Полина Сергеевна знала это выражение лица, но прежде видела его только у мужа. Когда Олег смотрел вот так холодно и сердито, когда в его глазах сверкала сталь, губы поджимались, ноздри напрягались – с ним было бесполезно что-либо обсуждать. Уговаривать, доказывать, убеждать – бессмысленно. И слезы не помогали, только вызывали еще большее раздражение. Его нужно было оставить в покое, дать возможность остыть, подумать, дождаться, когда пропадет упрямый настрой любое ее замечание принимать в штыки. Через час, на следующий день, через неделю он сам вернется к проблеме или сможет спокойно выслушать аргументы жены.

Однако сейчас Полина Сергеевна не могла отложить разговор.

– На ком? – спросила она. – На ком ты женишься?

– На Юсе.

Родители опять посмотрели друг на друга: разве может быть, чтобы мальчик вдруг сошел с ума?

– На Юсе, – повторил сын. – Она хорошая, очень хорошая. Вы ее не знаете. Я ее очень люблю, и она беременна, у нее будет… этот… сын… или дочь… То есть у нас…

Олег Арсеньевич быстрее жены пришел в себя.

– Сенька, ты идиот? – спросил он. – Больной? Кретин?

– Я так и знал, так и думал! Не ждите меня, ночевать не приду. – Сенька развернулся, ушел, хлопнув дверью.

Оглушенные Полина Сергеевна и Олег Арсеньевич несколько минут молча смотрели друг на друга. Точно ждали успокаивающего ответа на немой вопрос: «Это мне снится? Этот бред ведь не на самом деле?»

– Ущипни меня, – попросила Полина Сергеевна.

– Да тут хоть исчи… исщипайся, – запутался Олег Арсеньевич. – Он вскочил и лихорадочно зашагал по комнате. – У нас сигареты есть?

– Ты не куришь, – напомнила Полина Сергеевна.

– Тогда водки или коньяка… Где-то была моя старая трубка и табак… – Он открывал шкафы, хлопал дверцами. – Почему у нас в доме никогда ничего нельзя найти? Черт знает что! Когда-нибудь будет порядок или нет? Это все ты! Вырастила маминого сынка! Кудахтала над ним, как курица. Докудахталась!

Полина Сергеевна закрыла лицо руками и заплакала. Олег Арсеньевич искал врага, в которого можно вцепиться, – истинно мужской способ борьбы со стрессом. Но убитая горем Поля не была врагом, и поднимать на нее руку, обвинять – подло.

Олег Арсеньевич опомнился, подсел к жене, крепко обнял ее:

– Прости! Прости меня, сам не знаю, что несу.

Они провели бессонную ночь: то замолкали надолго, то наперебой доказывали друг другу невозможность, абсурдность того, что заявил Сенька.

Разговор с сыном состоялся в пятницу вечером. В субботу утром отец позвонил ему и велел явиться домой для объяснений. Сенька приехал, такой же нахохленный, ощетинившийся – чужой, как и накануне. Выяснилось, что он встречается с Юсей уже три месяца, что «репетиторские» деньги тратил на подарки ей, на походы в рестораны и клубы.

– Это воровство! – сказал Олег Арсеньевич. – Чистой воды обман и воровство! Ты врал нам и крал наши деньги!

– Считайте как хотите, – насупился Сенька.

– А чего ты ждал? – взорвался Олег Арсеньевич. – Что будешь воровать, бражничать, первую попавшуюся подзаборную шлюху приведешь к нам в дом…

– Папа, не смей так говорить про Юсю! – вскочил Сенька.

– Я не смей? Щенок!

Взбешенные, они стояли друг против друга, сжимали кулаки, точно готовы были пустить их в ход.

– Немедленно прекратите! Оба! – воскликнула Полина Сергеевна. – Вы сошли с ума! Сядьте и успокойтесь!

Она воскликнула с нужной интонацией тревоги, страха и негодования, проговорила нужные слова, хотя ее не покидало ощущение раздвоенности. Она как будто пребывала в состоянии клинической смерти, при которой душа вылетает из тела и наблюдает за происходящим со стороны.

– Или ты выбросишь блажь из головы, – ткнул Олег Арсеньевич в сына пальцем, – или убирайся на все четыре стороны! Жених сопливый!

– Я выбираю четыре стороны.

– Пошел вон! – заорал отец.

– Пошел так пошел, – ответил сын.

Когда за Сенькой закрылась дверь, Полина Сергеевна попеняла мужу:

– Так нельзя, Олег!

– А как нужно?

– Не знаю. Но мы не должны выгонять сына, когда ему тяжело…

– Тяжело!!! Ты видела эту физиономию? Ему тяжело? Да он плевал на нас, у него теперь вместо мозгов мошонка работает, член свербит. У всех свербело и свербит, но не каждый позволяет себя использовать, как последнюю тряпку. Он что, один такой весь из себя, у кого женилка выросла? Рохля, тютя, олух, слабак…

Олег Арсеньевич разошелся: клеймил сына, обзывал последними словами, – остановился, только когда увидел, что жене плохо.

– Не в коня корм, – проговорил, сбавляя пыл, Олег Арсеньевич. – Полинька, что с тобой?

Тело-оболочка, оставшееся на земле, оказывается, умело страдать физически. Каждое слово, гневная и жестокая характеристика сына ранила сердце Полины Сергеевны, превращая его в кровавое месиво. «Не в коня корм» – значило для Полины верх жестокости и несправедливости.

Она была лучшей студенткой на курсе, имела полное право продолжить обучение в аспирантуре, защитить кандидатскую диссертацию, сделать научную карьеру. Но на вступительных экзаменах в аспирантуру ее завалили – цинично, подло и оскорбительно. Высвобождали место дочке одного из проректоров. Научный руководитель, не разобравшись, сказал тогда Полине презрительно: «Не в коня корм!» Потом, правда, узнав интригу, он сменил гнев на милость, устроил Полю в отдел референтуры большой академии, уговаривал поступать в заочную аспирантуру. Но полученная пощечина навсегда отбила у Полины желание заниматься наукой, она вышла замуж, родила Сеньку. Когда слышала «Не в коня корм», внутренне съеживалась, потому что кого-то, возможно совсем невинного, били по самому больному.

– Полинька, родная, тебе плохо? Ты бледная, совсем зеленая. Сердце? Валидол? «Скорую»? – суетился перепуганный Олег Арсеньевич.

– Ничего не нужно. Просто полежу немного тут, на диване. Принеси мне плед и подушку, пожалуйста.

Она пролежала на диване до вечера, то погружаясь в забытье, то возвращаясь в действительность, которая мало отличалась от забытья. Душа вернулась в тело. Почему никто никогда не говорил, что эфемерная душа имеет свинцовую тяжесть?

Олег Арсеньевич сидел рядом, смотрел телевизор. В одно из пробуждений, приоткрыв глаза, Полина Сергеевна увидела, что муж бездумно смотрит на экран, а там «ТВ-Казань», говорят на татарском языке.

Женитьба сына на великовозрастной и малокультурной Юсе была сама по себе унизительна. Люди из круга Полины Сергеевны и Олега Арсеньевича Пановых станут прятать глаза, чтобы скрыть сочувствие. Хороший перспективный мальчик Арсений не справился с юношеским гормональным взрывом, попал в примитивный капкан, на пустой крючок. Как тут не соболезновать? Но воспитанные люди не сочувствуют и не соболезнуют в тупиковых ситуациях, когда свершившееся надо принять и жить с ним дальше. Если после болезни у вас перекосило лицо, возник нервный тик и медицина бессильна, то ваши друзья оставят слова сочувствия за дверью, сделают вид, что болезнь вас не обезобразила, и продолжат общаться с вами, как прежде.

Унижение породниться с семьей Клавы, в которой на свой лад стремились жить «хорошо»: хорошо одеться, хорошо поесть, хорошо выпить, посмотреть по телику хороший сериал – было все-таки не таким мучительным, как сознание предательства Арсения. Их сын предатель. Он предал свое будущее, а значит, все их усилия, их любовь, чаяния, надежды, веру, их старость. Они держали его на руках, вели за руку, подставляли плечо – дружно шли по дороге к общему будущему. И вдруг Арсений споткнулся – ладно, с кем не бывает. Но он оттолкнул родительские руки, плюнул в прошлое, перечеркнул его как нестоящее. Перечеркнул маму с папой, почти возненавидел. Они видели это в глазах сына – раздражение и почти-ненависть. Подобное не могло им привидеться ни в страшном сне, ни в лихорадочном бреду. Однако случилось и разъедало душу, словно душа имела кровеносные сосуды и туда впрыснули кислоту.

– Надо поужинать? – спросила Полина Сергеевна.

– Да, конечно, – очнулся от раздумий Олег Арсеньевич. – Я приготовлю. Что сделать?

– Я сама, – поднялась Полина Сергеевна.

Она разогрела еду, муж помог накрыть стол в кухне, за который они сели.

– Не могу! – сказала Полина Сергеевна. – Ты ужинай, а я лягу.

Ужин так и остался нетронутым.

В воскресенье утром Олег Арсеньевич позвонил сыну:

– Твоей маме было очень плохо. В твои планы, надеюсь, не входит вогнать ее в гроб? Приезжай!

Природная честность не позволила Полине Сергеевне сыграть на собственном самочувствии – притвориться умирающей, поставить сына перед выбором: или моя жизнь, или твоя женитьба. Хотя Полина Сергеевна понимала, что в подобной ситуации любые спектакли были бы оправданы, лицедействовать не смогла.

– Нам нельзя раскисать, – сказала она мужу перед приходом сына.

– Согласен, – ответил Олег Арсеньевич.

– И горячиться, бить наотмашь.

– Постараюсь.

– Очень постарайся, Олег! Сын наломал дров, так хоть ты не будь дровосеком, не увеличивай завалов, иначе потом не сможем их разобрать.

Когда приехал Сенька, родители пытливо всматривались в его лицо, словно хотели прочитать: они ошиблись в его почти-ненависти, сын, как прежде, их любит, не перечеркнул их. Сенька выглядел взволнованным, но его волнение быстро улеглось.

– Мама, как ты?

– Хорошо. Уже хорошо, спасибо!

Сенька облегченно перевел дух. И на его лице снова появилось выражение готовности к отпору, настороженное ожидание агрессии.

– Нам нужно поговорить. – Полина Сергеевна сдержала вздох разочарования. – Спокойно и без лишних эмоций поговорить.

– Пожалуйста! – пожал плечами сын. – Но я своего решения не изменю.

– Арсений, ты не можешь жениться, тебе только семнадцать лет, – напомнила мама.

– В августе исполнится восемнадцать, тогда и распишемся, а пока будем жить так… но вместе.

– А поступление в университет? Ты собираешься получать высшее образование?

– В общем… – замялся Сенька. – Да, конечно, если получится…

– Не понимаю, – нахмурилась Полина Сергеевна. – Как это «в общем, если получится»?

Олег Арсеньевич хранил молчание. Оно ему давалось тяжко, потому что на каждое заявление сына с губ был готов сорваться саркастический комментарий.

– Я же теперь как бы… должен… семья… ребенок, – не мог внятно выразиться Сенька.

– Он хочет сказать, – пришел на выручку отец, – что у него теперь семья, ребенок будет. Надо зарабатывать, содержать.

– Да, папа! – с вызовом подтвердил сын. – И я…

– И он, – перебил Олег Арсеньевич, – пойдет вагоны разгружать, чтобы обеспечить свою семью.

Полина Сергеевна испугалась, что снова вспыхнет ссора.

– Я вас прошу! Обоих! Убедительно прошу! Не повышать голоса, не нервничать! Без крайних эмоций, пожалуйста! Или я снова свалюсь с сердечным приступом, – добавила она тихо.

Отец и сын какое-то время молчали, давили в себе рвущиеся наружу обидные и хлесткие слова.

А потом сын спросил:

– Помнишь, папа, ты говорил о наших актрисах, которые великолепно сыграли матерей, настоящих русских женщин… и еще эта… которая в «Спокойной ночи, малыши!»?

– Помню, – удивился Олег Арсеньевич, – и что?

– Ты говорил, что все они в личной жизни не состоялись как матери, как жены, типа как идеальные.

– Какого типа? – Олег Арсеньевич не мог понять, куда клонит сын.

Полина Сергеевна помнила ту беседу. Говорили на тему «гений и злодейство» и близкую к ней, про «не создай себе кумира», про то, что реальная жизнь отличается от киношно-книжной, но и должна отличаться, что нельзя требовать от создателя идеала в творчестве идеальности в личной жизни… Ах, какие у них были хорошие, умные беседы! И все в прошлом? Представить себе Юсю, рассуждающую о ролях Сазоновой или Мордюковой! «Так у нее сын был наркоман и скопытился! Жесть!» – заявила бы Юся, наверняка падкая до грязной сенсационности.

– «Типа» – это просто артикль современный, – пояснил Сенька. – Забудь. Если все из себя прекрасные героини в реальной жизни были неудачницами, то почему ты не допускаешь обратной ситуации?

– Какой обратной? – по-прежнему не понимал Олег Арсеньевич. – И при чем тут твоя женитьба на травоядной Юсе?

– А мы, конечно, млекопитающие! – мгновенно вспылил Сенька. – Венец природы! Вы не знаете Юсю, а судите! Она будет прекрасной матерью! Мама, ты сама раньше говорила! Моего ребенка! Подчеркиваю: моего ребенка, вашего внука. Юся будет учиться, она способная, просто ей раньше не везло, – горячо убеждал Сенька. – У меня в планах… но это потом. А главное! Вы мне не доверяете! Почему вы мне не доверяете?! – петушиным фальцетом воскликнул Сенька.

«Потому что ты еще маленький!» – хотелось ответить Полине Сергеевне.

«Потому что ты ведешь себя и говоришь как идиот!» – вертелось на языке Олега Арсеньевича.

Родители промолчали, и ободренный Сенька продолжил, волнуясь, пересыпая слова в предложениях новомодными артиклями «типа» и «как бы». От этого его речь становилась смешной и даже приобретала противоположный смысл. Но этого никто не замечал.

– Меня что больше всего типа обижает? Что вы как бы мне не доверяете! Я типа понимаю, что вы как бы в трансе, но у меня типа своя жизнь… Черт! – беспомощно скривился Сенька.

– Не волнуйся, сыночек! – попросила мама.

– Говори толком, – призвал отец. – Твои ближайшие планы? Жениться в августе, это мы усвоили. А в ближайшей перспективе?

Сенька был настроен на долгое противостояние и ближайшие планы явно не продумал.

– Ну… это…

– Как бы, типа, – усмехнулся отец.

– Мы придем к вам завтра с Юсей? – предложил Сенька. – Вы ее увидите! Вы все поймете.

– Хорошо! – быстро согласилась Полина Сергеевна, пока у мужа не кончился запас обещанного терпения. – А сейчас ты пойдешь в ванную, помоешься и сменишь одежду. После ужина займешься подготовкой к выпускным экзаменам. Арсений, школьные экзамены никто не отменял! Думаю, Юся поймет и переживет твое отсутствие.

– Зачем ей муж с незаконченным средним образованием? – съязвил отец.

– Олег! – повысила голос Полина Сергеевна.

– Молчу! Иди мыться, жених!

* * *

В понедельник Полина Сергеевна пришла на работу как всегда подтянутой, аккуратно накрашенной. Но Вера Михайловна сразу увидела, что у подруги что-то случилось, что она сохраняет лицо при глубочайших внутренних переживаниях.

В их отделе было три ставки. Коллеги называли референтуру «два плюс один», потому что две ставки последние шестнадцать лет занимали Полина и Вера, они же Полина Сергеевна и Вера Михайловна, а на третью должность присылали, устраивали чьих-нибудь дочек, жен, сестер и прочих персон женского пола с дипломом о высшем образовании и без планов посвятить себя реферированию достижений современной биологии. Временщицы просиживали тут полгода, несколько месяцев, самое большее – два года. Полина Сергеевна и Вера Михайловна между собой называли стол и кресло третьей сотрудницы «свято место». Их, конечно, не могло не уязвлять, что дамочка на «свято месте» получает ту же зарплату, ничего не делая или делая менее десяти процентов от их выработки. Однако академическая среда не терпит меркантильного крохоборства, а в эту среду Вера Михайловна и Полина Сергеевна с их благородной интеллигентностью были впаяны прочно.

Нынче «свято место» занимала Ксюша – племянница, как она называла себя, «дяди депутата». Ксюшу после окончания российского университета не удалось сразу втолкнуть в заграничный колледж, она ждала, когда дядя выполнит свой родственный долг. «В Кембридж или в Оксфорд – мне по барабану», – говорила Ксюша. В отличие от заносчивых и откровенно неприятных персонажей, которых Вера и Полина перевидали в изобилии, Ксюша, со всеми скидками, была милой девушкой. Безалаберной, азартной (большую часть рабочего времени резалась в компьютерные игры), безапелляционной, скорой на выводы, фонтанирующей абсурдными идеями, наивной, но считающей себя страшно умной и опытной. Однако в ней не было гнильцы подлости, интриганства, тяги к стравливаниям и провокациям – этого добра Вера и Полина насмотрелись вдоволь.

В здании шел ремонт, Вере Михайловне и Полине Сергеевне некуда было удалиться, чтобы поговорить наедине.

– Ксения Эдуардовна! – подошла к столу молодой сотрудницы Вера Михайловна и положила стопку журналов (к святоместным всегда обращались по имени-отчеству, обозначали дистанцию). – Здесь несколько статей по радиохромному составу раковин моллюсков. Будьте добры, основываясь на уже полученных результатах наших ученых, подготовить для них данные зарубежных коллег.

– Я? Моллюсков? – оторопела Ксюша.

– Вы. Моллюсков, – подтвердила Вера Михайловна.

Полина Сергеевна спрятала улыбку. То, что предлагала подруга, было абсурдно – и по формулировке, и по невозможности исполнения.

Верочка – уникальная женщина, сверхъестественно прекрасный человек, второй такой не существует – чуткая, тонкая, нежная подруга. И то, что ее личная жизнь в корне отличалась от жизни Полины Сергеевны, не мешало им, напротив, добавляло в отношения оттенки другой палитры. Хотя жизненный старт у Веры и Поли был одинаков – обе (в разных вузах) провалились в аспирантуру. Научный руководитель Веры стал ее избранником, первым мужчиной, первой и единственной любовью. Фанатик и раскольник от науки, накануне защиты своей диссертации (и Вериного поступления в аспирантуру) он вдруг все бросил, занялся математической физикой и два года корпел над премудростями, в которых разбирались считанные люди на Земле. В это время его семья: жена и дочери-близнецы – влачили полунищенское существование. Вера, объективно говоря, любовница, которую научный руководитель (старый профессор) научного руководителя (любовника) пристроил в референтуру, отстегивала от своей крохотной зарплаты близняшкам на колготки. Потом избранник все-таки защитился. Это был фурор! Новое направление в биологии, стык наук! Материально стало легче. Фактически, с точки зрения теоретической биологии, – ситуативный тупик. Чтобы понять ход мысли, необходимость исследований, экспериментов Вериного избранника, нужно было пройти его путь, освоить досконально две науки, не стоявшие на месте. Такие люди, по пальцам пересчитать, на планете были, но у них не имелось денег и рекламой они не владели. Дальнейшая жизнь Игоря Петровича, Вериного избранника, гения без преувеличений, напоминала ковыряние гвоздем в стене, в то время как он мечтал пробить туннель в толще гранита. Случались удачи – выигрывал грант, создавал лабораторию, подбрасывал деньги экзальтированный олигарх, приглашали читать хорошо оплачиваемые лекции в европах и америках. Но все это были муравьиные шаги. Как в детской игре. Сколько до цели: три гигантских или десять муравьиных? Ему доставались только муравьиные. Близняшки росли. Вера и жена ученого старели. Поразительно, но жена о существовании Веры не подозревала. Жена часто пребывала в депрессии. Вере было проще, меньше нагрузка. Вера держалась: подбадривала, вселяла, призывала, восхищалась, говорила о мировой роли. Правильно говорила, но у Игоря Петровича случилось два инфаркта, высокое артериальное давление плохо поддавалось лекарствам.

Свободное время, которого от прихода до ухода Игоря Петровича имелось в избытке, Вера тратила на чтение. Она была энциклопедически образованна. Если Вера не знала ответа на вопрос Поли или других коллег, то на следующий день, подковавшись, она могла рассказать историю предмета в деталях. Собственными идеями, мыслями Вера не могла похвастаться. Да и куда им было втиснуться, когда мозговое пространство плотно утрамбовано гениальными достижениями прошлого.

– Полинька, что у тебя случилось? – спросила Вера Михайловна. – Олег? У него давление? Подозрение на инфаркт?

Недуги Игоря Петровича ей казались самыми опасными.

– Олег здоров. Это Сенька… Он женится.