Читать книгу «Дом учителя» онлайн полностью📖 — Натальи Нестеровой — MyBook.
image

3

На следующий день после ужина Анна Аркадьевна и Юра вместе вышли на улицу и сели на лавочку. Юра спросил, какие специальности выбрали дети Анны Аркадьевны. Неожиданно для себя она стала говорить доверительно, словно собеседником был кто-то из близких, например, мама, с которой можно поделиться сомнениями и тревогами, а не только хвастаться успехами детей. Двадцатилетний Юра никак не годился для равного общения, но все-таки, как и Анна Аркадьевна для него, был чужим человеком, откровения с которым не расползутся. Таким людям, вроде попутчиков в поезде, исповедуются не для того, чтобы услышать совет, а чтобы услышать себя самого, проверить свои идеи, заключения и выводы. Можно в уме зубрить таблицу умножения, думать, что выучил ее, но проверить – только вслух, решая примеры.

Дочь Люба учится в медицинском. Из нее выйдет хороший врач. Вряд ли гениальный диагност или хирург. Ничто экстраординарное Любане не свойственно, звезд с неба она никогда не хватала. Она добрый, ответственный, внимательный человек, а врач, обладающий подобными качествами, часто эффективнее, чем тот, у кого семь пядей во лбу. У Любани сейчас сложный период, тяжелое эмоциональное испытание. И речь вовсе не о несчастной любви. Люба – волонтер в детской клинике паллиативной медицины. Безнадежно больные дети, умирающие, их родители, психические истощенные от горя. Это очень страшно, трудно, и надо научиться прятать свой страх, спокойно и доброжелательно говорить, когда горло стискивают слезы. Не струсить, не сбежать, не спрятаться и в то же время не очерстветь.

– Забавно, – улыбнулась Анна Аркадьевна, – что Любаня пошла в эту клинику, когда на практике в больнице какая-то пациентка назвала ее «доброй деточкой». Любаня решила, что доброта будет мешать в профессиональной жизни, так как свидетельствует о незакаленности характера.

– Моя мама тоже очень добрая, – сказал Юра. – Но я думаю, она не смогла бы работать в клинике, где каждый день умирают дети. А ваш сын? Лёня, кажется?

Лёня вызывал гораздо больше тревог. Потому что, имея перспективную надежную работу, мечтает стать артистом. Когда блистал в студенческом театре, в команде КВН, было очень мило. Когда решил бросить институт, поступать в театральный, родителей чуть не хватил удар. С большим трудом Илья Ильич и Анна Аркадьевна вырвали у сына обещание, что сначала он окончит институт, получит диплом, а потом уже будет ломать свою судьбу. Лёня снялся в нескольких эпизодах, играет в молодежной самодеятельной студии.

– Чем вам не нравится профессия артиста? – удивился Юра.

– Тем, что она делает из мужчин женщин, вырабатывает потребность нравится, кривляться, тужиться и всем угождать. Тем, что она сильно зависит от везения и чужой воли – режиссера или продюсера. Мне, учительнице, скажем, противно работать в этой школе под началом директора-самодура. Я напишу заявление и уйду в другую школу, дети везде дети. Артист же, если он хочет быть знаменитым, а хотят все, или даже не знаменитым, но хотя бы иметь роли, должен ходить на цырлах перед режиссером, будь тот и последним подлецом. Артистов в России тысячи, я пыталась выяснить: не менее двенадцати тысяч. Скольких мы знаем? Два десятка, пять десятков знают те, кому положено по должности. Остается одиннадцать тысяч девятьсот пятьдесят. И все они… – Анна Аркадьевна не могла подобрать слова.

– Неудачники? – подсказал Юра.

– Можно и так назвать людей, которые смотрят глупый сериал и бормочут, что, мол, я бы мог сыграть гораздо лучше. Этому, на экране, просто повезло.

– Вы не знаете, сколько в России писателей? – спросил Юра.

– Понятия не имею.

– Сто двадцать тысяч! А сколько известных? Я где-то слышал чью-то фразу, какого-то поэта. Он сказал, что писал бы и для десятка читателей, и для двух, он бы писал только для себя самого.

Анна Аркадьевна повернулась и внимательно посмотрела на мальчика. Ей не приходила в голову мысль, что ее утверждение, давно и настойчиво пропагандируемое: ребенок, подросток, человек имеет право быть счастливым по-своему – относится и к ее сыну.

– Ты прав, Юра! Родительское ханжество ядовитее чистоглазого вранья политиков, хотя то и другое рядится в одежки добрых намерений.

– Дядя Паша рисует котов, – сказал Юра.

– Кого? – не поняла Анна Аркадьевна.

– Кошек, домашних животных. Дядя Паша – слесарь, каких поискать, он вообще – золотые руки. Но не практичный. Котов рисует вместо того, чтобы копейку зашибать. Все считают – чудит. Жена ругается. Она у него хорошая. Ругается, но краски покупает.

– Как любопытно! – заинтересовалась Анна Аркадьевна. – Можно посмотреть его котов?

– Не знаю, – пожал плечами Юра. – Я спрошу. Мама вам хвасталась, какой я умный был в детстве?

С дальних подступов разговор он затеял не потому, что уж очень интересовался детьми Анны Аркадьевны, а потому что примеривал их жизнь на себя.

В детстве человек ощущает себя центром мироздания, вокруг которого крутятся важные фигуры вроде мамы и менее важные, но все равно как бы личные, для меня. В юности огромный мир обрушивается на тебя, точно где-то на небесах лопнул мешок с костюмами, масками, гримом, и ты примеряешь все это на себя. Приходишь в отчаяние, когда классический цилиндр сидит на тебе как клоунская шляпа. Россыпь прыщей на лбу – повод возненавидеть весь мир и Таню Соколову, которая кривоногая дура, а не объект ночных томлений. Память об этих переживаниях относится к легкостираемым, поэтому родители ничего не помнят про себя-подростков. И только редкие писатели, обладающие даром чувственной памяти, напишут, что отрочество – самый жуткий и мучительный период жизни. Толстой назовет его пустыней.

Юре, конечно, уже не грозит суицидальный припадок, а эмиграция в наркоманию или пьянство вполне грозит. Он еще не нашел себя и, сколько ни хорохорься, зависит от мнения окружающих, жаждет его услышать. Будто можно понять себя с помощью подсказки. Как на уроке, отвечая у доски, избежать двойки благодаря шепоту с третьей парты. Мир еще вокруг него и для него, а не он в мире, как крохотная точка. Потом он повзрослеет, кровеносные сосуды тела склерозируются и так же забьются, потеряют трепет сосуды души. Если у души есть сосуды. Но должна ведь она как-то питаться. И насытиться, объесться. Анне Аркадьевне про нее саму никто уже ничего нового не мог сказать. Она уже все слышала.

– Твоя мама не хвасталась, а отвечала на мои вопросы. Ты рано начал говорить, сам научился читать. А дальше я все знаю безо всяких рассказов твоей мамы. В младших классах все было так-сяк, но, в общем, терпимо. В средних… Кто? Учитель математики или русского-литературы?

– Математичка.

– Она тебя терпеть не могла. Скажу больше, теперь-то ты взрослый, она тебя ненавидела биологически, как другой вид, способный уничтожить ее вид. Но ты давал все основания тебя ненавидеть. Лез с вопросами, ловил ее на ошибках и оговорках, решал быстрее других, мешал остальным ученикам, превращал уроки в дуэль учителя и сопливого зазнайки, выставлял ее на посмешище. Срывать уроки не позволено никому, поэтому ты всегда проигрывал. Тебе было скучно в школе, отчаянно, до сведения скул. Но ты не часто прогуливал. Потому что мама расстраивалась?

– Отец пил. А тут еще я.

– Нашел выход в том, чтобы стать задирой, провокатором, школьным хулиганом, врагом всем учителям. Мерзкой личностью, которая потешалась над девочками-отличницами. Вряд ли у вас были мальчики-отличники.

– Не было.

– Между тем девочки-отличницы, как правило, две девочки в каждой параллели, получили свои золотые медали заслуженно. Они трудились, учили, зубрили, когда другие голубей гоняли.

– И где теперь эти девочки? Одна на рынке торгует, а другая вышла замуж за грузина.

– Грузин – это синоним чего? Не уводи разговор в сторону, то есть от себя любимого. Я очень уважаю этих девочек, и мы говорим про их прошлое, а не настоящее, будущее пока неизвестно. Но абсолютно определенно эти девочки – золотой генофонд нации.

– Одна из них мне любовные записки писала.

– Как я должна реагировать на эту информацию? – хмыкнула Анна Аркадьевна. – Восхититься доблестью школьного хулигана?

– Это я к слову.

– К слову, у моего самого одаренного ученика, я тоже преподавала математику, Алеши Петелина, всегда из носа текла противная зеленая жидкость. Я пришла к ним в седьмой класс, а кличка Сопля у Алеши была уже давно. Алеша Петелин был не просто способный мальчик, он был маленьким гением. Я с ним некоторое время занималась отдельно. Скорость усвоения материала у него была невероятной. Способность находить нетривиальные решения вгоняла меня в прострацию. От того, что столкнулась с чудом, у меня начинали дрожать руки. Через некоторое время моего мужа перевели в другую воинскую часть, мы уехали из этого городка. Спустя много лет приехавшая в Москву подруга молодости рассказала, что они снова служат в той части, ее муж теперь командир. И она видела Алешу Петелина, которым я когда-то восхищалась. Алеша работает на деревообрабатывающем комбинате, таскает бревна. По-прежнему откликается на кличку Сопля.

Анна Аркадьевна не стала рассказывать, как несколько раз вызывала маму Алеши, которая была из местных жительниц, как ходила к ним домой, говорила про его одаренность и про то, что у него наверняка какое-то заболевание носовых пазух вроде гайморита, что мальчика надо показать врачам. Мама Алеши отмахивалась: «Да, в деревне все дети всегда были сопливые!» Показать врачам – это ехать к оториноларингологу за сто километров. Анна Аркадьевна сама повезла мальчика в областную поликлинику. Хроническое воспаление у Алеши зашло так далеко, что требовалась сложная операция и длительное лечение. Алешу положили в больницу, на последние деньги Анна Аркадьевна купила ему пижаму, смену белья, туалетные принадлежности. Домой добиралась на попутках.

Потом случился грандиозный скандал. Мать Алеши ходила к директору школы и к командиру части, орала в кабинетах, что «эта финтифлюшка» много на себя берет, выставляет ее плохой матерью, лезет в их семью, портит мальчишку и хочет забрать ребенка из семьи. Анна Аркадьевна действительно написала письмо в Колмогоровскую физико-математическую школу при МГУ. Именно там Алеше следовало учиться, таких детей колмагоровцы искали по всей стране. Директор школы отсиделся в кустах, пообещав скандалистке «принять меры». Это было его любимое выражение, на каждом педсовете десять раз звучало: «Товарищи педагоги, мы должны принять меры!» Дальше призывов дело никогда не шло. Подкаблучник командир части, хуже всякой бабы, обожал сплетни, интриги и копание в чужом грязном белье. Он потребовал устроить заседание женсовета части с повесткой дня «О поведении жены лейтенанта Павлова». Возглавляла женсовет, как было принято, жена командира гарнизона – чванливая любительница подхалимов.

Анна Аркадьевна тогда еще не умела выступать перед взрослой аудиторией и наивно полагала, что искренность и правда всегда победят. После ее речи на лицах женщин застыла странная гримаса, которую Анна Аркадьевна не сразу расшифровала как ревнивую зависть.

Помогла командирша:

– Значит, какой-то Сопля – гений, а наши дети так себе, середнячки и двоечники? А может, дело в том, что Анна Аркадьевна слишком много времени уделяет так называемому «новому Ломоносову» в ущерб остальным ученикам?

Женщины закивали: командирша выразила общее мнение. В довершение всего председательница женсовета сказала, что надо рекомендовать командиру части (о собственном муже – в третьем лице) присмотреться и к лейтенанту Павлову, как он выполняет свой офицерский долг, если в семье подобная обстановка.

И начался кошмар. Травля, косые взгляды, вчерашние приятели неразлейвода тебя избегают, обходят стороной. Среди тех, кто не струсил, оказал поддержку, была семья Казанцевых. Поэтому Анна Аркадьевна, когда ей нашептали, не могла поверить, что виновница всего – Валя Казанцева. Одни видели, как Валя беседует с мамой Алеши, другие слышали, как женщина благодарит Валю, что открыла глаза. Третьи утверждают, что Валя потешалась над влюбленностью Анны Аркадьевны в Соплю. Городок небольшой, общество практически закрытое, спрятаться невозможно. Анна Аркадьевна в штыки принимала доносчиков-доброходов. Только их сочувственные взгляды вынудили пойти к маме Алеши. Та еще особа. Ой, спасибо вам! Руки целовать готова, ноги мыть и воду пить! Лешку из больницы забирали, доктор сказал, что вовремя кинулись, спасли. А то бы гной в мозг, и дурак на всю жизнь или помер. Анна Аркадьевна прямо спросила, был ли у нее разговор с классной руководительницей 7-го «А» Валентиной Сергеевной. Был, по душам, как мать с матерью. Мол, Анна Аркадьевна, возможно, не права, что оттирает родную мать, выставляет ее врагом собственному ребенку, и неизвестно, будет ли ему лучше, когда увезут в Москву, в интернат, который, конечно, не детдом, но разве может что-то сравниться с родным домом.

«Увезут, – стучало в голове у Анны Аркадьевны, когда она шла домой. – Увезут, – застряло как на пластинке. – Словно на каторгу. А не в другую жизнь, которой этот несчастный мальчик заслуживает».

1
...
...
10