3. Его светлость

Обычное утро Луи, если не нужно было идти на какие-нибудь занятия, начиналось примерно одинаково. В покои входило чуть ли не с десяток слуг. Один из них отдергивал занавеси, остальные же окружали роскошный альков. Кто-нибудь отводил легкий полог и говорил:

– Ваша светлость, пора просыпаться. Ваш отец уже давно изволили встать.

Луи от всей души ненавидел штат воспитателей, приставленных к нему усердной матушкой, но что тут поделаешь, если он единственный ребенок в семье. Луи не торопился просыпаться, тем более что ему вовсе не хотелось вылезать из-под теплого одеяла. Подумав, юноша начинал протирать глаза, а минут через десять открывал их.

– Доброе утро, ваша светлость, – хором выговаривали слуги.

– Доброе утро, – отвечал юноша, садясь в кровати, но еще не расставаясь с одеялом.

После молитвы начиналась процедура умывания и одевания. Однако Луи был бы счастлив избавиться от назойливых наставников.

Полгода назад умер гувернер, присматривавший за юным маркизом. Луи любил его, был привязан и потому непросто пережил смерть человека, которого считал чуть не родственником. Когда родители заговорили о новом гувернере, Луи «взбунтовался» и умолял никого не нанимать. Отец прекрасно понимал, что за этим возражением стоит не только чувство непоправимой утраты, но и желание избавиться поскорее от опеки. Тем не менее герцог решил пойти навстречу своему сыну, ведь скоро он пойдет служить, да и уследишь ли за ним? Можно не сомневаться, что матушка и кормилица наилучшим образом присмотрят за проказником, хотя с его изобретательностью и энергией даже самые строгие меры не всегда имели успех.

Юноше недавно исполнилось шестнадцать лет. Его считали красавцем.

Достаточно высокий, широкоплечий, хотя и размягченный роскошью. Фигура его еще была стройна и полна юношеской гибкости. Но вряд ли веселая жизнь, к которой уже пристрастился молодой человек, сохранит ему надолго и эту атлетическую фигуру, и само здоровье, впрочем, последним природа наградила его щедро.

Чуть округлое румяное лицо, большие голубые глаза, озорно сияющие и добрые; на губах в любой момент готова появиться нежная улыбка; светлые волосы до плеч – вот и готов образ ангелочка. Именно так воспринимали Луи еще с раннего детства, и таковым его видели теперь многочисленные поклонницы. Но весь парадокс заключался в том, что красавицы ждали от него отнюдь не ангельских поступков.

Выражение лица юноши, как ни странно, действительно было невинно-трогательным, чистым и открытым, что, увы, не свидетельствовало о его внутренней чистоте. Чему удивляться? Таков век, таковы нравы.

Луи, конечно, мало задумывался о себе. Сейчас, сегодня, его целью в жизни было наслаждение. Надо успеть все попробовать, испытать. Он и не думал, что море удовольствий не столь уж и глубоко, что ему, с его жаждущей чего-то еще неопределенного душой, придется когда-нибудь зайти в тупик и задуматься.

Луи получил блестящее образование и еще продолжал учиться. Правда, он был весьма беспокойным учеником, но зато изобретательным и талантливым. Все ему давалось легко, а особенно языки. Он прилично говорил на испанском, итальянском, английский находился в стадии изучения, само собой, ему давали уроки латыни и даже древнегреческого, поэтому Луи свободно читал на этих языках древних авторов. Кроме языков преподавали историю.

Два года Луи учился в Королевской военной академии, где основательно обучали верховой езде, фехтованию, танцам, а также преподавали математику, гимнастику и рисование. И если с «подвижными» дисциплинами у юноши не возникало трудностей, потому что он сам был весь движение и получал от занятий удовольствие, то математика ему казалась откровенно скучной. Однако понимая, что основы фортификации ему впоследствии пригодятся на практике, а для усвоения оных необходимы знания математики, Луи терпел эту скуку, да еще ради матушки, которую он не хотел огорчать.

Окончив обучение в Академии, он мечтал вступить в гвардию, где и применил бы полученные умения и знания. Но в самый неожиданный момент мать решительно возразила, мол, не убудет от гвардии, если Луи еще год проведет дома. И обычно непреклонный супруг почему-то внял ее мольбам. Сын пару дней ходил обиженный, но лишь внешне, ибо он еще не знал, чего хотел по-настоящему.

Отец не позволил ему болтаться без дела и нанимал лучших учителей фехтования для частных занятий, что стоило недешево, но оправдывало себя во всех отношениях. Мать настояла, чтобы Луи продолжал заниматься вокалом и рисованием, не без оснований считая, что он талантлив. И действительно, Луи очень увлекался музыкой. У него – абсолютный слух. Юноша недурно играл на скрипке, лютне и клавесине. А его волшебный тенор уже оценили при дворе. Еще одной страстью Луи был театр, да и сам он явно обладал артистическими способностями, каковыми пользовался для своей надобности.

Сам Луи, похоже, не осознавал до конца своих талантов и не отличался особым усердием. Он любил читать, но уделял этому занятию немного времени, так как еще больше любил движение. Он читал античных авторов, предпочитая Катулла и Апулея. Знал наизусть несколько отрывков из «Песни о Роланде», восхищался Данте и почитывал Боккаччо. Теперь же он почти не читал, потому что на дворе – лето.

Мать стремилась воспитать в сыне набожность, но ей не удалось этого сделать. Во-первых, отец всегда не соглашался с ее методами воспитания; во-вторых, сам Луи не был прилежным учеником. Любознательный, даже любопытный, он везде совал свой нос, как маленький лисенок, впервые вышедший из норы на большую поляну. В детстве Луи задавал множество сложных вопросов: «Почему солнце светит?», «Почему птицы летают?», «Откуда берутся пирожки?» Но самый сложный вопрос всегда смущал мать: «Откуда я появился?»

Когда Луи достаточно подрос, он уже не смущал родителей многочисленными вопросами, а задавал их своим учителям или же сам искал ответы в окружающем мире. И не удивительно, что, почувствовав себя достаточно взрослым и самостоятельным, он активно включился в череду бесконечных развлечений и еще не почувствовал к ним отвращения.

Герцогиня дома все еще называла его Лулу. Это начинало тяготить юношу: он чувствовал себя далеко не ребенком. Но разве он мог возразить матушке? Единственный, кто останавливал Анну, был ее супруг, настойчиво внушавший, что Луи пора привыкать быть мужчиной, а не мальчишкой. К счастью, Анна употребляла свое нежное «Лулу» исключительно дома, когда не было посторонних.

Люсьен был полной противоположностью Луи. Серьезный, строгий, аккуратный в исполнении, он охлаждал своего друга при надобности. Перед тем, как принять решение, Люсьен предпочитал взвесить все «за» и «против». Луи же делал все наоборот. Разгульная жизнь не нравилась Люсьену, он стремился предупредить и друга от чрезмерных увлечений, но Луи редко слушал его и поступал по-своему. Однако лучше этих друзей невозможно было представить.

4. Куломье

Вот уже второй год, как Луи получал разрешение проводить летние месяцы в замке Куломье. Там он был полным хозяином. Устраивал свои порядки и жил, как ему нравилось.

Куломье – прекрасный уголок в достаточной близости от Парижа. Замок представлял собой старинное родовое поместье и находился у берегов тихой равнинной речки. Чудесный парк на новый манер, фонтаны, а далее лес, где прекрасная охота. Несколько деревенек расположилось вокруг замка, и совсем недалеко – одноименный город Куломье.

Луи любил природу и свободу, поэтому с необыкновенным рвением снарядился в дорогу и отправился ранним утром. Матушка чуть не плакала, будто провожала сына на целую вечность.

Луи взял с собой и Мари в числе других слуг. Ехали не торопясь и прибыли в имение к вечеру. Все знали, куда идти и где устраиваться, но Мари оказалась здесь впервые. И Луи, не давая опомниться, позвал ее за собой. Он привел девушку на второй этаж и отворил одну из комнат, просто, но уютно обставленную. Здесь имелось все самое необходимое. Окно выходило на парадный двор.

– Устраивайся, располагайся, – сказал Луи и удалился.

Поблагодарив его, Мари принялась разбирать свои немногочисленные вещи и рассматривать комнату. Комната как комната, но вот куда ведет эта дверь в стене? Девушка попыталась открыть ее, но ничего не получилось.

Уже темнело, и нужно было позаботиться о свечах. Через несколько минут у Мари было светло, и она сидела в тишине за вышивкой. Два раза девушка выходила в галерею, но кругом было пусто и темно. Казалось, нет ни души во всем замке. Искать людей Мари не решилась и подумала, что о ней, вероятно, забыли. Потом она все же вышла в галерею и прошла до лестницы, спустилась на первый этаж. И здесь никого. Только доносятся откуда-то веселые возгласы, шум кутежа.

Не встретив никого из слуг, Мари вернулась к себе. Посидев еще немного, она решила лечь спать. Но тут услышала чьи-то шаги, потом скрип открываемой двери. Мари напряженно вслушивалась в тишину, но слышала только свое прерывистое от волнения дыхание. И вдруг… та самая дверь в стене открылась. Мари вздрогнула от неожиданности. На пороге появился Луи, очень веселый и счастливый. Изумленная до крайности, девушка встала и поклонилась.

– Не ожидала? – спросил он. – Иди сюда.

Мари подошла к нему, и Луи ввел ее в соседнюю комнату, роскошную и большую, где находились нарядный альков, два кресла, туалетный столик, а на стене висело овальное зеркало в резной раме.

– У меня, – продолжил Луи, – здесь особые порядки. Никаких границ, разделения, там, на женскую и мужскую половину. Я думаю, что горничная должна быть рядом со своим господином, а?

Он вопросительно посмотрел на нее. Мари, успевшая уже отметить, что юноша навеселе и, уж верно, явился с кутежа, ответила:

– Я не знаю, ваша светлость. Воля ваша. Однако я могла бы устроиться с другими девушками…

Луи засмеялся:

– Надеюсь, я не хуже этих вертихвосток. Со мной тебе будет интереснее. Садись вот сюда, – он указал на кресло.

Мари примостилась на краешек, а Луи тем временем взял со стола, на котором красовалось блюдо с яствами и графином вина, румяный пирожок и, вернувшись обратно, протянул его Мари.

– Благодарю вас, – сказала она, принимая пирожок и напряженно глядя на юношу.

– Ешь, не стесняйся, – добавил он и вдруг опомнился: – А ты вообще-то ужинала?

– Я не голодна, – спокойно ответила девушка.

– Нет, нет, так дело не пойдет; я, должно быть, забыл про тебя, мы там немного повеселились… да вот же, здесь курица есть.

Он взял с подноса тарелку с курицей и, отломив лапу, бесцеремонно вручил ее Мари.

– Благодарю вас, сударь, но…

– Ешь, – перебил он тоном, не допускающим возражений, и добавил: – Ну, если хочешь, я с тобой за компанию. Правда, я уже наелся, но ты же будешь стесняться.

Луи отломил вторую лапу и принялся за нее с нескрываемым удовольствием. Временами он поглядывал на Мари и улыбался. Она тоже нет-нет, да и взглянет на него и уж не может удержаться от улыбки.

Когда с курицей было покончено, Луи сказал:

– А после того, как ты съешь пирожок, мы поговорим.

Мари справилась и с пирожком. Тогда Луи, наливая вино, проговорил:

– Мари, я хочу, чтобы ты рассказала о себе подробнее, – он предложил ей рюмку.

– Нет, не надо. Я не пью, – учтиво отказалась Мари.

– Прекрасно, дорогая, и не нужно пить девушке, – воскликнул Луи и отставил рюмки. – Ну, так что же? – он уже сидел в кресле напротив.

– В моей истории нет ничего примечательного. Я ведь уже рассказывала, что мои родители умерли рано, и я воспитывалась в доме дяди. Он был очень скуп и хотел упечь меня в монастырь, чтобы поменьше хлопот, но у меня было немного денег, и я решила найти работу в Париже. Сударь, я была уверена, что буду работать горничной, а потом… оказалось…

– Надеюсь, тебя не обидели? – ласково спросил он.

– Не успели, а дальше вы знаете.

– Да, действительно, совсем немного я узнал. Но, надеюсь, что мы с тобой познакомимся лучше.

Мари вновь поймала на себе его плутоватый взгляд. Но это плутовство не было коварным. Искренность, естественность сквозили во всех действиях и речах Луи.

– Мари, – романтично проговорил юноша, – имя, которое встретишь на каждом шагу, как и мое. Луи – его носит чуть ли не пол-Франции, даже король.

– А как ваше полное имя? – заинтересованно спросила Мари.

– Полное? – он усмехнулся и, нарочно приняв горделивый вид, торжественно произнес: – Луи Арман Виктор де Жуаньи, маркиз де Куломье, – и рассмеялся, – выбирай любое.

Его непосредственность все больше подкупала Мари. Она прежде не встречала таких своеобразных людей. Луи тем временем оказался возле девушки и, присев на корточки, заглядывая в ее лицо, взял за руки и говорил:

– Ну не чудо ли эти глаза! Я такую скромницу впервые вижу. Что же ты боишься меня? Хоть раз взгляни.

Мари, зардевшаяся, смущенная, не знала, что ей делать. Сердце так сильно забилось, и столько расположенности было в нем к Луи, а разум повелевал ей быть осторожной.

Мари все же взглянула на него и еще больше растерялась.