Цитаты из книг автора «Наталья Нестерова»

кие звуки, шипела на Марфу за звяканье посудой в кухне, отгоняла дочку от пианино. Единственным исключением были «вечера» Елены Григорьевны. «Вечера» проходили по средам, Марфа их про себя называла «вечёрки». Каким бы ни было с утра настроение Елены Григорьевны, как бы она ни хандрила днем, к вечеру в среду непременно наряжалась и принимала облик загадочной Елены Прекрасной. Так они ее называли – омские и заезжие художники, поэты, режиссеры, писатели, прочий народ, имевший отношение к культуре. Марфа открывала дверь на звонок, принимала верхнюю одежду. Особо примечала тех гостей, что в калошах: снимут – не наследят. Со временем и потому что писатели-поэты были одеты как попало, осмелилась – просила их обувь о тряпку тщательно вытирать. Грязные полы были проклятием Марфы, что в заводоуправлении, что у Камышиных. У нее в голове не укладывалось, как люди могут жить в помещении, где по полу вихляются серые разводы в комочках уличной грязи. В доме Анфисы Ивановны полы скреблись ножами и полировались дресвой – прокаленным песком. Потом застилались сшитым в единое полотнище холстом, который по краям прибивался маленькими гвоздиками. Сверху раскладывали домотканые половики, в горнице – настоящий «персяцкий» ковер. Если бы человек вздумал войти в избу в грязных сапожищах, его бы приняли за тронувшегося умом. Такого позора не могло случиться даже с вусмерть пьяным мужиком.

Марфа не умела любить мужчин. Был, конечно, Степан. Но он как бог, абсолютный и недоступный. В детстве богомольная мать не пускала ее играть на улице, и с мальчишками девочка не зналась. После смерти матери вредная тетка не разрешала Марфе водить хороводы летом, участвовать в зимних забавах, ходить на супрядки, и внимания парней Марфа никогда не удостаивалась. Вышла замуж за Петра – в нем мужицкой силы не больше, чем в развратном подростке. Было несколько соитий со свекром, спасшим ее от самоубийства. Завершились они рождением Митяя. Вот и весь список.

. Для ненависти преступления необязательны, добрые дела тоже подходят.

Это останется с Митяем и Васяткой на всю жизнь. Они не будут помнить, как выглядела бабушка Туся, и запахи – старой избы, свежего хлеба, бабушкиной перины, своих покусанных комарами ног – забудут. Иногда повеет вдруг знакомым, непонятно знакомым… Сохранится нечто общее, неуловимое и в то же время стойкое, как клеймо на сердце.

– Справедливости ради, – продолжала Ирина Владимировна, – следует заметить, что большинство моих нынешних учеников особого рвения к учебе не выказывают. В то время как Дмитрий и Василий не просто смышлены, они обладают отличной памятью и зачатками крайне важного качества – интереса к познанию. – Это вы про кого? – не поняла Парася.

– Прасковья Порфирьевна! – как-то обратилась к ней Ирина Владимировна. Вместе еду готовили. То есть каждая отдельно, но на одной плите в кути. – Вы в курсе, что Дмитрий умеет играть в шахматы, знает наизусть «Руслана и Людмилу» и «Кому на Руси жить хорошо»?

Прасковья недомогала, чувствовала себя плохо, подозревала и надеялась, что понесла, забеременела. Сегодня на дойке работала, пыталась от других не отставать, теперь едва руками перебирала. Кто такой Дмитрий? Руслан и Людмила? Какая нам разница, кому в Расее жить хорошо? – У мальчиков прекрасные… не побоюсь сказать, выдающиеся способности, – продолжала Ирина Владимировна. – Василий, не желая отставать от брата, выказывает… Что с вами? Вы меня слышите? – Дык вы мне просто скажите – шалят? – Вы устали смертельно? Я буду кратка. Хотя надо пояснить. Волею судеб я некоторое время работа в сельской школе. Так вот, крестьянские дети из-за вечного голода не способны постичь грамматику, арифметику ни в семь лет, ни в восемь, ни даже в десять.

– Штрафовать, конечно, нужно. Но не за то, что у одного сил и выносливости меньше, чем у другого.

Она себе про себя честно мысленно говорила: «Я научилась людям в глаза смотреть только благодаря счастью чувств с мужем и науке, которую мне свекровь преподнесла».

в Сибирь был еще скудным. Через десять лет он превратится в мощную реку растерянности, беспомощности, скорби, горя, унижений – в реку отчаяния и смерти. Зато контингент спецссыльных был для Сороки самым предпочтительным: донские и кубанские казачьи вожаки, бывшие помещики, белые офицеры, репатрианты, кулаки, буржуи, торговцы, попы, старая российская интеллигенция. Данилка застрянет в командировке на два года, пока в двадцать седьмом году Сталин не продавит решение об исключении из состава ЦК партии «агентов объединенной оппозиции» – Троцкого и Зиновьева. Еще вчера всесильный Троцкий станет Данилке не страшен. Чем ему нравились большевики, так это тем, что соратники и враги в их рядах тасовались как карты. Какая сегодня станет козырной, простаку неведомо. Лучше всего в карты играют шулера