Матвей прав. Хоть Алёна и старше меня всего на восемь лет, между нами всегда была пропасть непонимания и отчуждённости. Мы не только внешне не походили друг на друга, но и характерами. Сестра голубоглазая, светловолосая, фигуристая блондинка, точно мама в молодости, а я кареглазая, с прямыми стрелами бровей и упрямой ямочкой на подбородке. Алёна рассудительная и спокойная, я взрывная и упрямая. Сестра обдумывала каждый свой поступок, умело манипулировала людьми, ей ничего не стоило обаять любого человека. Я же могла ляпнуть, не подумав, а в гневе плохо себя контролировала. Алёна, как говорят в народе, «видная» девушка. Этим она сразу бросалась в глаза. Привлекало внимание не только её красивое лицо, но и роскошные длинные волосы. Когда она заплетала косу, то походила на классическую русскую красавицу. Из моих лёгких и пушистых волос коса не получалась, да и терпения заплетать её я не имела, поэтому носила короткую стрижку. Алёна замечательно пела, мне же от природы досталось умение танцевать. Мы не дружили в детстве, хотя я пыталась бегать за сестрой хвостиком, но и, став взрослыми, тоже не нашли общего языка. А потом произошла беда, разделившая нас окончательно. Я знала, сестра винила меня в крахе их тщательно спланированного плана, в том, что Вадима посадили в тюрьму на долгие годы, в том, что она осталась матерью-одиночкой. Меня же изумляло: Алёна и не думала раскаиваться. Она удивительным образом извратила всю историю, ухитрилась обелить себя перед родителями и друзьями, даже нашла оправдание поступкам Вадима. Чем больше проходило времени, тем более причудливые формы принимал её рассказ о произошедшем с ней и Ведениным. Иногда мне казалось: родители отчаянно боятся посмотреть правде в глаза, им страшно вместо прекрасного лица любимой дочери увидеть оскал монстра. Именно поэтому отказываются слушать меня и не принимают ни моих объяснений, ни моих доводов. Соглашаются лишь со словами Алёны, с её толкованием всей истории. За два года я смирилась, но пропасть отчуждения между мной и родными от этого лишь расширилась.

Знакомство Матвея с моими родителями я не люблю вспоминать. Я уговаривала его отложить это знаменательное мероприятие, но он не согласился.

– Давай сделаем все правильно. Ты моя девушка, у нас близкие отношения. Я должен им представиться.

Услышав из его уст про близкие отношения, я покраснела, моя мама была очень щепетильна и совершенно не признавала интим до брака: в этом смысле она довольно старомодна. Узнав о беременности Алёны, она упала в обморок. Удивительно, но она доверяла Веденину, считала его мужчиной безупречной репутации, отчего-то решила, что даже будучи женихом, тот не прикоснётся к её красавице дочери. А уж если она узнает обо мне и Матвее, то сойдёт с ума. Она с трудом смирилась с положением Алёны, почти неделю оплакивала её несостоявшийся брак. Мне показалось, маму меньше расстроило известие о преступлениях Вадима, больше то, что будущий внук или внучка будут расти без отца. Для моей мамы мать-одиночка – это несмываемое клеймо, которое носят лишь безответственные женщины. Я не собиралась признаваться ей в своём грехопадении, хоть и не считала это предосудительным или чем-то плохим. Для меня отношения с Матвеем были самыми чистыми и прекрасными на свете. Разве любовь может быть грязной? Я давно осознала: внешние приличия для большинства людей главнее внутренней сути событий. К сожалению, моя мама трепетно относилась к общественному мнению, для неё потерять лицо – самый страшный позор. Я лишь однажды видела родительницу смятённой, неухоженной и потерянной, когда она думала, что Алёна погибла. А так моя мама в любое время дня и ночи всегда при параде.

Сначала я позвонила отцу и сообщила, что в субботу приеду не одна, хочу познакомить семью со своим парнем. Папа в Вереево был не единожды и знал Матвея как моего работодателя и невольного спасителя. Я объяснила, что до начала учёбы буду трудиться на турбазе, чтобы заработать немного денег на оплату квартиры. Я не призналась отцу, что осталась из-за огромного желания быть с Матвеем.

– Откуда у тебя взялся парень? – удивился отец. – Неужели Херувимчик Дима перешёл из разряда друзей в парни?

Дмитрий с первого курса являлся моим партнёром по спортивным танцам. Из-за светлых кудрявых волос и миловидного лица к нему приклеилась кличка Херувим. Я звала его по-простому Митяем и лучше всех знала, насколько его облик не соответствует внутреннему содержанию. Димка был большим себялюбцем и бабником, но, как ни странно, верным и замечательным другом.

– Нет. Митяй остался в роли товарища. Со мной приедет Матвей.

– Хозяин «Серой совы»? Когда ты успела с ним сблизиться? Не слишком ли рано знакомить с нами? Ты ведь не знала его до этого лета?

Ох, папа, как объяснить тебе: за пару месяцев твоя доченька не только успела влипнуть в неприятности, натворить бед, но и, влюбившись, стать женщиной. Более того, мне сделали предложение, и я собираюсь жить в квартире его родителей.

– Папа, действительно я познакомилась с Матвеем в Вереево. Но разве много нужно времени, чтобы осознать твой это человек или нет? К тому же Матвей настаивает на знакомстве, я не могу отказать в его просьбе. Пойми меня, пожалуйста.

Я услышала тяжёлый вздох в трубке.

– Как никто тебя понимаю, – пробормотал отец. – Хотя я добивался твоей мамы больше года, уже на восьмой день знакомства твёрдо решил: Тоня будет моей женой. Ты вся в меня. Я лишь опасаюсь: приезд Матвея мать не одобрит. Сейчас её заботит лишь состояние Алёны, и она переживает сильное потрясение от того, что так ошибалась в Вадиме.

– И как мне поступить? – я уже жалела о затеянном разговоре. Сейчас родителям не до моих дел. Я почувствовала себя эгоисткой. В самой глубине души мне было немного стыдно за своё счастье: родные переживают тяжёлое время, а я готова летать от радости. Как долго я должна откладывать и не сообщать им об изменениях в моей жизни? В чём моя вина? Я тряхнула головой. – Пап, что если мы приедем на пару часов. Не надо никакого обеда и приготовлений. Просто попьём чай.

Трубка телефона в моей руке пару минут хранила молчание. Когда наконец я услышала голос отца, даже вздрогнула.

– Будет лучше, если я сам поговорю с мамой, подготовлю её, скажу о вашем приезде. Думаю, удобнее всего назначить встречу на час дня.

Я с облегчением выдохнула: оказывается, всё это время не дышала. Вот чёрт! Даже став взрослой, я так и не научилась разговаривать с матерью. В детстве у нас часто возникало непонимание. Боюсь, теперь всё стало ещё хуже. Недоброе предчувствие холодком проникло в сердце.

– Спасибо, папа.

Утром в субботу это предчувствие грозило перерасти в панику, я уже готова была отменить поездку, но глядя, как серьёзно к ней приготовился Матвей, смирилась. После завтрака он до блеска вымыл машину, уложил в багажник подарки моим родным. Теперь я поняла, зачем он усердно выспрашивал о предпочтениях родителей. Придирчиво оглядев мой спортивный костюм, попросил сменить его на более строгий наряд.

– Зачем? – удивилась я. – Это же не сватовство, а просто знакомство.

– Увидишь, – он махнул рукой и, затащив меня в дом, легонько подтолкнул к шкафу. – Одень моё любимое лиловое.

Я пожала плечами. Не совсем удобно наряжаться в шёлковое платье в дорогу, но раз ему так хочется, то ладно. Платье ласково и прохладно приникло к коже, я причесала волосы и повернулась к Матвею.

– Ух, ты! – вырвалось у меня.

И когда он успел прикупить рубашку в тон моему платью? Даже галстук тёмно-лиловый надел. Наблюдая его облачение в светло-серый костюм, я сглотнула слюну. Матвей выглядел стильно и красиво, даже слишком красиво. Я ни разу не видела его в костюме и подумала, что больше не желаю это лицезреть. Его вид подавлял и убивал моё и так невысокое мнение о собственной внешности.

– Можно обойтись без пиджака, – пробурчала я. – Чересчур торжественно.

– Думаешь? Но мне хотелось бы выглядеть правильно.

Я фыркнула:

– Я чувствую себя Золушкой рядом с принцем.

Матвей засмеялся:

– Если ты и Золушка, то после её преображения крёстной. – Он сбросил пиджак, ухмыльнулся: – Но с галстуком ни за что не расстанусь. – Поцеловав пальцы на моей правой руке, и не заметив помолвочного кольца, возмутился: – Где кольцо? Опять на умывальнике оставила?

Делая мне предложение, Матвей купил кольца. Теперь такое же кольцо, как и моё, только размером больше, всегда красовалось у него на пальце, я же никак не могла привыкнуть к наличию украшения и часто снимала его во время мытья посуды или купания. Зная, как серьёзно он относится к этому знаку нашей принадлежности друг другу, я мысленно отругала себя, поклявшись больше не снимать золотой кружок.

В Павловскую мы приехали за сорок минут до назначенного времени, я предложила Матвею прокатиться по станице.

– Посмотришь школу, где я училась, дом культуры, где занималась танцами.

– Ладно, – согласился он, вытирая пот со лба.

На улице было не жарко, но он явно волновался. Я могла лишь посочувствовать: мне пока не грозило знакомство с его родителями. Вот когда у них закончится контракт и они вернутся в Россию, тогда и буду переживать.

Моя родная станица понравилась Матвею густой зеленью садов и ухоженными палисадниками. На Кубани принято, чтобы каждая уважающая себя хозяйка обязательно разбивала цветник перед домом. Приглянулись ему и широкие улицы, и дороги с двух сторон, засаженные пирамидальными тополями.

– Я ревную к твоему прошлому, – заявил Матвей, разглядывая трёхэтажное здание школы. – Хотелось бы знать тебя ребёнком и подростком школьницей. Наверно, ты была забавной девочкой.

Я усмехнулась.

– Это вряд ли. Я была упёртой и вредной. Вечно спорила с мамой и учителями. Не желая, чтобы меня запихивали в нужные рамки, отвоёвывала личную свободу. В результате собственной глупости постоянно стояла в углу или сидела взаперти в кладовой, в школе же получала игнор. – Посмотрев на часы, я добавила: – Нам пора.

Подъехав к дому, Матвей припарковал «Ниву» у ворот. Сквозь сетчатый забор я разглядела отца, стоящего у мангала. Заметив нас, он поднял голову, помахал рукой. Матвей вытащил из багажника машины два букета цветов, упаковку цветной соломки, торт, коробку с листовым табаком и подарочный набор шампуни. Забрав торт, я встала на цыпочки и чмокнула любимого мужчину в щёку.

– Хватит тревожиться. Разве может кому-то не понравиться такой красавчик как ты.

Матвей хмыкнул:

– Есть и такие люди.

Когда мы приблизились к отцу, я заметила на его лице волнение, которое быстро сменилось на выражение приветливости. От нехорошего предчувствия сжалось сердце, я кашлянула.

– Папа, это Матвей. О нём я говорила по телефону.

Матвей слегка поклонился.

– Здравствуйте, Дмитрий Иванович. Приятно познакомиться.

– Здравствуйте, молодой человек. Настя, проводи гостя в дом.

Матвей протянул отцу коробку с табаком.

– Небольшой подарок для вас.

Отец обрадованно присвистнул:

– Ориентал¹. Настоящий турецкий табак. Спасибо. Спасибо.

Я усмехнулась.

– Было б лучше, если бы ты бросил курить.

Отец виновато улыбнулся и пригладил ладонью взъерошенные волосы, расположенные венчиком вокруг лысой макушки.

– Доча, позволь иметь хоть одну слабость. Да не стойте тут, проходите.

За круглым столом, накрытым белоснежной накрахмаленной скатертью, заставленном белой посудой и хрусталём, сидели мама и Алёна. При виде моего спутника глаза обеих округлились. Правда, у сестры удивление было более красноречивым. Матвей, вручив букеты и подарки, слегка наклонил голову.

– Рад знакомству, Антонина Яковлевна, Алёна. Как вы уже поняли: я парень Насти Матвей.

Когда мама разглядела подарок, её губы растянулись в слабой улыбке. Обычно осенью папа привозил с поля мешок соломы, мама сама разрезала сухие стебли пшеницы, отпаривала горячим утюгом и потом уже делала из золотых полосок соломы поделки и картины. А тут ей вручили готовый набор соломки, да ещё разного цвета. За полтора месяца, что я не видела мать, она похудела и немного постарела, но выглядела как всегда безупречно. В светлых волосах, красиво уложенных на затылке во что-то наподобие цветка, поблёскивало больше седины, вокруг голубых глаз более резко обозначилась сеточка из мелких морщинок, уголки губ, выкрашенных розовой помадой, немного опустились вниз, но мама по-прежнему выглядела безупречно и элегантно, как и подобает пани польских кровей.

– Спасибо, Матвей. Вижу, вы подготовились, – спокойным тоном произнесла мама. – Поставлю цветы в вазы, а ты, Алёна, приглашай гостей к столу.

Я проводила маму взглядом до кухни, слово «гости» неприятно царапнуло слух. Дома я ведь точно не гость, но ни сестра, ни мама не сделали даже попытки обнять меня. Хотя… что я придираюсь? Мама никогда не отличалась сентиментальностью, я могла по пальцам пересчитать её объятия и поцелуи.

– Настя, не возражаешь, если я выйду во двор и побуду с Дмитрием Ивановичем? Помогу ему пожарить шашлык, – поинтересовался Матвей, снимая пиджак и вручая его мне.

– Хорошо, – кивнула я и повесила пиджак на спинку стула.

Алёна поставила набор шампуни на тумбочку у окна, сложила руки на груди. Дождавшись пока за Матвеем закроется дверь, бросила взгляд в сторону кухни.

– Специально его приволокла, чтобы показать превосходство надо мной, – пробурчала Алёна.

Я опасалась, что сестра неправильно поймёт приезд Матвея, но столь открытого проявления злости не ожидала.

– Это не моё решение, а Матвея. Он хотел познакомиться с вами.

Алёна хмыкнула. В голубых глазах, очень похожих на мамины, проявилось что-то похожее на ненависть. Ей не шла беременность: ранее точёное лицо как-то оплыло, губы и нос словно налились влагой, увеличились в размере, прежде прозрачная светлая кожа покрылась пигментными пятнами. Зная, как трепетно сестра относится к своей внешности, я догадалась, что она явно комплексует из-за своего теперешнего вида. Будь у нас другие отношения, я бы сказала: «Сестрёнка, всё это чепуха. Главное, малыш, что растёт внутри тебя. Как родишь, твоя красота вернётся» Но сейчас я уверена: мои слова ей не нужны, слушать их не желает.

Алёна повернулась к окну, пару минут понаблюдала за папой и Матвеем, колдующим над мангалом, потом, повернувшись ко мне, сердито заявила:

– Не ври. С самого детства ты соперничала со мной, доказывала, что не хуже меня. Только знаешь, тебе никогда не стать к маме ближе, чем я. Особенно после того, что ты натворила.

Я ощутила, как меня захлёстывает обида. Сглотнув слюну, попыталась взять себя в руки. Мы говорили шёпотом, чтобы не услышала мама, и от этого наша перепалка напоминала шипение змей.

– Я натворила? Я надеялась, ты раскаиваешься…

– Раскаиваюсь? Ничего бы не случилось, если бы ты не сдала Вадима полиции, – буркнула Алёна. – Ради меня стоило промолчать. Ты не знаешь, что такое быть верной семье. Из-за тебя я потеряла хорошую квартиру и жениха. Из-за тебя без всякой перспективы я торчу в этой деревне. Ты виновата в том, что мой ребёнок родится без отца. Ты загубила мою жизнь, а теперь решила похвастаться, притащив сюда этого красавчика?

Боже мой! Она перевернула всё с ног на голову, выставила меня предательницей.

– Вот значит как. Расстроена, что отец вернул квартиру хозяевам? Что не удалось, продав наркотики, сбежать?

Алёна сделала шаг ко мне и стукнула по столу кулаком. На столе подпрыгнули тарелки и нежно зазвенели хрустальные бокалы.

– Притворяешься идиоткой? Вадим хороший хирург, а получал за свою работу копейки. Да он сделал операцию старику Ерёмину за деньги. Но разве его вина, что у Ерёминых не было наличных, и они откупились квартирой. Это их решение. Разве пожилым людям не лучше жить в деревенской глуши подальше от городского шума? Вадим им подыскал неплохой домик.

Я усмехнулась.

– Ага старым людям замечательно жить в халупе без удобств, к тому же далеко от больницы и магазинов.

Алёна хмуро покосилась на меня.

– Они отжили своё. А ты идиотина. Каждый в этом мире старается для себя. И хватит упрекать меня Мариной. Она бесполезный член для общества: никчёмный человек и никудышная медсестра. По ней некому плакать. Вадим так поступил, спасая меня, но родная сестра всё испортила. Мне ещё поблагодарить тебя за это?

Я с ужасом осознала: Алёна не только не раскаялась в содеянном, а ещё и винит меня в своём жизненном фиаско. Сестра машинально положила ладони на живот. Я знала, она находится на пятом месяце беременности, но по фигуре нельзя было это определить, лишь талия стала чуть шире.

– Не вам решать, кто должен жить, а кто умереть.

– Очнись уже! Ты живёшь в выдуманном мире. В настоящем же начальники берут взятки, министры и губернаторы воруют миллиардами, на улицах и кафе торгуют спайсом. Каждый зарабатывает как может. Но знаешь, что в этом мире главное? Быть верным своей семье и родным людям. Ты нарушила это правило, поэтому тебе нет ни оправдания, ни прощения.

Я задохнулась от возмущения.

– Только потому, что ты моя сестра, а Вадим твой жених, я должна была закрыть глаза на всё?

– Да. Это и есть защита своих от чужих.

Из кухни послышался мамин голос.

– Алёна, будь добра, помоги, я достала рулеты из духовки, разложила на блюде, за тобой украшение.

Голос мне не повиновался, я сдавленно произнесла:

– Маме ты тоже так объяснила?

Уголок полных губ Алёны дёрнулся, она презрительно скривилась.

– Мама, как и ты, живёт в своём мирке. И я знаю: ты не посмеешь разрушить его, рассказав о нас с Вадимом. Не забыла, что именно я её любимая дочь?

Я опустила голову. Действительно, не посмею. Даже отец не всё знает. Когда я попыталась объясниться, он остановил меня.

– Достаточно, ничего больше не говори. Мы вернём Ерёминым квартиру, за остальное ответит Вадим. Алёне нужно жить дальше и растить ребёнка. Пойми, мне и так нелегко…

Теперь после разговора с Алёной, вспоминая ту беседу с отцом, я поняла, какая пропасть развёрзлась между мной и родными. Папа и мама в попытке защитить Алёну, вытолкнули меня из круга семьи, словно нелюбимого птенца из гнезда.

Всё остальное время обеда прошло для меня, как в тумане. Мама вежливо задавала Матвею вопросы, но я чувствовала: это её тяготит, и она с нетерпением ожидает окончания трапезы. Алёна ела молча, изредка бросая взгляды на меня и Матвея. Папа был более приветлив, я мысленно поблагодарила его за это. Внешность моего отца, крупного, чуть сутулого человека с приветливым, добродушным лицом и внимательными глазами неопределённого цвета обычно сразу располагает к себе людей. Его лысина, будто наполовину облетевший одуванчик, окружённая светлыми волосами добавляет к облику толику несерьёзности. Отец не любит спорить, не выносит слёз и скандалов, но зато обладает ироничным и живым складом ума. С ним приятно общаться, он всегда внимательно слушает собеседника и сам может рассказать много интересного. Я заметила: Матвею мой отец понравился, беседовал он с ним с большим удовольствием. С мамой же перекинулся лишь парой фраз, думаю из-за того, что она отвечала ему отстранённо и неохотно. Мама сидела на стуле с идеально выпрямленной спиной, ела мало, крохотными кусочками и смотрела куда-то поверх наших голов. Услышав от Матвея, что больше не нужно беспокоиться за моё проживание в Краснодаре, она чуть приподняла брови и бросила на меня короткий взгляд.

– То есть собираетесь сожительствовать вне брака.

Слова мамы прозвучали неожиданно грубо.

Папа поперхнулся и стал судорожно пить воду из бокала. Мама перевела взгляд на него.

– Думаю, не я одна виновата в том, что неправильно воспитали дочерей.

Папа попытался сгладить её слова.

– Тонечка, многие молодые так сейчас живут.

Я с улыбкой наблюдала, как на щеках Матвея появляются алые пятна. Он знал о характере моей мамы лишь по рассказам, но понимал, насколько она шокирована нашими отношениями.

– Антонина Яковлевна, я предлагал Насте выйти за меня замуж, но она отказала. Предложила пожениться после окончания учёбы, – торопливо оправдывался Матвей.

Папа округлил глаза.

– Доча, почему отказала? Зачем так долго ждать?

Мама со стуком положила вилку на край тарелки.

– Разве непонятно? Чисто из-за своей вредности. Она ещё ребёнком была упёртой. Иначе поступила бы правильно, по-людски. Видимо, нравится жить во грехе.

Папа прикоснулся к её руке и чуть сжал пальцы.

– Тонечка, что ты говоришь. Разве может быть любовь грехом?

– Любовь – нет. Поведение – да.

Мама поднялась из-за стола, махнула рукой.