От одного этого канцелярита впору было впасть в кому. Нити врезались в голую кожу. Я будто весила тонну теперь. Повернула голову, оторвав затылок, и вдруг из носа потекло. Кровь быстро заструилась к паутине. Я только успела заметить, что нити на сетке все изгрызены, обглоданы такими же, наверное, как я, несчастными. Я пыталась не стонать, но всхлипы прорывались сами. Долгожданный обморок прервал тот же садист в хромосфеновом черепе. Он хлестнул меня по мокрым щекам и силком пихнул под язык таблетку. Я попыталась выплюнуть, но мне зажимали нос и рот, пока не проглотила.

– Очнись, Эмбер Лау!

Я всхлипнула и разрыдалась. Череп не выражал сочувствия, впрочем, и под маской наивно было ждать сострадания. Я обнаружила, что паутина притягивала меня теперь слабее. Возможно, чтобы эзер не упал на неё тоже. Таблетка, как внезапно выяснилось, оказалась обычной пищевой капсулой.

– Где я?

– Френа-Маньяна, специальная клиника для особо опасных душевнобольных на Зимаре. Терапевтический бентос. Карцер. Гамак для буйнопомешанных.

– Зи… Зимара? – я узнала, что она существует, только пару суток назад, и это слово всё ещё отдавало нуарной фантастикой.

– Здесь, – он помахал планшетом, – сказано, что ты серийная убийца.

– Нет, это не правда. Это месть! Это Альда Хокс…

– Правильно. Сопроводительные документы от Альды Хокс это подтверждают. Тебя контузило на Кармине без малого семь лет назад. Органическое поражение мозга. Посттравматика. Как результат – глубокая одержимость местью. Вскоре последовало убийство минори Маррады Хокс, минори Верманда Бритца, о… и минори Кайнорта Бритца. Глазам своим не верю! Да тут видеоматериалы по первому и последнему эпизоду.

Он развернул планшет, чтобы я снова запечатлела, как тонет Маррада и падает Кайнорт. Хотелось кричать: «Это не я!», но это была я. Слёзы стремительно катились на паутину.

– Ты методично убивала членов ассамблеи, – эзер повысил голос, чтобы перебить мои стенания. – Пока не попалась. Добро пожаловать домой наконец. Я твой лечащий врач. Меня зовут Вион-Виварий Видра.

– Что со мной будет?

– Ровно то же, что и со всеми маньяками. Три Пэ, – усмехнулся Вион-Виварий и некоторое время наблюдал, как ошеломление и страх льются у меня из-под полуприкрытых век. – Пожизненная принудительная психотерапия. Не скажу банального «здесь тебе помогут», Эмбер. Скажу: «Здесь ты поплатишься».

Когда он ушёл, паутина вдавила меня в сети с утроенной силой, и от перегрузки я то и дело проваливалась в забытьё. Значит, вот как всё провернула Альда Хокс. Элегантно и чудовищно. Я нарочно пошевелила обваренной рукой, пытаясь сконцентрироваться на физической боли, чтобы не сойти с ума.

Серийная убийца минори. Семь лет назад я бы собой гордилась.

* * *

Кайнорт стоял, наполовину зацементированный льдом в синеве приозёрной пещеры. Стоял… нет, громко сказано. Его приволокли и бросили в ноги шамахтону. И когда он не смог подняться даже на колени, Зимара подняла его силой наледи и запечатала выше пояса. Даже через слой хромосфена это ощущалось мучительно. Сама Зимара возвышалась напротив, будто авангардистский колосс, трещала при малейшем движении, сверкала гранями. У неё на голове царил широкий гребень, ледяной кокошник чистейшего бриллианта. И плоские крылообразные выросты вдоль спины от шеи до кончика заснеженного шлейфа. Эзер видел на Бране ископаемых ящеров, у них на хребте были точно такие же пластины, разве что костяные. Вместо указательного и среднего пальцев у шамахтона выросли ледяные шпажки когтей. Иглёд, вспомнил Кайнорт.

Блики рассвета забрались в обитель Зимары и отражались от стен грота. Бритц оторвал взгляд от шлейфа шамахтона и поднял голову. Боль аккомпанировала этому простому движению. Всякий раз, получая удар в сердце от потревоженной мышцы, он бросался в жар, и холод отступал ненадолго. Мучить себя, чтобы согреться, – словно не вблизи огня, а прямо в костре, – такой пытки не было в арсенале даже перквизиции. Чтобы поднять голову, требовалось задействовать ременную, две лестничные, полуостистую мышцы и совсем немного – верхний пучок трапециевидной. У Кайнорта когда-то было хорошо по анатомии человеческого тела, но Зимара преподавала такие уроки, что хоть прямо сейчас пересдавай на отлично.

Ледяная хтонь подползла ближе по чёрному озеру, укрытому аркой. Она погружалась в воду, словно тонущий ледокол, пока не перестала царапать гребнем потолок пещеры и не поравнялась с поверженным. Он смотрел ей в нефтяные глаза и чувствовал, что его собственные тоже слезятся.

Зимара вырастила игледяные когти ещё длиннее и провела ими по животу Кайнорта вверх, остановилась на сердце. Оно трепыхнулось сильнее прежнего. Но шамахтон уже передумала и провела выше, по горлу и щеке, и остановила когти под глазами. Кончики подтаяли, касаясь живой кожи, и ледяные слёзы скатились по лицу.

Кайнорт тяжело моргнул, вспоминая, как это было… Полчаса назад.

* * *

А полчаса назад он думал, что поцелуй шамахтона ему только приснился. Бритц ещё был уверен, что разделит судьбу Берграя Инфера, – так остроумно – раз за разом оживая и умирая, насаженный на ледяные ветви. Если между инкарнациями продержаться целые сутки, не потеряешь память, а после и рассудок. Но какой в этом смысл? За что ему держаться в сознании? Не лучше ли выбросить из головы, что детей украли и, вероятно, убили. Что Верманда больше нет. Что Эмбер… а что Эмбер? Мысли ударились об это имя и свернулись клубком.

Теперь она переживёт. Она теперь свободна от клятвы.

«А если кто-нибудь когда-нибудь найдёт меня здесь?, – вяло думал Кайнорт, удивляясь, что способен ещё связно мыслить. – Должно быть, Нахелю выпал шанс выжить».

Солнце за тюлем снега стало из красного жёлтым. Бритц скосил глаза на склон воронки. Он долго не был на Зимаре и уже разучился ловко различать сотни оттенков белого, да к тому же без поляризационных линз. Сначала ему показалось, что вниз по обледенелому граниту свалилась куча снега, но куча эта двигалась неестественно. Как живая. Это бежали белые звери. Они катились плотным конгломератом, словно гусеницы пилильщиков. Задние запрыгивали на спины собратьев спереди, бежали поверху и ныряли под нижних, как в чехарде. Издалека их стая казалась одной гигантской пушной многоножкой. Так они приноровились двигаться быстрее, чем поодиночке: скорость верхних множилась на бег нижних, а потом они менялись местами.

Они вгрызались в ледяные кусты, глодали иглы, проделывая себе дорогу на самое дно воронки, и от их тявкающей перебранки по телу катились мурашки. Звери хотели добраться до ещё тёплого мяса. Кайнорт видел их раньше, но только издалека. Скитаясь по бледной тундре, он выслеживал отъявленных сумасшедших, но ни один охотник даже без ума не хотел столкнуться с песцами Зимары.

От испуга или от последнего витка агонии, но Кайнорт явственно ощутил, что может двигаться. Приблизив руку к глазам, он увидел тонкую голубую жилку, пересекавшую ладонь от середины почти до запястья. Под звуки собственных хрипов и свиста Бритц перевернулся на живот и поднялся на четвереньки. Он обнаружил странное. Превратиться не вышло: только крылья дымились за спиной. Пока поднимался, боль прорезала его сотни раз, будто в теле торчали позабытые убийцей лезвия. Пар вырывался изо рта. От этого ресницы густо покрывал иней. Кайнорт многое отдал бы за то, чтоб они когда-то не вымахали такими длинными. Боль сопровождала вдох и выдох, но такая, что можно и потерпеть. Лишь бы выбраться отсюда. Раньше, чем песцы прогрызут дорогу к его свежезамороженной печёнке.

Послышались писк и шипение, будто кто-то выстрелил из глоустера в снег. Песцов раскидало, и они отскочили обратно к подножью гранитной лестницы, откуда жадно скалились. Но боялись вернуться за добычей. Кайнорт наконец встал. Он оглядывался и оскальзывался в центре невероятно широкой воронки на глади чёрного озера. Твари чесали спины об острые пучки иголок у берега, тёрлись о них и тявкали. Воронку, в которую он упал с горы, окручивала спираль высоких и широких ступеней. Должно быть, здесь и добывали алмазы. Но кто же стрелял? Бритц пытался подстегнуть собственные мозги, но от натуги покачнулся и ухватился за ледяную ветку. Песцы тем временем собрали волю в короткие лапы и опять подбирались. Показывали клыки и ядовито-красные дёсны, облизывали кровавыми языками лисьи морды. И вдруг по их спинам проскакал Чивойт. Бранианская кошка увернулась от десятка пастей и взлетела на гранитную ступень. А там сидел Нахель. Как это он его раньше-то не разглядел!

– Нах… – Кайнорт осёкся, поняв, что не может кричать, и шепнул: – Нахель, как же я рад, что ты выжил… помоги забраться…

Пшолл вскинул голову, встретился взглядом с Бритцем и поднялся. Он выстрелил в стаю, и песцов опять разбросало от страха. Тут только Кайнорт заметил, что Нахель в лётной куртке нараспашку и водолазке, но как будто не мёрзнет. Его движения были лёгкие и плавные. Скрипя заиндевелыми суставами, Бритц потащил себя навстречу.

– Наверх нельзя, – качнул головой друг. – Она ждёт нас у себя.

– Ты о ком? – шепнул Кайнорт и прокашлялся, пытаясь разбудить связки, но только сипло крякнул: – Что с тобой? Ранен?

– Она не разрешала покидать воронку.

– Кто? Зимара?

В солнечном сплетении заворочался ком отвратительного предчувствия. Значит, ему не почудилось, и Нахель тоже видел шамахтона. Монструозную королеву, которая не укладывалась в голове. А песцы разделились и заходили с трёх сторон. Они всерьёз настроились не пускать добычу наверх. Бритц, с трудом ворочая шеей, оглянулся в поисках каких-нибудь подручных средств самообороны. Его керамбиты раскидало по ступеням. Он пнул один куст и, услышав треск у корней, оторвал иглу подлиннее. Наклоняться было обмороку подобно, кружилась голова.

– С сосулькой против хищников, – прошептал себе Кайнорт, сознавая всю трагикомедию происходящего.

Песцы, завидев в его руках простую ледышку, подкрались ближе, собрались гурьбой и замкнулись в плотное кольцо. Движения эзера даже после бочки кобравицы были бы куда энергичнее, чем теперь. Два песца позади вцепились ему в ботинки. Кайнорт поскользнулся и упал. Пересиливая расстрел боли, ударил куда-то в густой мех. Отрубил одно пушистое ухо. Другому проколол горло. Ещё четыре зверя отделились от кучи и наступали, выворачивая брылы до ушей, но кидаться опасались. Кайнорт понял, что долго так не продержится, то есть попросту не продержится в сознании, и бросился сквозь кольцо с сосулькой наперевес. То ли в глазах его сверкнуло слишком безумно, то ли Нахель выстрелил ещё, но он прорвался и, потратив силы, сопоставимые с аннигиляцией солнца, помчался по иглам к ступени и ухватился за край. Если бы он мог подпрыгнуть, подтянуться не составило бы труда, но… прыгнуть в его состоянии было уже немыслимо. Пальцы примерзали к краю, а сзади за куртку ухватился песец. За ним другой, третий. К счастью, навстречу бежал Нахель. Звери тянули Бритца вниз, цепляясь за полы куртки и за мех друг друга. Ещё один песец, и Кайнорт оставит на ступени кончики пальцев.

– Нахель, быстрее!

Пшолл на бегу пнул куст и оторвал себе такую же сосульку. По лезвию вниз потекли капли, нагретые ладонью. Жук подоспел вовремя. Но вместо того, чтобы подать руку, рубанул ледяную корку на граните: прямо там, где цеплялся Бритц.

– Она ждёт нас у себя, – холодно повторил Нахель и, сверкнув неестественно блестящими глазами, ударом сапога в лицо отбил Кайнорта назад.

Бритц сорвался и упал в груду зверей. Мех, укусы и шок: и опять темнота.

* * *

– Ты будешь играть, – повторила Зимара, заполняя своим голосом голову Кайнорта.

Он не нашёл сил возразить. Нахель приволок его, искусанного с ног до головы, в дальний конец озера, где в арочном гроте обитала эта помешанная. Так её про себя нарёк Бритц, несмотря на то, что Зимара спасла ему жизнь. Стоя в ледяных тисках, он воспринимал это так, будто она заразила его заболеванием, передающимся половым путём. Она была совсем не похожа на шамахтона Урьюи. Зимару словно распирали собственные силы, она упивалась и сочилась мощью, которую ей не терпелось обрушить на воображаемого противника. Когда она двигалась по гроту, то с некоторых ракурсов вовсе не напоминала человека. Странствующий айсберг, который топит корабли. Он крошился в движении, обрастал новыми чертами, будто над обликом шамахтона непрерывно трудился одержимый скульптор. По алмазным граням лица текла та самая жижа, которая не давала Бритцу умереть, склеивая его изнутри, словно пепел фламморигамы. Снежные пряди рассыпались по укрытым латами плечам. Выйдя из ядра, Зимара облачилась в доспехи, которые лишь издалека можно было принять за ледяные.

– Из меня плохой игрок, Зимара, – попытался Кайнорт.

– Я видела тебя. Ты охотился на моих угодьях. Ты знаешь планету. И ладишь с безумцами.

– Я же весь расколот, разодран, посмотри.

– Это неважно, – прозвучало на разные голоса, ансамблем всех маньяков, которых она здесь повстречала. – Я долго наблюдала, как люди и звери привыкают к боли. Изо дня в день, изо дня в день, изо дня в день. Ты больше не умираешь. Ты способен мыслить и драться. Боль – то, чем можно пренебречь.

– Что ты со мной сделала… там?

– Растопила и закалила иглы внутри тебя. Это иглёд. Холодные жилы. Вместе с нейробитумом они долго не дадут тебе рассыпаться на части. Как ты того, между прочим, заслуживаешь, – голос её прозвучал насмешливо, но лицо осталось суровым. – Ведь ты сам виноват. Это не я бросила тебя в ледяной тёрн.

Вот, значит, как называлась эта жижа. Нейробитум. Кайнорта передёрнуло, но он так и не нашёлся с контраргументом. Зимара была права, это ведь он не успел пристегнуться вовремя. Это он выпустил Йо из виду в шлюзе. Это он правил рукой Эмбер. Теперь он не сможет инкарнировать и превращаться, а холодный иглёд будет колоть его на вдохе и резать на выдохе. Значит, он угадал: жижа Зимары подействовала на него примерно как пепел с Острова-с-Приветом. В чём-то шамахтоны оказались схожи. Один случайно, другая нарочно, они оба лечили тех, чьи сковородки остывали в аду.

– А с ним что? – Бритц посмотрел на Нахеля, который замер истуканом позади Зимары и выглядел так, будто иглёд проделал ему лоботомию.

– Над тобой нужен контроль. Я поцеловала его в висок. Теперь он будет за тобой приглядывать.

– Ясно! Чего тебе вообще надо? – резче, чем следовало бы когда ты по пояс в лапищах буйного ископаемого, спросил Кайнорт.

– Я придумала игру.

– Игру… Зимара, у меня семья в опасности! Я не буду развлекать тебя, как дрессиро…

– Тогда я и тебя поцелую в висок, Кайнорт Бритц, – сказала Зимара тоном, от прохлады которого даже у манекена запросто могла начаться истерика.

Она встала прямо перед ним, прекрасная и жуткая, как королевская кобра. Кайнорт почувствовал, что крупно дрожит, и что у него от холода и боли течёт из носа. По правде, в эту минуту он чуть-чуть завидовал Нахелю. Зимара поиграла гранями точёных скул и пустила синий парок изо рта в холодные губы Кайнорта:

– А чтобы ты не обманывал, я буду смотреть твоими глазами время от времени.

– Что ты… сделаешь? – не поверил Бритц.

Уже готовый заскулить от нарастающей тревоги, Кайнорт увидел, как Зимара подняла мертвенную руку. Когти ласково ползли и таяли на его щеках. Белые пальцы легли ему на затылок. Дёрнув эзера на себя, шамахтон вонзила два ледяных когтя ему в зрачки.

* * *

Долго, долго Бритц приходил в себя на полу грота, в куче колотого льда. Слушал жалобное «ме-е» Чивойта: тот околачивался где-то рядом, но боялся заходить внутрь. А кто бы не боялся на его месте? Нахель, счастливый владелец бранианской кошки, так и не подавал признаков свободы воли. Кайнорт мотнул головой и нерешительно поморгал. Глаза ещё видели, сердце билось. Удары сопровождало тупое нытьё под ложечкой, но Зимара считала, раз не умрёт – значит, стерпит. Но под колоссальным давлением даже лёд горел, и Бритцу казалось, что он плавится и мёрзнет одновременно. Он расстегнулся неуклюже, чтобы остыть. Под распахнутым воротом вниз по груди уходили голубые лапки талых дорожек, закалённых и ставших игльдом. Кайнорт не знал медицины, способной вытащить эти занозы не разделив тело на части.

– Что за… игра? – судорожно выдохнул он, садясь и приваливаясь к арке грота.

Он вытер сопли, слёзы, слюни и холодный пот. Так паршиво Бритц себя не чувствовал даже в казематах Кармина. Да вообще никогда. Он натурально предпочёл бы умереть, то есть умереть, и даже заплатил бы за это. Впервые за много часов жажда найти детей не перевесила заманчивую перспективу провалиться сквозь лёд, залечь на дне озера, свернуться клубочком и стать мумией. Впервые за много лет Кайнорта отвращала не смерть, а суррогат псевдобиологической формы существования, предложенный этой помешанной. А сил сопротивляться или, там, блестящего ума, чтобы обвести Зимару вокруг пальца, он и вовсе не чувствовал.