Глава 3. Вечеринка на крылечке

Оказавшийся старостой златовласый проводник, обронив на ходу: «не отчаиваемся!», легко взбежал по лестнице за удалившимся начальством. Следом неспешно, посматривая через плечо на непоступивших, ушел и чернявый студент. Опоздавшие переглянулись. Слишком пораженные, не промолвили ни слова, но и выполнять приказ грозного ректора не спешили. Постояв в обнимку с корзиной, Мира и вовсе опустилась на широкие ступени крыльца. Вытянула ноги, промолвила, ни к кому не обращаясь:

– Ух, устала-то как… И проголодалась. Перекусить, что ли?

Зашуршала, вытаскивая из корзины сверток с жалкими остатками дорожной снеди. Помедливший крепыш присел поодаль, поставив между колен заплечную торбу. Мира отломила половину подсохшей лепешки, протянула ему.

– Хочешь?

Парень торопливо привстал, отвесив поклон:

– Хочу, госпожа, спасибо, госпожа!

Цветочная баронесса пренебрежительно фыркнула:

– Госпожа!

Не обращая на нее внимания, парень продолжил:

– Меня зовут…

Жуя лепешку, лесовичка кивнула:

– Я слышала, ты говорил свое имя Воротам. Шазр Гаррх Рорих Ррунг из Рории. Я Мира.

Явно впечатленный ее памятью (ведь редко кто может выучить гномьи имена с первого, да и с десятого раза тоже!) парень поклонился еще ниже.

– Благодарю, госпожа Мира! – Наконец вновь опустившись на ступени, покопался в своей сумке и неуверенно протянул металлическую фляжку. – Отведаете? Это дорожный напиток…

Он даже не успел договорить, как Мира выхватила у него флягу.

– Конечно! – Еще бы не отведать! Она ведь столько слышала о придающем силы, заменяющем не только питье, но и еду гномьем дорожном зелье! Правда, глотнула все же с осторожностью, покатав на языке, мазнула по нёбу. Если и были в напитке травы, то наверняка особые гномские, подземные – ни одну не опознала. Горько-затхлый; густой, как кисель; щиплется. – Уф. Спасибо.

Метавшаяся перед крыльцом, словно злая собака на цепи, баронесса внезапно остановилась и воскликнула:

– Нет, папаша меня точно убьет!

– Отчего ж ты так задержалась? – Мира протянула лепешку и ей, девушка раздраженно отмахнулась. Нетерпеливо оглядевшись и поковыряв носом лаковой туфельки ступеньку, тоже присела, заняв пышными юбками сразу треть лестницы.

– Просто решила навестить свою столичную кузину, хотела последний раз повеселиться и прикупить приличных нарядов, прежде чем отправиться в эту дыру!

– А из-за чего тебя из Алмазной Академии поперли?

Баронесса сверкнула янтарными глазами. Отчеканила:

– Не поперли, а исключили! Да потому что заправляют там точь-в-точь такие же старухи и старики! Не понимают, что девушка не может бездарно тратить всю свою юность над пыльными дурацкими свитками и склянками с зельем!

Вместо учебы вечно убегала на танцы и свидания, перевела для себя Мира. Да еще наверняка по делу и без козыряла своим баронством и деньгами папы. Но столичная Алмазная Академия Магии для многих богатых-родовитых – мечта хрустальная, претендентов пруд пруди, вот и не стали там с ней цацкаться.

Баронесса внезапно сдулась, потеряв прямую осанку и горделивый вид. Повторила убежденно:

– Папаша теперь точно меня убьет! А потом еще и всех денег лишит!

Мира не нашла ничего лучше, как протянуть ей в утешение гномскую флягу. Шазр дернулся перехватить, но Амариллис уже решительно присосалась к горлышку. С каждым глотком и без того круглые глаза ее делались все больше. Наконец оторвавшись от напитка, баронесса сунула флягу соседке (та немедленно передала хозяину), заявив с отвращением:

– Что за гадость вы пьете!

Да и ты тоже, подумала Мира, наблюдая, как парень встряхивает фляжку, заглядывает внутрь и в конце концов с отчаянным видом выливает в рот последние капли – понял, что на обратную дорогу точно не хватит. Может, как и сама Мира, вышел еще в середине лета…

– А что у тебя в пути за неприятности приключились, Шазр?

Тот ответил просто:

– Меня пытались убить. Следы путать приходилось.

– А? Кто? – одновременно выпалили девушки. Парень пожал плечами, как на само собой разумеющееся:

– Родственники.

– Чем же ты им так насолил?!

– Считают, если я буду учиться здесь, опозорю наш род.

Амариллис вздернула тонкие плечики.

– Я, конечно, знаю, что здешняя Академия безнадежно провинциальна, но что она настолько ужасна?..

Гномы обычно предпочитают учить своих чародеев в собственных Школах магов. А если уж отправляют в чужие, это означает, что либо дар им неподвластен, либо… Мира склонила голову набок, заново рассматривая рыжего.

– Так ты полукро-овка…

Шазр вздрогнул, побурел лицом. Вымолвил, пряча серые глаза:

– Да. Так… заметно?

– Нет, я просто догадалась, – утешила Мира. И на самом деле, не услышь она его имени, сроду бы не поняла, что парень – гном. Гномы очень ревностно относятся к чистоте своей расы, полукровки (коли избежали уничтожения в колыбели) считаются неполноценными изгоями, а уж если такой осмелится выйти в белый свет и поступить учиться в межрасовую Академию…

– Так что, – парень сглотнул, – назад мне ходу нет.

– Ну, раз ты ухитрился добраться живым аж досюда, всё и дальше сложится! – подбодрила Мира.

Баронесса передернула плечами.

– Убивать лишь за то, что ты захотел где-то поучиться! Что за бесконечная дикость!

– Ты ведь сама говоришь, отец тебя убьет, – напомнил Шазр.

– Но это же фигурально! – возмутилась девушка. – Задаст розг, чтобы неделю сидеть не могла, самое большее! А тебе… Мира, кажется?.. что будет, если вернешься домой, не поступив в Академию?

Девушка отмахнулась, изо всех сил стараясь поверить в собственные слова:

– Да у меня родни столько, что мое отсутствие-присутствие вряд ли вообще заметят!

Двое поглядели на нее с искренней завистью.

То ли общая неудача подействовала, то ли волшебная фляжка – но цветочная баронесса неожиданно оттаяла.

– Давайте и в самом деле немножко перекусим!

Мира вновь нырнула в свою корзину, порылась символически.

– У меня только эта лепешка и оставалась!

Шазр молча растянул завязки торбы, показывая ее пустое нутро, не считая пары свитков и тощего свертка одежды. Амариллис изящно отмахнулась от обоих, демонстрируя одновременно и красоту белоснежной руки и сверкающую ценность колец-браслетов, которые на нее нацеплены.

– Ах, это совершенно не проблема! Ну-ка…

Девушка поманила пальчиком стоявший поодаль ридикюль масляно-желтого цвета. Насколько Мира помнила, остальные многочисленные баронессины вещи как раз выгружались у Ворот. Сумка встрепенулась, подпрыгнула в воздух и поплыла к крыльцу. Теперь уже лесовичка глядела с завистью: у гнома имеется его знаменитый напиток, у «цветочницы» – самоходный багаж, а у нее самой в корзине ничего хоть мало-мальски волшебного. Не сочтешь же за волшебство кое-какие прихваченные из дому травы! Деловито сместив в сторону обручи своих юбок, Амариллис перво-наперво расстелила на ступенях белый шелковый платок и принялась доставать из ридикюля яства за яствами – все сплошь в фарфоре и золоченых шкатулочках. Конечно, когда у тебя такая сума, о вместимости и тяжести можно не задумываться! Друзья по несчастью жадно все рассматривали и ко всему принюхивались. Последней баронесса бережно извлекла внушительную бутылку из разноцветного фигурного стекла.

– А что у меня е-есть!

– Бражка? – понимающе спросила Мира.

Амариллис оскорбилась.

– Какая бражка?! Это же «Сольмейское золотое»!

И не подозревавшая до сего дня о существовании подобного напитка Мира моментально сделала почтительное лицо, еще и пихнула в бок открывшего рот для вопроса Шазра: не дай боги, баронесса обидится окончательно, и попробовать не доведется! Простодушный гном тычка не понял, но на всякий случай промолчал и скопировал выражение ее лица. Удовлетворенная баронесса принялась потчевать своих невольных товарищей. Правда, в своеобычной манере: «А вот это то-то и то-то… сомневаюсь, что вам когда-нибудь приходилось такое пробовать, поэтому не проглатывайте не жуя, насладитесь тонким вкусом… а эти моллюски из Бухты Радужных змей, вы, конечно, там не бывали, туда пускают только избранных…» Оголодавшая за время пути в Академию парочка мало вникала в комментарии и в изыски, на которые пытались обратить их непритязательное внимание, лишь угукала и понимающе мычала, энергично работая челюстями.

А драгоценное «Сольмейское» и вовсе оказалось выше всяких похвал! До такой степени, что троице стало уже совершенно не до сегодняшнего провала, не до захлопнутых перед ними дверей в Академию (в фигуральном и прямом смысле захлопнутых, ведь за все это время никто не вышел и не выглянул прогнать непоступивших). И даже не до того, что их ожидает дома.

Все устроились как могли удобно на нагретых солнцем ступенях. Кстати, само солнце почему-то уже начало садиться, хотя они вроде только-только шагнули за ворота Академии… А некоторые даже вкатились, добавила про себя Мира, благодаря одному грубому местному молодчику. Подперев голову, глядела на своих недолгих соучеников.

Опершись спиной о самоходный ридикюль, Амариллис, размахивая рукой, рассказывала нечто бессвязное, но наверняка крайне занимательное: например, сколько раз ее приглашали на балу у августейшей кузины или как хвалила ее фигуру и цвет кожи знаменитая столичная модистка.

Шазр, подложив под голову торбу и скрестив на груди руки, тихо пел бесконечную гномскую песню: ни слова не поймешь, сплошные горловые переливы, очень странно, но симпатично. На душе у Миры было совершенно распрекрасно, в голове – великолепно пусто и гулко. Девушка чуть сама не запела: хорошо, удержалась, а то на ее песню сбежались бы все местные – с поспешно изготовленными кляпами. Все говорят, что поет она преотвратно, а потому Мира решалась это делать только в глубине Пущи или при заговорах. Девушка обняла обеими руками корзину и улыбнулась: завтрашний день отодвинулся куда-то далеко-далеко, чуть ли не в самую глубокую старость, а нынче уже можно ничего не решать и ни о чем не беспокоиться. Глаза, утомленные слишком яркими сегодняшними впечатлениями, а пуще всего – слишком редкостными напитками, просили отдыха, и девушка их прикрыла. Ненадолго…

– Способные детишки!

Друзья с восхищением обозревали бивак, нахально разбитый на крыльце незадавшимися первокурсниками. Рыжий парнишка невозмутимо храпел, скрестив руки и ноги, словно возлежал у себя на кровати, а не на холодных каменных ступенях. «Цветочница» откинулась на большой ридикюль, накрыв лицо и открытые плечи шелковым платочком, сопела потихоньку – соблюдает аристократизм даже во сне. Лесовичка, как назвала ее ректор, свернулась вокруг своей корзины, будто кошка вокруг пойманного клубка. И спала бесшумно, тоже как кошка.

– Устроили коллективную попойку прямо под носом у нашей Ведьмы. – Присевший Артур вдумчиво понюхал пустые флягу и бутылку. – Оу, да я им даже завидую! Конечно, после такой выпивки – ни забот, ни хлопот!

Криспин аккуратно выудил из торбы гнома широкий клинок, еле увернувшись от попытавшегося его схватить хозяина: похоже, тот действовал чисто рефлекторно, во сне, потому что медленно вернул руку на грудь и захрапел дальше.

– Гляди-ка, ножичек!

– Ну надо же, гном – и с ножом! – «удивился» Артур. – Да они с ножами прямиком из утробы матери являются!

– Интересный, никогда таких не видел. – Криспин очень аккуратно, словно стараясь не оставить отпечатков пальцев, повертел перед глазами нож. Оплошал, когда машинально проверил его остроту. – Ай! Ящ-щерицын сын!

– А не хватайся за чужое!

Приятель сердито сунул нож под торбу рыжего, вновь отдернув ногу от капкана его сонной руки. Пробурчал, посасывая порезанный палец:

– Что с этими делать будем? Ночью холодно уже, да и Сторожа скоро выйдут…

– Давай хоть девчонок внутрь перетащим.

– Чур, я – лесовичку! – быстро сказал Криспин. Для верности еще и, как при игре в классики, перепрыгнул через остатки пиршества и пару ступеней к девочке-с-корзинкой.

Артур фыркнул:

– Понятно, кому хочется тащить по коридорам все эти юбочные обручи! Или ты просто хотел лесовичку втихомолку потискать? Я вообще-то имел в виду трансгрессировать обеих.

– Ну да, у баронески в ее так называемом платье нащупаешь только металлический каркас и китовый ус, – проворчал друг, выпрямляясь. – Куда ты их? В девчачье крыло?

– Что-то мне подсказывает, что им с утра понадобится помощь нашей доброй Иды…

– Откуда ты знаешь, может, они с самой колыбели глушат вино бутылками, еще и закусывают при этом гномьими дорожными хлебцами?

Оба синхронно передернулись, вспомнив те самые опробованные однажды хлебцы.

– Все равно подстрахуемся, – сказал Артур, подворачивая рукава мантии. Отступивший Криспин присел на парапет, хотя вряд ли чем мог бы помешать старосте Академии. Как и помочь. Его собственные навыки трансгрессии были настолько жалкими, что он и под страхом смерти не мог переместить даже неодушевленный предмет, что уж говорить о живых существах!

«Цветочницу» приподняло с земли, слегка крутнуло вокруг своей оси, как будто Артур поворачивал дротик, прежде чем метнуть его в мишень. Криспин моргнул – и девчонка исчезла вместе со всеми обручами; только шелковый платочек спланировал на ступеньку. Надо думать, возлежит уже на госпитальной койке. Со второй девицей неожиданно оказалось трудней: лесовичка ни за что не желала расстаться со своей корзиной. Даже во сне. Даже при трансгрессии.

– Наверное, уже новых лягушат туда напихала, – предположил Криспин, – не хочет с ними разлучаться. Но с этой корзиной я ее уж точно никуда не потащу, так что старайся, друг мой, инициатива наказуема!

Артур бросил на него хмурый взгляд, помедлил, шевеля губами – рассчитывал поправку на возможные живые существа в корзине – заметно напрягся и отправил-таки девчонку к ее сиятельной собутыльнице.

– А с этим что? – Криспин кивком ботинка указал на продолжавшего сочно храпеть парня. Артур отмахнулся.

– Ничего с ним не случится. Это же гном! Пошли. Пора запирать двери.

Но Криспин по пути в корпус все же наклонился и заботливо прикрыл гнома шелковым девичьим платочком.

Насколько хватило.