– Дная, не уходи.

– Мы уже говорили об этом, Лени. Не стоит начинать всё заново.

– Могла я хоть попытаться? Я с вечера не спала, поджидала тебя у ворот. И вот когда задремала, ты чуть-чуть не проскользнула мимо.

Лени была очень рассудительна для своих шести лет. Слишком рассудительна, чтобы не понять, почему я ухожу из родного дома. Пожалуй, она была единственной причиной, почему я должна была остаться. С той жуткой охоты, когда не стало отца, а старший брат потерял разум и душу, иных причин у меня не было. Потому что меня теперь любила только Лени. Мать отгородилась от меня, смотрела холодно, словно обвиняя в чём-то. Смерть мужа подкосила её и так хрупкое здоровье. И я бросала Лени, по сути, одну. Да, с моей стороны было нечестно оставлять её. Но если я не попытаюсь что-то предпринять, у нас у всех не будет надежды.

– Дная, возьми меня с собой, – попросила сестра, точно прочитав мои мысли.

– Лени, ты же знаешь, что, отправляясь в Великий город, я тем самым отрекаюсь от семьи.

– И от меня?

– От тебя я не отрекусь никогда. – Я поцеловала её мокрые от слёз щёки, покрепче прижала к себе и отпустила, успокаивая себя тем, что в замке Лени ничего не угрожает. Что она на самом деле не одна, с ней добрая кормилица и слуги. Замок защитит малышку, ведь она не предавала его своим уходом. Кроме того, Лени теперь единственная надежда нашего рода. – Я ни от кого из вас не отрекаюсь. Я вас всех люблю. Просто это так говорится. Просто мой уход из замка означает, что я не могу больше принадлежать к благородному роду. Мой поступок делает меня позором семьи. Понимаешь?

– Глупости. – Лени погладила меня по волосам. – Дная, как только ты найдёшь лекарство для Рони, возвращайся домой, и пусть кто‑то посмеет назвать тебя позором. Клянусь, он об этом пожалеет!

Я поцеловала сестричку в лоб, погладила мягкие кудрявые волосы. Она была красавицей, моя Лени. «Похоже, Лени подкинули нам феи», – шутила кормилица.

Светлые волосы и голубые глаза делали малышку не похожей ни на кого из нас. У матери тёмные волосы и чёрные глаза, отец, как и мы с Рони, был рыжим, зеленоглазым. А потому история о феях очень нам нравилась. Но мать, слыша слова кормилицы, почему-то всегда хмурилась и ругала няньку. Поэтому такие разговоры быстро прекратились. Только за спиной матери мы смели называть Лени феей. Да и вообще мы очень быстро привыкли к тому, что веселиться нужно лишь тогда, когда матери нет рядом. От нашего шума у неё всегда болела голова.

– Значит, ты должна ждать меня дома, чтобы было кому распахнуть передо мной ворота, – сказала я сестре и крепко обняла её.

– Да, – кивнула Лени серьёзно, – я буду ждать. Только постарайся вернуться до того, как опадут листья на твоём лбу.

– Постараюсь, – соврала я сестре. У меня было слишком мало шансов сдержать обещание.

Лени коснулась пальчиками выпуклого узора на моей коже. Такой узор появляется у каждой девочки из благородного рода при рождении. Сначала это лишь пара робких листиков, но чем старше, тем ярче и пышнее расцветает ветвь на лбу. Переплетение листьев и цветов. У каждого замка свой рисунок. Когда девушка выходит замуж и перебирается в другой замок, в рисунке происходит изменение. После замужества на лбу возникает вторая ветвь с рисунком того замка, в который переезжает невеста. У моей мамы ветвь так и не появилась, ведь Лэна была из простых. Это редкость, когда благородные берут себе пару не из своего круга, но иногда это случается. Так поступил мой отец, потому что полюбил раз и навсегда.

Если покинуть замок надолго, листья и цветы начнут исчезать. Не сразу. Один за другим. Словно давая время одуматься и вернуться. Но если этого не сделать, от рисунка останется одна пустая ветка, которая потом станет красной, словно наполненная кровью рана. Метка женщины, покинувшей свой род или изгнанной из замка. Позорная кровавая метка.

Я смотрела, как Лени уходит, и чувствовала, что пустота внутри меня заполняется болью. Но уж лучше так, чем холодное, звенящее ничто. Поднявшись с колен, я поспешила к дорожному камню.

Караван в Великий город проходил мимо нашего дорожного камня раз в месяц, только на нём я могла успеть в столицу к Испытанию. Испытание было моей единственной надеждой. Если я пройду его и получу кольцо магистра, у меня появятся силы, чтобы спасти Рони. Это была слабая надежда, но больше не было никакой другой. Поэтому мне необходимо было для начала попасть в Караван.

Бежать было неудобно, юбка путалась в ногах, сумка больно била по бедру, хотя я и пыталась придерживать её. Я корила себя за то, что взяла слишком много вещей и слишком долго собиралась. Прибежав к камню, я прижалась к нему всем телом, с трудом переводя дыхание.

– Что, гнался за тобой кто? – раздался рядом со мной хриплый надтреснутый голосок. Каждое слово походило на твёрдую горошину, вылетающую из сухого сморщенного стручка. На меня недоверчиво смотрела старуха, рядом с ней толпились козы.

«Как странно, – подумала я. – Зачем же она пасёт их ночью? Видимо, старикам всегда не спится».

– Каравана в Великий город ещё не было? – спросила я, чувствуя неясную тревогу от присутствия старухи.

– Так он ещё в полночь прошёл. – Бабка удивлённо таращилась на меня. Её беззубый рот что-то жевал, постоянно находясь в движении.

– Как же так? – пролепетала я в отчаянье. – Вы ничего не путаете? Он же должен быть здесь в два часа ночи!

– Караван ушёл. Ты опоздала. Караван всегда проходит в полночь.

Я не верила своим ушам. Это кормилица рассказала мне, что время, когда Караван минует наш замок, изменилось. И я поверила. Хотя знала, что Караван сопровождают маги – именно они помогают фургонам передвигаться быстрее и охраняют их от всевозможных тварей. Наше королевство не могло похвастаться спокойными дорогами. Но, самое главное, маги, пользуясь пустотой полночи, заставляли Караван двигаться быстрее. То мгновение, когда один день закончен, а другой не начался, давало им возможность быстрее проскакивать сквозь пространство и время.

– Иди домой, деточка, – сказала мне бабка. – Только, может, сначала подашь денежку бедной старушке?

Моя рука уже потянулась к сумке, когда внутренний голос буквально завопил: «Очнись!!! Ты что делаешь?!!»

Я замерла, в ужасе понимая, что с просьбой ко мне обратилась не кто иная, как Козья Бабка. Дашь ей что-нибудь и превратишься в ещё одну козу её стада. Шарахнувшись от старухи, я поспешила прочь. Вслед мне неслись жалобы бабки и горестное блеянье коз, которые когда-то были людьми. Они проявили доброту к старой женщине. Теперь за это они должны были поплатиться. И никто не мог им помочь. Не зря Безликие называют подаяние грехом. Хочешь помочь – помогай делом, а не подачкой.

«Злу выгодно выглядеть жалким и слабым. Это добро пытается гордо задирать нос. А зло любит будить в людях сочувствие к себе, попрошайничать, клянчить, чтобы потом высосать до дна. Вот почему добро часто проигрывает, потому что людям приятнее жалеть, чем восторгаться», – так говорил когда-то отец. Он был мудрым человеком. Это его не спасло.

Я попыталась вспомнить лицо отца. Очень хотелось увидеть его улыбающимся и счастливым. А вместо этого я вспомнила его таким, каким Тная нашли в Священном лесу. Его лицо было умиротворённым, как бы прощающим. Кого прощал перед смертью мой отец? То чудовище, что убило его? Или нас всех?

Только отойдя на достаточное расстояние от козьего стада, я позволила себе отдышаться. Когда испуг прошёл, ко мне вернулось отчаянье. Не верить Козьей Бабке причин не было. Волшебные создания не лгут. Могут лукавить, умалчивать, но не лгать. А тут у неё и причин на это не было. Значит, это кормилица специально соврала о времени прихода Каравана. Ведь по своей глупости я рассказала ей, что ухожу из замка. Хотела попрощаться. Сейчас кормилица наверняка сидит у окна и ждёт, когда же я вернусь домой и всё станет по-прежнему. Ветвь останется цела. Честь рода будет сохранена – женщина не покинула замок. Говорят, в других королевствах всё иначе, но в нашем – женщинам не принадлежит ничего, даже их жизнь. Особенно если женщина из благородного рода.

Мне стоило огромных усилий не заплакать. Почему кормилица поступила со мной так? Знала бы она, чего стоило мне решение навсегда покинуть замок, стать изгоем, потерять ветвь! А она обошлась со мной как с маленьким капризным ребёнком. Да, кормилица точно знала, что, если я вернусь домой, у меня не хватит сил совершить вторую попытку. Я сама дала ей это понять, когда рыдала у неё на плече. Второго шанса у меня не будет. Я упрямо зашагала по дороге, хотя в этом не было уже никакого смысла. Нужно признать поражение. Упорствовать было бы чистым безумием или откровенным ребячеством. Никакими силами теперь не добраться до Великого города к Испытанию. Но во мне всё переворачивалось от одной мысли, что надо возвращаться. Я пошла быстрее, словно это могло что-то изменить. Когда узнают, что я не вернулась домой, меня начнут искать. Теперь я была в этом более чем уверена. Может быть, у меня есть время до вечера, но скорее всего – лишь до рассвета. Вряд ли они станут рисковать: путешествовать одной было опасно. Скольких таких отчаянных путешественниц находили потом на обочине дороги, замёрзших или растерзанных зверьми.

Мне стало холодно. Запоздало я поняла, что оделась слишком легко и даже не догадалась взять с собой тёплых вещей, набрав вместо этого милых сердцу побрякушек. Я спрятала руки поглубже в карманы – лёгкие перчатки совсем не грели и пальцы уже успели закоченеть. Сколько ещё я продержусь на холоде и ветру? На глаза навернулись слёзы. Нужно было возвращаться. Мне неоткуда ждать помощи, я же не бродячий маг.

При этой мысли я даже остановилась. Почему я об этом сразу не подумала? Решившись уйти из дома, я нарушила массу запретов, так почему не нарушить ещё несколько? Что мешало мне связать себя с дорогой и принять звание бродячего мага? Проклятие Пути? Что я знала о нём? Только то, что у меня никогда не будет дома, и то, что меня постоянно будет тянуть в дорогу? Это меня не слишком пугало. Вряд ли я успею вернуться до того, как ветвь на моём лбу станет красной. Эта красная метка не просто изуродует меня, она станет моим клеймом, вызывающим лишь презрение. У меня и так уже никогда не будет дома, семьи, детей. Тогда, возможно, судьба бродячего мага – это единственное спасение для меня. Но если я произнесу клятву, дороги назад уже не будет. Эту клятву не сможет отменить никто и ничто. Я попыталась собраться с мыслями. Есть ли другой выход? В голове было пусто. Неожиданно очень сильно захотелось домой. Устроиться у камина, читать Лени сказки. Маленький, милый, но такой хрупкий мирок. Который в любой момент может рухнуть. Две девочки в свете огня, когда вокруг лишь призраки и звери, – вот что такое будет эта иллюзия счастья.

Когда я достала из-за пояса нож, рука моя дрожала. Я пару минут таращилась на блестящее лезвие, потом, глубоко вздохнув, надрезала ладонь, сжала кулак. Кровь закапала в дорожную пыль. О клятве бродячего мага я знала по сказкам и не раз слышала от самих магов. Отец всегда распахивал двери замка перед бродячими магами. Он любил их компанию. А вот мать, напротив, узнав, что в замке бродячий маг, тут же уходила в свою комнату и не покидала её, пока скиталец не исчезал из нашего замка. Возможно, маги напоминали Лэне про её прошлое, про магию, про Проклятие Пути. А мне, как и отцу, бродяги всегда нравились. Они рассказывали интересные истории о своей жизни, пели песни, делали незамысловатые подарки. Я давно заметила, что бродячие маги выделяют меня из всей семьи, из всех жителей замка. Возможно, они чувствовали, что я стану одной из них? Они словно старались, чтобы я их запомнила, а потом уходили, чтобы никогда не вернуться вновь. По крайней мере, никто из них не заходил в наш замок дважды. Приходили другие. Менялись лица, истории, судьбы, но оставалось некое ощущение, которое я никак не могла описать, но которое будоражило моё воображение и заставляло плакать по ночам. Оно звало меня за собой, туда, где я никогда не рассчитывала побывать.

Я напрягла память, пытаясь вспомнить каждого из побывавших в замке магов. Лица некоторых совсем стёрлись, но были такие, которых я помнила особенно хорошо. Те маги словно оставили мне частичку себя на память, коснулись моего сердца. Я закрыла глаза, чтобы вспомнить их одного за другим.

«Скверная судьба у бродячего мага, – кашляя, твердит мне тощий старик, – один ты на целом свете. Вечером находишь надёжный приют, а утром вновь в дорогу. И даже если нашёл место, где мог бы остаться навсегда, утром, проснувшись, ты всё равно уходишь. В слякоть. В дождь. В снег. Не важно. Не можешь не идти. Потому что, пока ты идёшь вперёд, ты по-настоящему живёшь. Город, да и даже маленькая деревенька, – это скопление потерявших волю к жизни людей. Каждый день одно и то же. Всё повторяется. Те же дела, те же мысли, те же праздники. И так из года в год. Из года в год. Без цели, без права остановиться. От этого можно сойти с ума. Уж лучше бесконечно продолжать свой путь, чем каждый день просыпаться в одной и той же кровати и видеть над собой один и тот же потолок, точно ты уже умер и лежишь в гробу».

Высокий светловолосый парень вырезает ножом из деревяшки птицу. Мне лет пять, я заворожённо смотрю на его руки. Они долго будут мне сниться. А та деревянная фигурка хранится в моей комнате до сих пор. «Говорят, что птицы по-настоящему свободны, – протягивает он мне игрушку, которую я тут же прижимаю к груди, – это не так. Они каждый год возвращаются в места, где родились. Они привязаны к своим гнёздам. Все мы к чему-нибудь привязаны. Я хочу стать настолько свободным, чтобы забыть о гнезде, где вырос. Я хочу перестать возвращаться».

Мальчик лет двенадцати дарит мне горсть ярких камушков:

«Знаешь, я ведь не просто так брожу по дорогам. Я ищу. Говорят, что бродячие маги созданы для того, чтобы найти нечто, некий секрет. Они и сами не знают какой, но когда найдут – все вокруг обретут счастье. И его обязательно найду я».

Те яркие камушки мать потом отберёт у меня и выбросит. Я смогу спрятать всего один, самый яркий. Потом я подарю его Лени.

Маленькая, по-мужски стриженная женщина протягивает руки к огню, отогревает замёрзшие пальцы и смеётся: «Как же хорошо. Знаешь, девочка, надо не бояться замёрзнуть, чтобы потом почувствовать радость от огня. Мы ведь с тобой понимаем, что настоящая свобода – вот что главное. Даже если сейчас ты этого не можешь осмыслить – это всё равно придёт к тебе. Твоя кровь напомнит. Хочешь, расскажу тебе, как я стала бродячим магом? Хочешь узнать клятву бродячего мага? Вдруг ты не испугаешься и выпорхнешь на свободу. Мне кажется, что тебе не место в этом замке. Он чужой для тебя». Она показывает мне страшные, уродливые шрамы на своих запястьях. «Иногда пытаются удержать даже так. Кандалами. Заговорённое железо я превратила в кислоту. Но что такое изуродованные руки, если ты получаешь свободу? Главное – это никого не любить, иначе придётся в кислоту превратить сердце». И она почему-то плачет, раз за разом повторяя слова клятвы.

И, открывая наконец глаза, я начинаю нараспев повторять вслед за говорящей в моей памяти женщиной:

– Стою на дороге, взываю к Пути, потому что свободна и могу идти. Кровь моя становится пылью у моих ног. Пыль эту подхватывает ветер. Он несёт её туда, где меня ещё не было. Я буду везде, где есть он. Я буду везде, где есть Путь. Я буду всюду под этим небом. Связываю себя с дорогой, – я махнула рукой, – связываю себя с ветром, – я вытянула руку вперёд ладонью, – связываю себя с горизонтом, – я прижала руку к груди. – Я бродячий маг! – Я опустилась на дорогу и легла прямо в грязь. – Отныне и навсегда. Моё сердце принадлежит Пути. Моё тело принадлежит Пути. Я и есть Путь!

Земля подо мной вздрогнула, ветер завыл, на горизонте засверкали зарницы. Я была принята. Теперь в случае нужды я смогу просить помощи у дороги, ветра и неба. Теперь если кто-то откажет мне в помощи или ночлеге, он навлечёт на себя их недовольство. Думая, что обряд закончен, я поднялась из дорожной грязи, и в это мгновение по небу прокатился раскат грома и молния ударила в дорогу почти у самых моих ног. Я замерла от ужаса. Когда страх прошёл, я заметила, что в грязи что-то лежит. Да как же я могла забыть – подарок неба и земли! Небольшой белый камень со сквозным отверстием. Мой знак бродячего мага. Я сорвала растущую у дороги травинку, продела её в отверстие камня, провела по ней рукой, и травинка превратилась в надёжный шнурок. Теперь можно было повесить камешек на шею. Но я ещё долго шла, просто сжимая его в руке. Впервые я что-то сделала сама. Впервые что-то принадлежало мне лично. Это только кажется, что благородным хорошо живётся. На самом деле тебе ничего не принадлежит. Всё принадлежит твоему роду. Всё, что у тебя есть, нужно передать дальше, сохранить, приумножить. Ты лишь песчинка между прошлым и будущим. Род – единственное, что имеет значение. И я предала его. Теперь мне нечего было и думать о возвращении назад. Я и не думала. Свобода окрыляла.