5

Десять лет назад по Валиной вине защита кандидатской диссертации Анны Аркадьевны отложилась на год. Нужно было отвезти статью научному руководителю. Человек старой формации, он не признавал компьютеров, дискет, только текст, отпечатанный на машинке. Звонок из больницы застал Анну Аркадьевну у выхода из квартиры: «Вашего сына привезли в хирургическое отделение с подозрением на аппендицит». Не сильно испугавшись, Лёня уже несколько дней говорил про легкие боли в животе, меньше бы зеленых яблок ел, Анна Аркадьевна, вся мыслями еще в рукописи, которую редактировала и перепечатывала всю ночь, испытала досаду. Статью нужно было передать именно сегодня. Она позвонила подруге Вале: «Выручай!» По протекции Анны Аркадьевны Валю взяли на крохотную должность в педагогический вестник в отдел писем. Я твоя должница на всю жизнь – радовалась Валя работе в столице. Не то, чтобы долг платежом красен, но если подруга, которой ты многим обязана, о чем-то просит, то подспудно подозревается, что это будет не простая услуга, а обремененная отдариванием. Валя с готовностью согласилась, подъехала к станции метро, взяла рукопись, заверила, что через два часа она будет у профессора.

Анна Аркадьевна отправилась в больницу… Это оказался очень плохой аппендицит, лопнувший. Лёне стало плохо на уроке физкультуры, когда дети прыгали в высоту. Едва успели довезти до клиники, перитонит. Две недели, очумев от страха, Анна Аркадьевна провела у постели сына. Не существовало ни диссертации, ни статьи, ни мужа, ни дочери, ни мира – только бесконечная молитва о сыне, который застыл на границе жизни и смерти. Когда опасность миновала, Лёню уже выписали из больницы, страх не отступал еще долго, держал Анну Андреевну в тисках, не подпускал хлопоты, заботы внешнего мира с его карьерными устремлениями и честолюбивыми замыслами. Какие все это мелочи и белиберда!

Много позже Анна Аркадьевна слышала от людей, стоявших на краю могилы, переживших рак или инфаркт сердца, что выздоровление похоже на второе рождение в том смысле, что происходит переоценка ценностей – золото тускнет, а обыденное, привычное, заурядное наполняется чудным светом. На смену абстрактному знанию, что в могилу не утащишь чины, звания, дачи, автомобили, ордена и хорошие связи, приходит абсолютное сознание, буквально физическое ощущение – НЕ УТАЩИШЬ! Уйдешь, как явился, голым и одиноким. Поэтому здесь и сейчас, каждый день и каждую минуту, нужно ценить и наслаждаться тем, что по-настоящему дорого, любить без условий, без хитростей, без политики. Наслаждаться каждым вдохом и выдохом. Если смысл жизни в наслаждении, то оно само очень просто.

– Что ж вы, голубушка! – пенял Анне Аркадьевне профессор, когда они встретились через полтора месяца. – Да, я знаю, у вас в семье были проблемы. Но неужели не нашлось доброго человека, который привез бы мне статью вовремя? А следующий сборник мы выпускаем только через год. Конечно, вы можете задепонировать статью, к защите допустят. Но обидно, голубушка! Отличная работа будет погребена в братской могиле. Может, стерпите? Подождете годочек? А пока мы с вами напишем методичку и опубликуем по линии служебной литературы. Вам засчитается, и вместо двух обязательных публикаций будет три! И все толковые!

– Подожду, – легко согласилась Анна Аркадьевна.

Два месяца назад подобная отсрочка привела бы ее в отчаяние.

Суетный мир уже начал вползать в ее сознание. Тебя могут посетить великие откровения, но жить-то предстоит в заданных условиях, с обычными людьми, без откровений. Или отправляйся в скит, в монастырь, в секту.

В скит Анна Аркадьевна не хотела и принялась убеждать профессора, что их методичка должна дойти до школьных учителей, а не осесть на пыльных полках Обл- и ГорОНО. Значит, должен быть большой тираж и распоряжение министерства. И хорошо бы получить отзывы педагогов, чтобы они чувствовали себя вовлеченными, чтобы они писали и говорили про одаренных детей. Ведь учитель в провинциальной школе варится как мясо в бульоне. Варится и варится, пока вся вода не выкипит.

– Голубушка! – Профессор простецки почесал затылок. – Вы меня втягиваете в авантюру. Представляете, сколько кабинетов мне придется посетить и сколько пламенных речей оттарабанить?

– Но ведь ради будущего Отчизны будете стараться, а не о персональной даче для себя хлопотать.

– Дача у нас уже есть. Чтоб она сгорела! Тьфу-тьфу! Жена из-за этой дачи мне все мозги проела. Не башка, а червивое яблоко.

– Но семечки яблочка не пострадали?

– Ах, лукавая девица! – погрозил профессор пальцем. – Ладно. Попробуем.

– И хорошо бы разбавить научный стиль конкретными примерами. История ребенка, обязательно учитель, который заметил его одаренность, помог развиться…

– Тебе палец в рот не клади! Иди, иди, а то договоришься, у меня последние волосенки с черепа сползут.

Он впервые назвал ее на «ты» и в дальнейшем так обращался. Большая честь. Многие завидовали. Когда умер, она не сумела ни на кладбище, ни на поминках сказать красивой речи, хотя от нее, последовательницы, любимой ученицы, ждали.

– Он очень много не успел! – только и смогла выдавить.

«Добрый человек», на отсутствие которого пенял профессор, она же близкая и любимая подруга Валя, сидела на кухне Павловых и каялась. Не сумела в тот день отвезти статью, под дождь попала, рукопись намокла, испортилась. На следующий день искала машинистку, которая бы срочно перепечатала, за двойную цену, а денег не было, помчалась занимать… Словом, цепь ужасных, ужасных несчастий! Потом просто испугалась, затаилась. Она виновата, виновата, ужасно, непростительно виновата…

Анна Аркадьевна давно простила Валю. Женщины, чья философия материалистичнее, чем у Маркса, Энгельса и Ленина вместе взятых, порой не в силах избавиться от суеверного благодарения судьбы. Лёня остался жив. За это надо заплатить, что-то отдать, чем-то пожертвовать. Статья, отложенная диссертация – это малая, ничтожная плата. Как в сказке: не пожалей для нищего грязного бродяги краюшки хлеба и будет тебе счастье, потому что нищий на самом деле волшебник-проверяльщик.

– Пятнадцатого мая, когда наш сын попал в больницу, – проговорил Илья хрипло, – в Москве дождя не было.

Анна Аркадьевна посмотрела на мужа и обомлела. На его лице, бледном до зелени, была ярость невиданной прежде силы. Илья дышал мелко, ноздри покраснели и закаменели, глаза полуприкрылись веками, точно он не в силах смотреть на происходящее. Он сейчас убьет Валю! Схватит бутылку вина, которую она принесла для примирения, не открытую, не хватало еще чокаться с этой гадиной, и треснет Валю по голове…

Стараясь не шуметь, Анна Аркадьевна медленно встала, плавно протянула руку, взявшись за горлышко, убрала бутылку, спиной загородила вешалку для поварешек, лопаток, которые, конечно, не опасны, но висит молоток для мяса. С одного конца пузырчатый отбивальщик мяса, с другой – настоящий острый топорик. Сейчас Илья его схватит, треснет Валю по башке…

– Илья, успокойся, родной, – говорила она. Не понимала, что говорила, только знала, женским чутьем чуяла, что ему надо слышать ее голос. – Стоит ли? Мы перестрадали, пережили, мы вместе. Лёня здоров, а Любаня бесится, ей столько внимания не оказывали. Я услышала, как она брату говорит: «Сломаю что-нибудь, например, ногу, они вокруг меня тоже станут бегать».

Только бы Валя не пикнула!

Анна Аркадьевна покосилась на нее. Хорошо сидит, испуганно. Вжалась в стенку, руками горло защищает. Боится, что Илья ее задушит? Таращится на руки Ильи, которые он положил на стол. Несколько раз широко раздвинул пальцы и собрал в кулак, в такт, шумно, вздыхал и выдыхал.

Анне Аркадьевне все-таки кажется, что он скорее проломит ей голову, чем задушит. Самое время анализировать способ убийства!

– Илюша! – продолжала она ласково, с бабьими подвываниями. – Подумай о нас! Как мы без тебя? Мы никто без тебя. Сколько на свете подлых тварей, всех не перерубишь. Они ведь как мыши, тоже жить хотят и творят свое мышиное злодейство…

Илья поднял глаза и посмотрел на Валю. В кино не редкость, а в жизни не часто увидишь мужчину, которому отчаянно хочется кого-то стукнуть топором по черепу, задушить, порубить на кусочки. На экране герой в ярости – просто эпизод, игра, кадр, за которым последует много других, в общем-то, предсказуемых. В жизни совсем не так. Остановившееся мгновение, замерший маятник. Ты чувствуешь внутреннюю борьбу мужчины, с которого слетел налет цивилизованности, слышишь его невысказанные грубые проклятия. Тебе страшно, ты не знаешь, что случится дальше, и тебе жутко интересно, чем все закончится. И ты даже испытываешь восхищение этим дикарем, способным на преступление ради защиты родной стаи.

Так и не проронив ни слова, Илья встал, протянул руку, взял Валину бутылку. Анна Аркадьевна, заскулив, бросилась защищать подругу, закрывать ее своим телом, не удержалась на ногах и плюхнулась Вале на колени.

– Не-ет! Не-ет! – блеяла Анна Аркадьевна.

И ей было уже совсем не интересно, чем все кончится, только бы скорее и благополучно кончилось.

Илья поднял бутылку и покачал ее, как кеглю, будто прицеливаясь.

– Мамочка, родненькая! Господи, спаси! – бормотала Валя за спиной Анны Аркадьевны.

Ей показалось, что в глазах Ильи мелькнуло хулиганское злорадство, которое бывает у мальчишек, которые пугают девчонок, а те верещат как резаные.

Илья с размаху бросил бутылку на кафельный пол. Женщины подавились ойком, им почудилось, что бутылка взорвалась как граната.

Илья направился к двери, распахнул ее ударом ноги.

В кухонной двери была стеклянная вставка. Ее, как только въехали, отдали детям для творчества. Дети тут же перессорились. Потом все-таки нашли компромисс. Подсказанное мамой диагональное решение: правый верхний, если смотреть с кухни, треугольник Лёнин, нижний левый – Любанин (она ведь была еще очень мала ростом). В итоге сверху у них господствовали черные и ультрамариновые тона, какая-то металлика, рожи, гитары, черепа. Внизу розовая благодать: принцессы в кринолинах, бабочки, цветочки, орнамент по контуру.

Со временем дети сами потешались над своими тогдашними пристрастиями и над гостями, которые впервые приходили в дом и пытались расшифровать смысл странного художества. Анна Аркадьевна предлагала смыть «мозаику». Дети пожимали плечами. Им было «фиолетово». Что в переводе на русский язык означало – «как пожелаете, нам безразлично». Илья противился: пусть каждый день видят, как у них мозги перезагружаются.

И вот теперь он захлопнул дверь с такой силой, что стеклянная вставка треснула и посыпалась на пол.

«Интеллигентные люди, – подумала Анна Аркадьевна. – Культурная порядочная семья. Господи! Пронесло!»

Валя завозилась, высвобождаясь. Она пришла в себя быстрее. Наверное, сказался опыт, ее первый муж был скор на расправу. Валя что-то говорила, суетилась, собирала осколки, резалась, то ли нечаянно, то ли нарочно.

Анна Аркадьевна, поморгав, помотав головой, наконец, сфокусировала взгляд на подруге: на красном месиве из вина, стекла и Валиной крови.

Потом пришлось промывать и обрабатывать Валины раны, бинтовать. Пострадав, пролив кровь, Валя словно понесла наказание. Совершила плохой поступок и расплатилась за него. Как Анна Аркадьевна расплатилась за жизнь сына. Разного масштаба события, конечно.

Валя, когда Анна Аркадьевна провожала ее до двери из квартиры, чувствовала себя реабилитированной, то есть имеющей полное право начинать с чистого листа.

– Ты меня назвала подлой тварью и мышью? – с упреком спросила Валя.

– Тебе послышалось. Я назвала тебя хрустально честной женщиной, настоящей подругой, на которую всегда можно положиться. Бывай здорова! – Анна Аркадьевна закрыла перед ее носом дверь.

Надо было идти успокаивать Илью. Как можно успокоить мужчину, которому не дали убить врага? Предоставить другого врага на расправу. Где Анна Аркадьевна его возьмет? И добрые, умные, сто раз ласковые разговоры-убеждения тут вряд ли помогут.

Она принялась собирать по дому подушки: диванные, с детских постелей, с антресолей – запасные, для ночующих гостей. Приносила и складировала на кровать в спальне, где Илья лежал в позе покойника.

– Что ты делаешь? – не выдержал и спросил он, когда жена принялась строить из подушек пирамиду.

– Антистрессовый тренажер. Я читала: у западных психоаналитиков есть такие куклы, вроде боксерских груш. Приходит пациент, весь на взводе. Кто вас раздражает? Мистер Смит, ваш начальник? Представьте себе, что эта груша и есть мистер Смит. Вмажьте ему хорошенько. Теща вам кровь пьет? Вот же она! Забудьте, что вы мужчина, а она пожилая женщина, по мордасям ей, по мордасям! Они и колотят, сто долларов за десять минут. У тебя, конечно, таких денег нет. Но и Валя столько не стоит.

– Иди сюда! – рассмеявшись, поманил ее пальцем муж.

– Зачем? А! Тоже метод, – Анна Аркадьевна стала расстегивать пуговицы на блузке, – не научный, естественно.

Анна Аркадьевна никогда не загибала пальцы, подсчитывая, сколько подлостей, мелких и крупных, ей досталось от Вали. Каждое зловредство можно объяснить простой человеческой слабостью: забыла, не подумала, ляпнула сгоряча. В переводе на реалии стародавней крестьянской жизни, Валя, поди, не увела со двора корову и не отравила колодец. Кроме того, прощать кающуюся грешницу приятно, а дружба такой же добровольный плен, как и любовь. Если тебе нравится в плену, закрываешь глаза на любые козни тюремщика.

Илья говорил про Валю: «У этой кокотки для каждого припасен камень за пазухой». Выйдя из тюрьмы Валиного очарования, Анна Аркадьевна время от времени предавалась тому, что мысленно ворошила груду камней, вываленных подругой ей под ноги. Среди булыжников разной величины был один камешек, пустяшный и серенький, не приметный и скромный, для Анны Аркадьевны драгоценный. Видеть его на свалке было больно, и простить Вале то, что он на свалке, невозможно.