлением и пульсируя. Но на входе в мозг расположены механизмы, которые эту пульсацию убирают, кровь идет ровным потоком и с другим давлением. Все это очень тонко и сложно, по сути, мало нами понято и изучено… Думаю, у вашего друга возникнут те же осложнения, что бывают у людей, перенесших инсульт, – паралич, потеря памяти, навыков чтения, письма и прочее. Все зависит от того, какой участок мозга и насколько пострадал.

Костя не хотел говорить о почти неизбежных нарушениях психики у этих больных.

Чтобы немного отвлечь Веру, он рассказал об удивительной способности одних участков мозга брать на себя функции других, пораженных. Так, собственно, и происходит выздоровление человека. Вспомнил курьезные случаи: у одного монтажника после падения с большой высоты неожиданно открылись способности живописца. Он оставил прежнюю профессию и весь отдался новому призванию. Даже несколько выставок провел. Описан и другой случай: после сильного сотрясения мозга у невежественного крестьянского парня появилась необыкновенная тяга к знаниям, он поступил в университет и впоследствии защитил диссертацию.

Костя не стал уточнять, что в истории медицины таких случаев не наберется и полдесятка на многие миллионы.