Глеб пришел к ней во второй раз спустя две недели после похорон Лизы. На него было страшно смотреть, и в первый момент Катя испугалась, что он от горя тоже что-то сотворит с собой.

– Вот такие дела, Польская, – выдохнул он, правильно разгадав ее испуганный взгляд. А потом без всяких вступлений, прямо там, в коридоре, у порога, показал ей предсмертную записку Лизы: «Польская знает почему».

– Что она тебе сказала? Что?! Почему?

К сожалению, у Кати не было ответов на его вопросы. Она хотела бы помочь Глебу, только как? Катя даже честно, не боясь того, что он ее высмеет, рассказала о случившемся на экскурсии. Скрыла только причину того, почему от всех сбежала. Глеб на смех ее не поднял. До насмешек ли ему было? В тот момент он готов был принять любую, даже самую нелепую историю, если бы та могла объяснить поступок Лизы. Он только кивнул, глядя на выставленную перед ним чашку с чаем, и Катя, ободренная его молчанием, пересказала ему последний разговор с Лизой.

– Ее постоянно что-то беспокоило и пугало, – произнес Глеб после долгой паузы. – Но мы считали, что ее тревога связана с беременностью и, потом, родами. Все пытаются меня уверить в том, что всему виной депрессия. Мол, Лиза находилась в таком состоянии, что ей нужна была помощь врачей. Да, мы собирались к ним обратиться, хоть уговорить Лизу оказалось непросто. Но не успели.

Глеб внезапно поднялся и направился к двери. Но уже на пороге оглянулся:

– Я не верю, что дело только в депрессии. Депрессией Лиза страдала. Но было что-то еще. Она пыталась донести это до нас, но… Мы ее не услышали.

– Мне очень жаль, Глеб. Правда. Сожалею, что не смогла помочь.

Он задержал на ней взгляд – впервые за все время их знакомства. Не скользнул равнодушно-приветственным, каким одаривал в школе, а будто всмотрелся в ее лицо, в душу. Кате с трудом удалось удержаться, чтобы не опустить глаза и не покраснеть.

– Ладно, Польская. Я этих «жаль» уже наслушался. Если что вспомнишь, скажи. Я живу в тридцать пятом доме. Квартира семь.

«Я знаю», – мысленно произнесла Катя, которая еще в школе подсмотрела его адрес в журнале. Но в ответ лишь кивнула.

Конечно, к нему она так и не пришла.

До нее иногда доходили слухи о Глебе, и из этих разговоров Катя узнавала, как он. Поначалу многие считали, что Шаталов быстро успокоится: молодость возьмет свое, к тому же вряд ли он выдержит сложности, связанные с воспитанием ребенка с проблемами. Кто-то даже жесткосердечно делал ставки, на сколько хватит Глеба – на месяц, на два? Но время шло, а его по-прежнему встречали гуляющим то с коляской, то с уже подрастающим сыном, но без новых спутниц.

К Кате Глеб пришел, не считая недавнего визита, еще раз спустя несколько лет, и от разговора с ним у нее остались не лучшие впечатления. Глеб отчего-то продолжал считать, что она знает что-то о гибели Лизы. Но в тот раз уже приплел и своего сына, вернее, его рисунки. Катя согласилась, что Валя рисует талантливо. Но с горечью про себя отметила, что Глеб не справился с потерей и, более того, стал одержим желанием докопаться, как он громко заявил, «до правды». Такая одержимость не казалась ей адекватной, но свое мнение она, конечно, оставила при себе.

Со временем, похоже, состояние Глеба только ухудшилось.

Катя перешла мост и отправилась не к туристическому центру, а вдоль реки к озеру. Нет, ей вовсе не хотелось идти к месту, где нашли тело Лизы. Но возле озера был лес, в котором она собиралась выгулять Вульфа.

* * *

Лучшего повода для знакомства и придумать было нельзя, пусть и назвать происшествие «знакомством» можно было с натяжкой. Но девочка явно оценила его вмешательство: в ее синих глазах мелькнула благодарность, смешанная с восхищением. Уже хорошо! Значит, в следующую встречу она будет расположена к нему.

И как же она похожа на убитую много лет назад в этих лесах молодую женщину! Словно и была ею, только на несколько лет моложе. Сколько поколений могло бы уже смениться за это время? А кровь оказалась такой сильной.

Ярослав поддел носком кроссовки камешек и отфутболил в густую траву. Сейчас на месте сгоревшей деревеньки вырос небольшой, но крепкий город, а вот здесь когда-то были топкие болота. Многое изменилось с тех пор, только лес все так же высился крепкой стеной, даже в солнечном свете не терявшей своей мрачности.

Задумавшись, Ярослав машинально не свернул на дорогу, ведущую к туристическому центру, а зашагал по тропе к лесу. Но не успел пройти и нескольких метров, как на него внезапно откуда-то выскочил волк. Ярослав отшатнулся и, оступившись, чуть не упал. На мгновение промелькнуло воспоминание, как он лежит, придавленный к земле мощными лапами огромного волка, с крупных клыков которого на лицо капает густая слюна, а слуха касается отчаянный крик…

– Вульф! – завопила бегущая следом за зверюгой молодая женщина. Ярославу, еще не вынырнувшему из мыслей, показалось, что ветер разметал ее длинные белокурые волосы. Но уже в следующее мгновение наваждение спало и он узнал девушку, которая сидела за соседним столиком в ресторане. Возможно, тогда он неприлично долго ее рассматривал, но лишь потому, что ее уже видел в метро. Совпадение казалось ничтожным. Но у девушки в ресторане и в метро были одинаково стильно подстриженные волосы, тонированные в разные оттенки смородинового и лилового. Комплекция тоже совпадала, хоть тогда, в метро, на ней был ладно сидевший на ее фигурке деловой костюм, а сейчас – простая футболка, обтягивающая неплохую грудь, и походные штаны. В метро девушка была в очках, сейчас без, но щурилась, словно неважно видела.

– Он добрый, ничего вам не сделает! – «успокоила» она, хватая зверюгу за ошейник и оттаскивая на безопасное расстояние. «Добрый» волчара тут же обнажил внушительные клыки.

– Видите, Вульф вам улыбается?

Улыбается! Хотелось бы держаться подальше от такой скалящейся пасти. Но зверь тихо заскулил, прижал уши к голове и вдруг рухнул на бок и открыл поросшее белой шерстью брюхо.

– Молодец, Вульф! Ты знаешь, как нужно здороваться! Видите?

Последнее восклицание относилось уже не к зверю. И так как хозяйка, смущенно улыбаясь, и Вульф, требовательно скалясь и кося янтарным глазом, чего-то от него ждали, Ярославу не оставалось ничего другого, как присесть и осторожно потрепать зверя по животу. Тот оскалился еще шире, демонстрируя коренные зубы, и прикрыл глаза от удовольствия.

– Это собака, – пояснила девушка, хоть Ярослав ни о чем ее не спрашивал. Возможно, пошла на опережение. – Чехословацкий влчак. Или чехословацкая овчарка.

– Я понимаю, что это собака. Вряд ли вас пустили бы с волком в ресторан.

Она снова улыбнулась – уже не смущенно, а весело. Улыбка у нее была приятной и располагающей. Только вот заводить знакомства Ярославу не хотелось. Поэтому он выпрямился и незаметно вытер ладони о джинсы. Девушка тоже встала с корточек, ее волчара мигом подобрался, но просто перевернулся на живот и поднял в боевой готовности уши-антенны. Девушка чуть потопталась, будто ожидая чего-то, а затем махнула рукой в сторону туристического центра:

– Нам – туда.

Ярослав успел заметить на ее предплечье вытатуированного волка. Похоже, у этой девицы особая страсть к этим зверям. Невольно он представил волка рядом с Соней: вот чего той не хватало для полного образа… Но вслух вежливо произнес:

– Эффектная у вас собака.

И прежде чем девица, глаза которой довольно вспыхнули, попыталась продолжить разговор, попрощался и направился в противоположную от центра сторону.

В лес ему не хотелось, а хотелось в домик – в укрытие, тишину и прохладу, тем более что боль уже выкручивала правую ногу, поднимаясь от лодыжки к колену. Мучительное напоминание о его проклятой судьбе! Но к туристическому центру уже направилась девица со своим волчарой, а Ярославу было не до разговоров.

Лес встретил тишиной и обманчивой благостностью. Где-то чирикнула беспечная пичужка и тут же смолкла. Под наваждением воспоминаний показалось, что пташка пыталась о чем-то его предупредить. Лес, хоть и находился недалеко от жилого сектора, поражал чистотой и первозданностью: ни фантика, ни скомканной пивной банки, даже тропа, по которой Ярослав шел, была узкой и местами заросшей травой. Местные сюда не ходят даже за грибами, не говоря уж о шашлычных пикниках? Но у одной из торговок на центральной площади стояли корзины с земляникой, а на расстеленной белой тряпице были разложены связки сушеных грибов. Значит, в лес все же ходят. Но, возможно, не в этот.

В противовес здравому смыслу, но ведомый наваждением, Ярослав углублялся в чащу все дальше, до тех пор, пока тропа не растворилась в траве. Тогда он остановился и огляделся. Может, именно на этом месте и стояла ведьминская избушка, ведь лес со временем подступал к деревне, отвоевывая место у болот. Или это просто воображение затеяло опасную игру: вдобавок стало казаться, что из чащи кто-то следит за ним, а глубокую тишину нарушают едва различимые стоны. Может, будь он волком, у него бы уже ощетинился настороженно загривок. А так просто вдоль позвонков прошелся волной холодок. Надо уходить. Но отчего-то Ярослав продолжал стоять на месте, словно врос кроссовками в мягкую лесную подстилку. Сколько дорог он прошел, петляя по чужим землям, отмечаясь в судьбах и меняя жизни, будто змея – кожу, но из любого долгого или короткого пути пытался вернуться к началу, хоть с каждым разом это становилось все сложнее. Он то опаздывал, то приходил напрасно, то, едва приблизившись к желаемому, вновь терял ориентиры. Но сейчас, кажется, снова был у цели. Если только опять не вытащил пустышку.

Ярослав переступил на месте и невольно поморщился: его пешая прогулка слишком затянулась. Но на этот раз боль не напомнила ему о злом роке, а, наоборот, приободрила: если он остался, вопреки всем прогнозам врачей и его собственным, в этой жизни, то это неспроста.

Он развернулся, чтобы вернуться к туристическому центру, но внезапно услышал приглушенный стон. А за одним стоном последовал другой, перемежаемый тихим, но вполне различимым ругательством. Ярослав с досадой вздохнул и нехотя, предчувствуя проблемы и сложности, подошел к кустам.

– Твою ж… – выругался он и оборвал себя на полуслове. Лежащий на земле парень, с лица которого, казалось, содрали кожу, снова застонал и слепо зашарил руками по земле. Ярослав торопливо вытащил из кармана смартфон и набрал короткий номер.

Вызвав подмогу, он присел над раненым, который уже не стонал, а лишь громко, со свистом дышал, и осторожно раздвинул полы промокшей на груди рубашки.

– Черт, – тихо пробормотал Ярослав, увидев край рваной раны.

Он рывком поднялся на ноги и отвернулся, чтобы перебороть внезапно накатившую дурноту. Кто ж так поиздевался над этим недоумком, который грозился отправить Ярослава в реанимацию? И когда все успело случиться, ведь прошло совсем немного времени с того момента, когда этот гопник, брызгая слюной и угрозами, трусливо сбежал?

– Похоже, лежать в реанимации тебе, парниша. Если еще дождешься «скорой», – пробормотал Ярослав. Раненый приоткрыл залитый кровью глаз и тихо прохрипел:

– С-с-с… ка-а… Тв… вар… рь.

В чей адрес теперь прозвучали угрозы – в его ли снова или в адрес того, кто сотворил такой ужас, Ярослав уточнять не стал. Вместо этого, прихрамывая, бросился бегом из леса – встречать «скорую». Дождется ли этот Толька, или как его там, приезда врачей или нет – вопрос сложный. Одно было ясно: ему теперь точно не до Сони.