– Шашлык? – спросил парень, поймав паузу между зевками.

– Тут живёт баба Зоя?

– Давай лучше шашлык, а?

– Шашлык завтра, – вероломно пообещала Ника, которая не ест мяса с 14 лет. – Мы к бабе Зое.

– Сейчас разбужу, – покладисто зевнул парень. – Только она не доросла ещё до бабы.

– Понятно, – кивнула Ника, явно ничего не поняв, и парень пошлёпал в дом.

Вскоре на крыльцо вышла молодая женщина в цветастом халате.

– Баба Зоя? – неуверенно спросила Ника.

Женщина молча смотрела на них неподвижными тёмными глазами.

– Мы у вас номер забронировали.

Молчание.

– Гостевой дом "У бабы Зои", улица Речная.

– Не, – зевнула женщина.

– Через интернет, – настаивала Ника.

– Пойдёмте, – неожиданно велела женщина, и они опять поплелись куда-то по улице Речной, поднимавшейся всё выше и выше.

Гром перекатывался вдали настойчиво и сварливо. Льву вспомнился старик из их подъезда, который так же нудно ругал девчонок-первоклашек, когда те слишком громко хохотали у него под окнами, набивая карманы каштанами.

Вдруг небо на секунду стало белым. Два больших куска справа и слева остались чёрными. Лев догадался, что это горы.

Женщина остановилась и громко заговорила на непонятном языке. Среди тарабарской скороговорки порой всплывало совершенно чёткое "этот пьяница". Первый раз Лев решил, что ему померещилось. Но нет. Пьяница выныривал и выныривал, как кусок пенопласта из бурного ручья. Быррр-тыррр-кыррр-этот пьяница-кырр-тырр-фырр-этот пьяница.

Сначала Лев подумал, что женщина разговаривает сама с собой. Или с деревом, чей шум лился с чёрного неба, как дождь. Лев даже не удивился. Сил удивляться уже не осталось.

Но приглядевшись он увидел под деревом длинный стол и скамейку. За столом сидели люди. Судя по запаху и звяканью чашек, они пили кофе. Среди ночи в темноте под деревом. Но Лев и этому не удивился.

Засветились экраны телефонов.

– "Аппарат абонента выключен", – долетело из одного.

– Не, этот номер он в реке утопил, – произнёс мужской голос. – Набери Назиба.

– Так Назиб в Гудауте.

– Так он ему свой старый телефон оставил.

Лев услышал безнадёжно длинные гудки. Женщина в цветастом халате, которая, может, и была Зоей, но точно ещё "не доросла" до того, чтобы называться "бабой Зоей", опять завела свою скороговорку с припевом "этот пьяница".

Дальше Лев не понял: то ли в горах загремел гром, то ли в трубке кто-то наконец откликнулся. Люди под деревом заговорили все разом, перекрикивая друг друга.

Потом не баба Зоя повернулась и неодобрительно сообщила:

– Сейчас притащится.

Вдалеке раздалось пение. Потом плеск воды. И такой грохот, будто с гор сошла небольшая лавина. Истошно завопили разбуженные петухи.

– Опять в речку упал, – пояснил тот же мужской голос, который говорил про Назиба.

– Зачем упал? – прогремело из темноты. – Так, освежился немного.

– Назиба телефон утопил? – поинтересовался мужчина.

– Зачем утопил? – отозвалась темнота. – Так, помыл немного.

– Я Назибу говорил, не давай, – удовлетворённо произнёс мужчина.

– Кырр-пырр-фырр этот пьяница! – фыркнула не баба Зоя и стремительно пошла вниз по улице Речной, сердито сунув руки в карманы халата.

"Умеет же Ника…" – опять предательски подумал Лев.

Но тут из темноты, блестя белыми зубами, вывалился мокрый насквозь, чернобородый разбойник. Ещё меньше похожий на бабу Зою, чем молодая женщина в цветастом халате.

– Добро пожаловать в Абхазию! – гаркнул он, и в округе опять начался петушиный переполох.

Глава пятая, где привидение приносит чистое бельё, а жертва истекает кровью на цветы рододендрона

– Бедненький маленький львёнок спит. Баю-бай! Сейчас он проспит всё море. А мне купят мороженое…

Лев резко сел на кровати и в упор посмотрел на Малявку.

– Я играю! Чего уставился? Уже и поиграть нельзя?

Замызганный львёнок с миллионом разноцветных резиночек в гриве валялся на полу и явно не участвовал в игре. Лев рухнул обратно и рывком натянул на лицо простыню. Тут же стало душно, пусто (ничего, кроме белого) и спокойно.

Издалека доносился голос Ники. Он пружинил и подскакивал, как теннисный мячик. Льву стало нехорошо. Офигеть, какие все бодрые. Уже готовы куда-то бежать, на что-то смотреть, с кем-то говорить. Лично ему хватило ночного приключения. И надолго ещё хватит. Больше ничего не влезет. Задраить люки и лечь на дно. Под простыню.

– Не, он не пойдёт! Опять уснул! – крикнула Малявка.

– А я пойду, и мне мороженое купят, – повторила она, как будто опасаясь, что эта важная информация пролетела мимо него.

Если бы Ника пришла сама, села на кровать, стала уговаривать, обещая горы золотые или хотя бы мороженое… Но для неё это была слишком медленная история. Она уже выпила свой утренний кофе и разогналась. С таким же успехом можно ждать, чтобы стрела, пролетевшая полпути до мишени, вернулась на тетиву.

– Идём скорее!

Голос Ники отодвинулся ещё дальше.

– Идууууу! – завопила Малявка, выскакивая из домика.

– Бедный маленький львёнок останется без мороженого и без моря! – радостно пропела она уже на веранде и от души хлопнула дверью.

Простыня подлетела от сквозняка и снова опустилась Льву на лицо. И тут он понял, что ничего не выйдет. У домика были слишком тонкие стены. Получалось примерно как лежать в палатке – ничего не видишь, но всё слышишь. За одно это Лев ненавидел походы. И за многое другое тоже.

Звуки внешнего мира бесили пестротой и наглостью. Хотелось убавить громкость и отключить стереоэффект. Если бы Льву задали описать это в сочинении, то перед каждым глаголом пришлось бы ставить слова-усилители, вроде «оглушительно, ошеломительно, омерзительно». Последнее – про булькающее квохтание – кажется, индюшачье.

Леонид – их учитель литературы, напалмом выжигающий лишние слова – вернул бы такую работу гневно красную от зачёркиваний.

"Определения и наречия – это разжижение мозга. Костыли для тех, кому нечего сказать".

Лев принялся прореживать своё описание реальности, оставляя только глаголы и существительные. Это его даже немного успокоило.

Мычали коровы, голосили петухи, стрекотали цикады, рычали машины, журчала вода, смеялись люди, ругались куры, мяргал кот, всхрапывала свинья.

Много было и неопознанных звуков. Нечто вздыхало, жужжало, свистело, ухало, шлёпало, гудело, скрипело, топало, хрустело… приближалось… приближалось!

Льву стало невыносимо не видеть, что происходит, и он судорожно сдёрнул с лица простыню.

На пороге покачивалось невысокое привидение с загорелыми босыми ногами, по которым стекали ручейки крови.

– Добро пожаловать в Абхазию, – произнесло оно мальчишеским голосом. – Куда сгружать бельё? Ау? Ты на правой кровати или на левой?

– Это смотря откуда посмотреть, – просипел Лев, точно у него случилась скоропостижная ангина.

Привидение шагнуло к Малявкиной кровати и эффектно сдернуло с себя белый саван. Точно собиралось раскланяться. Внизу оказался саван в цветочек, похожий на пододеяльник. Когда привидение выпуталось из второго слоя, оно оказалось тощим мальчишкой с наволочкой на голове. Наволочка тоже полетела на кровать.

– Доставка чистого белья. Распишитесь в получении. Где заблёванное? В машинку суну, пока свет есть.

Мальчишка заглянул под кровати и за шкаф.

– Ау? Меня не предупреждали, что ты глухой. Или с задержкой? Ну, дело житейское!

Он выскочил на веранду, заскрежетал чем-то тяжёлым и издал победный клич.

– Нашёл! Под кресло запихали!

Почти в ту же секунду где-то заурчала стиральная машинка, а бывшее привидение вернулось и стало застилать Малявкину кровать с проворством опытной горничной. Лев подумал, что надо, наверное, что-то сказать, но мальчишка уже плюхнулся в кресло на веранде и, изогнувшись, как йог, стал слизывать с ноги кровь.

– Комары тут просто тигры, – сообщил он в приоткрытую дверь. – Подкрадываются бесшумно и жрут до кости. Никакого тебе городского писка. Мол, я лечу, сейчас укушу, будьте морально готовы… Нет. Эти работают молча. Как настоящие абреки. Чик – и жертва истекает кровью на цветы рододендрона…

– Артём! А-а-артём!! – громыхнуло откуда-то из тропических зарослей, окружавших веранду. – Гостей не пугай. Сейчас убежит обратно в аэропорт.

– Ладно, па! А ты чего там шаришься?

– Телефон где-то тут жужжал. В клумбе.

– Может, это шершень был?

– Что я совсем дурак, по-твоему?

– Не совсем. А в какой клумбе-то? Из старого холодильника?

Мальчишка юркнул под перила, и Лев увидел, как заколыхались огромные листья, блестевшие, будто их покрыли лаком.

Он снова натянул на лицо простыню. Внутри белой пустоты было тесно и уютно, как в яйце.

Оказавшись в укрытии, он вдруг почувствовал, что улыбается. И судя по тому, как устали щёки, улыбается уже давно.

Глава шестая, где по саду бродит призрак дедушки, а палец Артёма обходится в две свиньи

– Артём! А-а-артём! Где мой телефон?

– Я не пастух твоего телефона!

– Мы же его сейчас нашли, или мне приснилось?

– Мне это тоже снилось. Но потом я ушёл.

– Зачем ты ушёл, а, Артём? Вот из-за этого всё и…

– Как зачем? Кирпич закинуть.

– Какой кирпич, я тебя умоляю…

– Это я тебя умоляю, па. Кирпич на провода, чтоб ток шёл. А то стиралка сдохнет.

– Да знаю я. Не первый день живу. Только, где мой телефон, не знаю.

Говорили где-то в глубине джунглей, окружавших картонный домик. Лев слышал каждое слово так отчётливо, будто Артём и его странный «па» стояли прямо над ним. Он по-прежнему прятался под простынёй, но лежать уже надоело, и Лев сидел на кровати, раскачиваясь внутри своей белой скорлупы.

Насколько же переносимее становится жизнь, когда никто не торопит, не кричит, как погонщик верблюдов "скорей-скорей, опаздываем". Когда можно дать скорлупе самой треснуть и выпустить тебя во внешний мир.

Правда, такое счастье выпадало крайне редко. Видно, сегодня Ника не захотела портить начало отпуска несовпадением их скоростей. Обычно ей всё-таки приходилось замедляться, а ему ускоряться, чтобы выйти куда-то вместе. И сейчас Лев чувствовал большое облегчение. Но и обиду, конечно, тоже.

"Ушли, бросили. Неужели сложно подождать? Просто я им не нужен…"

Привычные мысли катились по привычным рельсам, как поезд игрушечной железной дороги, но Лев их почти не слушал. Гораздо интереснее было прислушиваться к тому, что происходило вокруг.

– Артём! А-а-артём! – гремел разбойничий голос.

– Да тут я, тут, – отвечал мальчишка откуда-то сверху. – На груше.

– Что делаешь?

– Да опять кирпич закидываю – слетел.

– Ты не забыл? Ты помнишь?

– Что ты меня любишь? Конечно, помню.

– Попробуй только забудь! Я схожу вниз. Может, у Мадины телефон оставил.

– Ты к ней не ходил сегодня.

– Точно?

– Точно.

– Ну так пойду схожу.

– А телефон-то?

Льва уже укачало от этого разговора – бессмысленного, как во сне. А ещё от надоедливого зудящего звука где-то совсем рядом. Бззз-бззз-бззз. Что это? Может, те самые тигриные комары, которые оставляют жертву истекать кровью в цветах рододендрона? Или косматое чудище, спустившееся с гор и затаившееся под верандой? Снежный человек? Одичавший альпинист, выживший под лавиной, но потерявший память?

Лев не успел как следует напугать себя этой картинкой. До него вдруг дошло, что это кто-то пытается дозвониться на телефон, стоящий на вибрации.

Лев приподнял край простыни и выглянул из-под неё, как восточная красавица из-под паранджи. Допотопная чёрная трубка,  похожая на рацию, лежала прямо на полу веранды. Разбитый экран истошно мигал. Лев подкрался, не снимая простыни, поднял телефон и обжёгся – солнце уже выкатилось из-за дома, и бетонный пол раскалился, как плита. На экране сердито светилось имя "Мадина". Потом Мадина погасла, а через секунду зажужжала Зоя. Лев вспомнил ночную знакомую, извергавшую потоки непонятных ругательств с припевом "этот пьяница".

"Надо отнести трубку", – неохотно подумал он, а на экране уже замаячил какой-то Тенгиз.

Льву очень не хотелось ни с кем общаться. Говорить слова, придумывать ответы на никому не нужные вопросы. Особенно угнетала перспектива встретиться с громогласным хозяином, на чьи вопли откликались окрестные петухи.

Правда, Льву никогда не хотелось ни с кем общаться. Так что ждать более подходящего момента не имело смысла. Можно, конечно, положить телефон обратно, как будто он его и не подбирал. Или вечером отдать Нике, пусть отнесёт. Уж её-то не обременит лишняя порция разговоров.

Но все эти люди разыскивают хозяина прямо сейчас. Лев вспомнил, как он сам вчера ночью стоял в кромешной тьме под огромным деревом и молил всех местных богов, чтобы "этот пьяница" взял трубку. Сейчас, правда, вовсю светит солнце, но мало ли…

Лев тяжело вздохнул и сделал шаг туда, откуда раздавался бесконечный разговор отца с сыном. Из-под простыни, висевшей на голове, он видел свои ноги в резиновых шлёпанцах и странные предметы, которыми была выложена садовая дорожка.

Выглядела она так, будто кто-то нетвёрдой рукой плеснул на землю цемент, а потом накидал в него всё, что попалось под руку: камушки и ракушки, обломки черепицы и кафельной плитки, осколки разбитых чашек и тарелок, монетки и кусочки зеркала, которые сияли так, что было больно смотреть. Лев сделал ещё один неохотный шаг, внимательно изучая дорожку.

И тут случились две вещи.  Первое: на его голые ноги налетел кто-то бешеный и чёрный. Второе: телефон завибрировал с удвоенной силой и, как живой, выскочил у Льва из рук.

В следующий миг случились тоже две вещи. Первое: кто-то чёрный повис на крае простыни. И Лев закричал. Второе: телефон, ударившись о цемент, разлетелся на части. И Лев замолчал.

– Дедушка! Спасибо, что нашёл телефон!

Простыня съехала с головы Льва, брякнулась на дорожку, будто была гораздо тяжелее, чем на самом деле, потом закрутилась волчком, зашипела, рванулась в бок и закатилась в заросли. Возможно, рододендрона. Лев не знал.

– А это ты! А я думал, призрак дедушки. Он в саду живёт, часто помогает найти что-нибудь.

Лев успел только пару раз моргнуть, а мальчишка собрал телефон, вытащил простыню из кустов, вытряхнул из неё чёрного котёнка и юркнул в их домик. Когда Лев обернулся, мальчишка уже застелил его постель, включил вентилятор и раздёрнул занавески.

– Чего на море-то не пошёл? – спросил он, проносясь мимо.

– А тут что ли море есть? – прорычал хозяин откуда-то сверху. – Вот это да! Ни за что бы не подумал! Артём! А-а-артем!!

– Да несу я тебе твой телефон, несу, не пугай гостя. Сам говоришь, в аэропорт убежит.

Мальчишка карабкался по приставной лестнице на крышу душа, где сидел хозяин гостевого дома "У бабы Зои", при свете дня ещё меньше похожий на бабу Зою. Правда, чёрная разбойничья борода оказалась всего лишь давней щетиной. Но вид он имел всё равно вполне злодейский. Особенно, когда свирепо колотил молотком по чахлой трубе, которая выходила из слухового оконца и тянулась в большой, закутанный в вату бак, стоявший на крыше.

– Когда знакомиться будем?! – громыхнул хозяин. – Чтоб тебя разорвало! Встань уже на место, как человека, прошу!

Льву потребовалось время, чтобы понять, что первая фраза относится к нему и требует ответа. А всё остальное – это поединок с трубой.

– Я Лев, – пискнул он.

– А я – Мелик, – откликнулся хозяин и снова треснул по трубе молотком. – И это всё? Считаешь, мы познакомились? И теперь друг друга знаем?

Лев пожал плечами. Он, конечно, не думал, что назвав имена, можно узнать друг друга. Но ему и не хотелось знать о ком-то больше необходимого минимума.

– Как хочешь, Лев, – с непонятным укором вздохнул Мелик. – По-нашему знаешь, как твоё имя будет? Леон. У меня так папу звали. Уважаемый был человек. Стихи писал. А потом пропал.

– В смысле пропал? – не понял Лев.

Но Мелик, наконец, обратил внимание на жужжащий телефон, который протягивал ему сын, и зарокотал в трубку.

– Значит, никуда не пойдёшь сегодня? – спросил Артём, уже спустившийся с крыши на забор. – И правильно. Что там делать? Жара, толпа, зараза всякая. Наглотаются морской воды, потом опять всю ночь блевать будут. Идём лучше в сад, покажу кое-кого.

– Призрак дедушки?

– Этого обещать не могу. Сам покажется, если захочет, он самостоятельный. Я тебе Фатиму покажу.

– Это твоя мама?