Когда Б. М. устал высоко прыгать, он стал прыгать пониже, но почаще. Ну, а когда он увидел, что КОКК от такой вибрации сломался, то, наконец, остановился, с чем Б. М. и поздравляем! А КОКК восстанавливали силами учеников 8-Б. В результате они, наконец, получили доступ к КОККу и смогли выпускать нашу газету в новом, красивом, ЭВЭЭМОВСКОМ формате! Товарищи, будьте бдительны! Недобросовестный КООП где-то рядом, а Борис Макарыч всё ещё умеет прыгать!

Для тех, кто не в курсе: КОКК – это смесь древнего абака с аналитической машиной Беббиджа 1830г выпуска, о чем мы поняли из его описания в журнале «Радио».

Товарищи! Напоминаем, скоро экзамены, будьте осторожны, нашествие трапеций грозит нам».

То, что ребята восстановили работу машин – несомненно плюс, не зря целый год таскались в УПК на занятия по программированию, да и подмоченная репутация 8-Б слегка подсохла. Но вопрос по выпускному остался открытым. Валечка закусила удила и стояла на своём, никакого вечера. Обидно было до слёз, потому что точно знали – мы ни причём!

Вот он, долгожданный последний звонок! 25 мая наступило, ура! Едва закончилась линейка, и классы отпустили по кабинетам, веселье охватило учеников в предвкушении лета. Даже упоминание о наступающих на пятки экзаменах не омрачило его. Однако сбавить обороты удалось Валентине Алексеевне. Просто, без демагогии, она обратилась к нам на этом последнем классном часе:

– Ребята! Смотрите друг на друга, общайтесь, помогайте на консультациях. Запомните друг друга. Ведь некоторые из вас уйдут из школы. Тех, кто перейдет учиться в девятый, соединят с учениками из других классов. 8-Б  больше не существует, поймите. Поэтому, давайте в дни экзаменов вести себя примерно, не оставлять плохих воспоминаний. Прошу вас, уходя, не хлопать дверью!

Негромкие слова учителя произвели на нас впечатление сильнее, чем сотня нотаций и лозунгов. Мы притихли и стали друг на друга оглядываться в растерянности, словно  расставались уже сегодня. А ведь действительно, такого класса, как наш, больше не будет. Такой причудливой, гремучей смеси отличников-хулиганов и тихонь-двоечников, этого «клуба весёлых и находчивых» местного разлива!

8-Б взгрустнул.

И всё-таки он состоялся, наш выпускной вечер. Удался на славу! Родители постарались: раздобыли дефицитные колбасу на бутерброды, сыр, конфеты. В любимом «Золотом колосе» выстояли очередь за пирожными. И даже «Фанта» – о, боги! – а не «Буратино» стояла на столе.

После застолья и танцев, что продолжались до целомудренных 21-00, 8-Б всем составом направился к памятнику Стачек 1902г , самому высокому месту на районе, а то и во всём городе. Мы решили, что это очень подходящая площадка для грешного дела – распития бутылочки винца. Должны ж мы были отметить наш праздник как следует, не понарошку! И «порепетировать», как выразились ребята, перед настоящим выпускным, после десятого класса.

Придумали ещё зимой. Собрали энную сумму на приобретение бодрящего напитка и отправили делегацию пацанов к старшему брату Андрюхи Лепского, которую он, как председатель совета отряда и ближайший родственник, сам же и возглавил. Пару девчонок тоже взяли, чтоб глазки строили и ресницами хлопали. Для убедительности. «ходоки к Ленину» челом били как могли: клали поясные поклоны, клялись на крови, рисовали кресты на пузе, нещадно льстили, твёрдо обещали, что всё будет чинно-благородно. Никаких хулиганских выходок и пьянства под забором, чтоб нам билет с трапецией попался!

Старший Лепский согласился после того, как младший пообещал превратиться в Павлика Морозова и кое-что рассказать родителям. Шантаж, как известно, такая просьба, на которую трудно не откликнуться. Бедолага настолько проникся, что даже приобрёл для нас две бутылки. Мы чуть из штанов не выпрыгнули от радости, и совесть при этом абсолютно не мучила.

Из школы уходили небольшими группками, как партизаны, чтобы взрослые не догадались о наших коварных планах. По пути купили бумажные стаканчики. По дороге к памятнику вынесенные тайком «корзиночки» и «картошка», в коробке смешались в один небольшой торт, что только больше развеселило. Мы хохотали и пили, чокаясь за нас, красивых, умных, смелых. За экзамены – чтоб благополучно и все. За будущие встречи классом, и через год, и через 10 лет. Как мушкетёры из фильма про Д'Артаньяна всё повторяли и повторяли: «Мы встретимся, обязательно встретимся! Тысяча чертей!».

Вспоминали проделки и курьёзы. Естественно, приём в пионеры. Как же не припомнить. А уж я-то до последней минуточки помню торжество. Все люди, как люди: на линейке вскинули руки на призыв: «К борьбе за правое дело будьте готовы!», приготовились, чтобы ответить хором: «Всегда готовы!», да куда там, если я присутствовала. Не успели они за мной. Я так растерялась, что первей и громче всех крикнула: «Будем!». Всем смешно, а мне обидно.

А побеги с репетиций школьного хора? Никто не хотел петь «Вместе весело шагать по просторам» – ну, несерьёзно же, товарищи. На выходе из школы учитель пения, Юрий Михайлович, с завучем и Валечкой отлавливали добровольно-принудительных хористов и возвращали в кабинет пения. На какие ухищрения мы только не шли, через какие окна не сбегали. Даже из туалета. Или уроки биологии. Раздел «анатомия человека», тема «Размножение». Несчастная биологичка Тамара Николаевна вывела нас тогда в парк, пыталась разделить: девочки – налево, мальчики – направо. Ага, как же. Закончилось всё массовой истерикой, даже учительница хохотала вместе с учениками над их комментариями. У вопросов нет вопросов, сказала она тогда. Ребята припомнили нам, девчонкам, Владимира Ивановича, молодого симпатичного физрука. А чего мы? Мы-то ничего, так, баловство, а вот от старшеклассниц ему доставалось. Несчастного пытались то ли вывести из себя, то ли влюбить: вздыхала по нему не одна ученица. Осенью парень уволился, не выдержал популярности.

Вспоминали, шутили и снова вспоминали, перебивая друг друга. А перед нами, как в прекрасной долине, раскинулся ночной Ростов. Манил огнями улиц. Обещал новую судьбу, будоражил неизвестным грядущим. Что ожидало нас? Наше поколение, которое называли «нулевым». Которое было пионерами, но уже не стало комсомольцами. Дети перестройки и гласности. Мы ещё не знали что будет, где и как, но каждый ощущал себя уже состоявшейся, сильной личностью, свободной от предрассудков и системы. Ведь мы взрослели на песнях Цоя, Б.Г. И «ДДТ», на фильмах «Асса» и «Взломщик». Нас не терзали тревоги о хлебе насущном, мы не задумывались о том, как он добывался родителями. Не понимали толком, что происходит вокруг, а ломать своё мировоззрение, «перестраиваться», примиряться с настоящим и сожалеть о прошлом, как взрослым, нам не приходилось. Мы только чувствовали, что перемены происходят и они неотвратимые; что страна становится на новые рельсы. Но не боялись ни следующей станции, ни правды, ни будущего, а только спешили. Неслись впереди паровоза – торопились вступить во взрослую жизнь, как будто её, этой жизни не хватит на всех. Ах, знали бы, что хватит – за глаза!

Посиделки закончились, потому что закончилось вино. Напоследок, хмельные и переполненные эмоциями от избытка чувств, 8-му-Б захотелось спеть. Погорланить, словно истинным гулякам. Разбудить спящий город, пусть услышит, вот они мы – счастливые, юные, весёлые. Класс возвращался домой и распевал, не щадя живота своего «Группу крови», «Звезду по имени Солнце», «Под небом голубым есть город золотоооой». Шагали мы неровно, толкались плечами, хихикали, перескакивали с песни на песню. Репертуар закончился на теперь уже любимых «Раз словечко, два словечко будет песенка» ( вот Юрик бы Михалыч порадовался) и «От тайги до Британских морей». О том, что «Красная армия всех сильней» узнала половина жителей района, и собаки задорным лаем подтвердили этот факт.

А потом на прощание заводила Сушков кинул пионерский клич: «Будьте готовы!», и мы в ответ, не сговариваясь, вскинули руки в салюте и в едином порыве:

– Будем!

«11 июня. 10-00.

Как долго я не писала, Дневник, прости! Но уже – всё, ура! Сдала, сдала, сдала! Самый страшный экзамен для меня, как ни странно, русский! С вечера нервничала, прикинь?» – я вспомнила утро перед экзаменом, словно на машине времени прокатилась.

* * *

Утро. Разбудил громкий звук. Не будильник, а – курица! Иначе и не назвать это чудо техники. Причём, пожилая курица. На старости лет снесла яйцо, и теперь оповещает белый свет о своём подвиге. Блииин, где ты, что ж так надрываться-то! Дзынь, – жалобно тренькнул где-то на полу. Уронила, прости. А вставать так не хочется!

Любопытно, мне приснился шум, или папа всё-таки вернулся из деревни? Вчера его так и не дождалась. Эх, раз, два, три, – рота, подъём! Присела. Прислушалась. Тишина в квартире. Одиночество острее чувствуется по утрам. Я вздохнула. Интересно, почему? Нет, оно не в тягость, наоборот! Но иногда. Иногда очень хочется, чтоб его нарушили. Особенно в день экзамена. Боишься, жалко себя уже с утра, а поплакаться некому.

Точно знала, что у Лерки сейчас на кухне суета сует! Родители собираются на работу. Очередь к зеркалу. Лера делит с мамой плойку, шутя ругаются и смеются. Пахнет кофе и бутербродами с сыром. Лерка выскочит, опаздывая.

– Ни пуха, ни пера! – услышит вслед.

У Алинки в коммуналке вообще – дым коромыслом! Тут с утра ведётся ревизия котлет, гречневой каши и кто последний не включил свет «в колидоре?». Заведут так, не до страха перед экзаменом! Алинке – лишь бы успеть оба глаза накрасить, до физики ли?

Сушков наверняка за чашкой какао и печеньем с маслом спорит со старшим братом. О политике, музыке, перестройке и гласности. Как пить дать выхватит от Серёги подзатыльника напоследок. Дружеского. В качестве пожелания удачи.

Я снова вздохнула. Не отказалась бы сейчас от любого проявления поддержки. На пустую кухню идти медлила, но хоть чаю нужно хлебнуть. А то как заурчу при всём честном народе, смеху будет! Распахнула дверь на кухню и замерла. Сердце – в горле! На солнечном квадрате стола, в гранёном стакане – букетик. Ромашки, немножко клевера, немножко душистого горошка. Благоухает, улыбается. На блюдце золотятся гренки. Пахнет травой, жареным хлебом и чуть-чуть аптекой. Я зажмурилась от счастья. Рядом с блюдцем записка: «Привет из деревни. Я на – дежурство. Как сдашь, позвони. Поздравлю с пятёркой! Твой В. Г.».

Я прижала клочок к груди: папа!

– Сдам! – думаю уверенно и надкусываю гренку. Поднесла цветы к носу, вдохнула «привет», – точно сдам!

Вот это утро!

* * *

«Аттестат получила, заявление о переходе в следующий класс написали. Теперь с чистой совестью на выход, то есть в колхоз!» – я отложила ручку. Вздохнула, ещё не скоро, аж 23 июня! Сколько ждать, почти две недели!

«Об этом потом. Сначала о плохом. Вчера было всё мерзко и отвратительно! Я поругалась с отцом. Из-за купальника, из-за какой-то тряпки! Как он может быть таким разным? И плохим и хорошим, не понимаю! И чёрт меня дёрнул поехать с Леркой..»

Мы с одноклассницей – девчонки из серии «мамина помада, сапоги – старшей сестры»* – оказались на «толчке» – маленьком, но известном всему Западному района Ростова вещевом рынке: Лере родители подарили 25 рублей.

– Неслыханный аттракцион щедрости, – заявила она. – Поехали за купальником, раз такое дело. Птичка на хвосте принесла, что на Труженников появились приличные, польские. Кто о таких не мечтает?

Поехали, конечно же! Едва нашли нужный прилавок среди разнообразия и великолепия вещей. В магазинах такой радугой и не пахло, а тут – пожалуйста! Ах, что это были за шмотки, что за купальники! Тонкая эластичная ткань, ровные шовчики. Настоящие бикини! А расцветка? – глаз не отвести! Тут тебе и горошек, и клеточка, и цветочек, и бабочка! Напустили с Лерой на себя равнодушный вид: мол, у нас дома сто тысяч купальников, как у того Карлсона на крыше.

– Тебе какой нравится? – небрежно спросила подружка.

– Вот этот, – показала я на яркое чудо футуризма – немыслимого цвета кружочки и полосочки хаотично переплетались в узоре на кремовом фоне.

– А мне в клеточку больше. Прям – мечта. Возьму, – решила Лера, – почём купальники?

– Четвертак, – отрапортовала владелица мечты.

– Ух, ты ж! Ну, и экономика нынче в стране! Ну, и торговля! Даже отец НЭПа от таких цен в гробу переворачивается! – подруга решительно настроилась торговаться.

– Шо? Хто?! – изумилась тётка.

– Отец НЭПа, говорю. Вождь всех времён и народов. Владимир Ильич Ленин. Слыхали? Не представлял даже, что дети пролетариата не доедают, не допивают, денег копят на несчастные купальники, и то – не хватает!

– ?!

В результате глумления и торговли прекрасные польские «клеточки» были приобретены на 5 рублей дешевле. То есть Лере ещё и на чёрные коопперативные колготки хватило. Правда, качество – сомнительное, но тут уж – или цвет, или качество. Домой возвращались в приподнятом настроении, а у меня в душе теплилась робкая надежда. Вдруг, и мне удастся выклянчить у отца деньги на купальник. Ведь удача сегодня с нами!

Час спустя поняла: надежда хоть и последней, но всё же умирает.

– Не дам, – сказал отец, как обухом хватил.

– Денег нет? – упавшим голосом уточнила я.

– Есть. Но на такую дребедень не дам! За два паршивых куска тряпки – целое состояние? Спятила?

Не смотря на отчаяние, схватившее меня за горло, я открыла рот, чтобы умолять отца, но тут заметила полную пепельницу. Поссорился с мачехой, поняла я. С Галиной Михайловной. Вот почему хмур, груб и скурил пачку «Примы». И собирается поехать помириться, видимо. Значит вот на что понадобятся деньги: на букеты-кофеты, шампанское, а тут дочь со своей ерундой!

Я сжала кулаки. Никогда ничего не просила: ни обновок, ни вкусностей. Превратилась с помощью подруг в портняжку, перешивая одежду, которая осталась от мамы, в модный прикид. Сдавала бутылки и, чего греха таить, шарила по карманам отцовского пиджака, если папа был пьян. Больше 50 копеек никогда не брала – стыдно – чтобы просто сходить в кино или купить коржик. Давилась гороховой кашей, а ливерная колбаса считалась роскошью. Ну, и что? Переживём, думала я. Пока однажды Галина Михайловна в пылу хвастовства не стала учить меня жизни и тому, как надо вертеть мужчинами: «даже отец твой не жалеет денег на хороший коньяк для любимой женщины!». А я в это время ковыряла ложкой ненавистный горох… И теперь отцу жалко для меня денег!

Обида распустилась в душе, словно капюшон кобры. Мне пятнадцать лет. Я так хочу приличный купальник, чтобы не стесняться на пляже ребят. Мне хватит его лет на пять, а спиртного?!

И я закричала на отца.

– Да как ты смеешь, сопля?! – он сграбастал меня за грудки. Майка треснула.

– Смею, – я вжала голову в плечи, но остановиться уже не могла, – ты даже трусов мне не покупал никогда, люди отдавали! С барского плеча! А ты?! На коньяк найдёшь, не будешь говорить, что денег нет! Я попросила раз в жизни!

Отец не дослушал и со злостью вытолкал меня из кухни. Я больно ударилась о дверной косяк и заплакала. Но не от физической боли – от душевной. Так отвратительно и мерзко было от себя самой, от поведения папы. Через пять минут он вбежал в комнату:

– На, подавись! – он скомкал и бросил фиолетовую бумажку на пол.

«Вечером я рассматривала кружочки и полосочки, прижимала груди. Что ж. Я купила их. Но какой ценой?Я была не права, я знаю. Утешает одно, что папа – тоже, хоть это и не должно быть оправданием моего гладкого поступка. Только я поняла, что неправильно веду себя, а он – нет. И обиженный ушёл на дежурство, а я… Из-за своего ослиного упрямства, я не сказала ему «прости». И теперь не могу. Такой дурацкий характер: если сразу не извинилась, потом хоть кто на голове теши. Не знаю, как другим, а мне просить прощения трудно. Даже, если не права. Особенно, если не права.

Вчера вообще был день – оторви да выбрось. Неприятности наперегонки бежали, как на соревнованиях, ей-богу, какая быстрей прискачет и настроение испортит.