Читать книгу «Ничего неизменного. Тарвуд-2» онлайн полностью📖 — Натальи Владимировны Игнатовой — MyBook.

Глава 9

Вот чего простить не могу я Шекспиру:

мог бы обойтись без чумы и засады,

парень бы успел, а со свадебным пиром

справится и Смолл – тут таланта не надо.

Всякий норовит отравить и зарезать,

что за моду взяли, честное слово…

Я могу вам дисков с кином понарезать —

и давайте вместе попробуем снова?

Аше Гарридо


Этим вечером Занозы не было под дверями спальни. Там Хасана ждал только Мухтар. За две ночи пес усвоил, когда просыпается старший из хозяев, и решил, что с безудержной радостью встречать его у дверей – это интересно и увлекательно. Тем интересней и увлекательней, чем радость безудержней, а хозяин суровей. Хасан-то надеялся, что Заноза способен за световой день умотать песика настолько, что к ночи тот станет тихим, сонным и послушным. Но полуторагодовалый щенок и семнадцатилетний подросток, по всей видимости, друг друга стоили. Оба только бодрее становились.

И странно, что мелкий бритт не примчался на поднятый Мухтаром шум. С его-то любопытством.

– Я иду искать, – предупредил Хасан.

Чем хороша собака, так это тем, что с ней можно безошибочно выйти на Занозу, где б он ни был в этом огромном доме.

Мухтар устремился на второй этаж, к раздвижным дверям просторного зала. Целая анфилада этих пустых залов тянулась по южной стороне виллы. Затянутая цветами галерея и густые древесные кроны защищали окна от палящего солнца, но, конечно, на день щиты опускались и здесь. Так же, как во всем доме.

Хасан сразу, как переехали сюда, решил, что мебели в этих комнатах не будет. Отдал их Занозе. Под игрушки.

Тот топорщился и бухтел, что в игрушки не играет с десяти лет, и что дискриминация по возрастному признаку так же отвратительна, как любая другая, и что, вообще, он старше. А залы, тем временем, заполнялись стеллажами с комиксами и радиоуправляемыми модельками, на полу все больше места занимала железная дорога, вокруг которой постепенно рос настоящий, хоть и миниатюрный город, ну, и, конечно, повсюду были конструкторы «Лего». Как без них? По правде говоря, иногда они становились единственной возможностью предотвратить или смягчить… странности. Заноза всегда странный, но когда это начинает бросаться в глаза, его нужно переключать. С разрушений на созидание. И тут «Лего» незаменим.

Обычно.

Сейчас щиты на окнах были подняты. По анфиладе гуляли сквозняки. А пестрого и яркого лего-города, с колесящими по улицам крошечными автомобилями, со светящимися окнами домов, миганием светофоров, со звездолетами и самолетами на окружающих город космодромах, с железной дорогой, поезда которой вот уже два года курсировали от самого западного зала к самому восточному строго по расписанию и почти без накладок – всего этого не было. Вместо привычной картины, где порядка была ровно столько, сколько нужно, чтобы жить и дышать, а беспорядка – не больше, чем в любом городке, который строится и развивается без остановки, ограниченный лишь фантазией архитектора, взгляду предстал хаос.

Разобрано было все. Кубики, провода, стеклышки, пластмассовые и металлические детали «Лего» и железной дороги, аккумуляторы, инструменты, Аллах знает, что еще – все, что было городом, превратилось в хлам. Наверное, из этого хлама получилось бы снова собрать город. Такой же или другой. Но это не имело значения.

Заноза стоял в центре зала, сунув руки в карманы. Аккуратно причесанный, не накрашенный и без украшений. Он шикнул на Мухтара, который хотел вбежать в зал, и пес, неуверенно дернув хвостом, уселся на пороге.

– Добрый вечер, – Хасан вошел внутрь, направился к Занозе, стараясь не наступать на разбросанные повсюду детальки, аккуратно отпинывая с дороги те, не наступить на которые не получалось. – Развлекаешься?

– Двадцать девять тысяч четыреста шестьдесят восемь, – сказал Заноза. – И их будет столько, хоть как дели или складывай. Я могу выкинуть сколько-нибудь, потом пересчитаю, их останется меньше. Но все равно будет… столько, сколько останется. Это не изменить. Можно сломать пополам, или на любое количество частей. Их станет больше. Но все равно будет столько, сколько станет. Я не могу сделать так, чтобы десять стало четыре раза по три. Так не бывает. Или чтобы девять стало два раза по пять. Я могу свернуть мозги калькулятору, могу свести с ума компьютеры, и для них станет так. Но… станет именно так. И тогда не будет, чтобы девять стало три раза по три. Получается, что я ничего не могу.

– Ты можешь собрать… дом, – Хасан обвел залу взглядом, – это будет один дом. И ты можешь его собрать из любого количества деталек. Почти. Из какого захочешь.

– Их все равно будет двадцать девять тысяч четыреста шестьдесят восемь. Один дом, или десять, один город или сто. Я пробовал. И все разломал. Хоть вывернись, нельзя сделать так, чтоб эти двадцать девять тысяч поделились на восемнадцать и восемнадцать. Или на шестнадцать и две. Или на одну и одну. Scheiße, Хасан, – в голосе Занозы было неподдельное отчаяние, – почему так?! Я не хочу, чтобы так было!

Отчаяние вот-вот должно было смениться злостью.

Мухтар, сидящий в дверях, беспокойно заерзал, приподнялся и заскулил. Ему не нравилось происходящее. Хасану тоже.

Здравствуй, плохое время. Как же ты не к месту!

Гасить накатывающие на Занозу приступы ярости Хасан умел неплохо. Иногда для этого нужно было рыкнуть построже, иногда – занять внимание чем-нибудь интересным, вроде того же «Лего» или похода в кино, иногда – похвалить за дело. Мальчика всегда есть за что похвалить. Но это все годилось для хороших времен. А иногда случались плохие, и ни стратегии, ни тактики для этих периодов у Хасана выработано не было. Потому что, чтоб знать, как бороться, нужно понимать – с чем бороться. А понять не получалось. Заноза начинал злиться на то, что мир таков, какой есть. Его бесили законы природы, выводила из себя математика, он впадал в неистовство из-за того, что всему на свете есть объяснение, и все следствия имеют причину. Все то, на чем держалась его жизнь в хорошее время, становилось неприемлемым в плохое.

Эти периоды не затягивались надолго. Нужно было просто переждать. Не выпускать Занозу из дома, отключить ему Интернет, кормить людьми, предварительно накачанными успокаивающим – две-три ночи, и мальчик возвращался в свое обычное состояние. Оставался сумасшедшим, но сумасшедшим, стремящимся из хаоса в порядок, а не наоборот.

Две-три ночи… Если б только приступ начался хотя бы на сутки позже!

А сегодня встреча с Хартом Алахди, и Заноза нужен, чтобы поговорить со Старым Лисом. Потому что он умеет быть убедительным для всех, даже для венаторов. Вернуть Алахди дочку – проявление доброй воли, Лис оценит это, поймет правильно. Должен понять, судя по тому, что Хасан знал о нем. Но если девочку вернет Заноза, которому нельзя отказать, которого нельзя забыть, и которому невозможно причинить зло, вампиры надолго станут для Старого Лиса такими, как он.

Добрая воля, подкрепленная неодолимым обаянием гораздо лучше, чем просто добрая воля.

– Мы что-нибудь придумаем, – пообещал Хасан. – Мы с этой проблемой сталкиваемся не в первый раз, верно? И всегда успешно с ней справляемся. И в этот раз справимся.

Заноза смотрел на него, и понимания в глазах было не больше, чем у Мухтара. Он слышал интонации. Он прекрасно знал, что решения нет, выхода нет и никогда не будет. Но привык верить Хасану больше, чем себе. Потому и не понимал ни слова. Хасан говорил о невозможном, но ведь Хасан всегда прав. Слишком сложное противоречие для разума, вошедшего в плохую фазу.

Это не педагогика, это уже точно манипуляции. Но так есть шанс еще ненадолго удержать Занозу на поверхности.

– Сначала ты поможешь мне с Алахди. Я без тебя не справлюсь, – наверняка, не справится. Тут все правда от слова до слова. – А потом я помогу тебе с математикой. Договорились?

Заноза медленно кивнул.

– Тогда идем, – Хасан показал на дверь, – пора завтракать, забирать мисс Хамфри и ехать на встречу. Только аккуратней, не сломай тут ничего. Игрушки тебе еще пригодятся.

– Почему ты за рулем? – спросил Заноза, когда понял, что Хасан не собирается отдавать ему ключи.

– Потому что это моя машина.

– Можно поехать на…

– Нет. Садись.

Машин, считавшихся собственностью Хасана, в гараже Февральской Луны было штук пять. Или шесть. Он не успевал следить за тем, что покупает его неугомонный бритт, просто принимал к сведению сообщение об очередном обновлении, и предполагал, что броские, преимущественно спортивные автомобили Заноза приобретал для себя. А нормальные машины, вероятнее всего, были куплены для него.

Ни разу не ошибся. Хотя всем другим автомобилям предпочитал старый армейский джип, купленный еще в Англии.

Сегодня поехали на «форде», темно-синем, консервативном, скучном. Себе Заноза не купил бы такой никогда.

Ничего консервативного. Тем более, ничего скучного. Надо признать, что он всем сердцем влюбился в подаренный Хасаном «Бентли», и ездил на нем всегда, когда перелезал из плаща, браслетов и сережек в костюм джентльмена, но кто скажет, что «Бентли» не броская машина, согрешит против правды.

Сначала в «Турецкую крепость», за мисс Хамфри, потом – в Редондо-бич, а потом – в океан. Встречу с Алахди назначили в открытом море. Там негде затаиться снайпером, нечего минировать, нельзя устроить засаду. И можно не бояться лишних глаз и ушей.

– Я бы мог довезти нас до «Крепости» в десять раз быстрее, – пробурчал Заноза куда-то в поднятый воротник плаща, – кто тебе сказал, что нужно соблюдать правила? Правила соблюдают те, кто не умеет водить! Их придумывали для тупиц, не способных понять, как ездить, чтоб ни в кого не воткнуться.

– Когда ты за рулем, ты хотя бы молчишь, – признал Хасан.

Но пускать Занозу за руль сегодня было нельзя. Его пока вообще из дома выпускать нельзя. Плохое время. Мир слишком упорядочен, и Заноза ищет любые способы сделать его чуть более хаотичным. Или не чуть. Чем больше хаоса, тем лучше. Куда ему за руль? Он в нормальном-то состоянии водит так, как будто готов жизнь положить на умножение энтропии.

– Буду говорить!

– Говори. Только пристегнись.

– Не буду пристегиваться!

– Хорошо. Но если вылетишь через лобовое стекло и изрежешь плащ осколками, новый я тебе не куплю.

С полминуты Заноза мрачно и тяжело молчал. Потом щелкнул замком ремня безопасности. Значит, пока есть вещи, которые ему жалко ломать и портить. Хорошо. Не пристегнулся бы, пришлось бы ехать обратно домой и оставлять мальчика на Франсуа. Потому что, когда ему даже плаща не жалко, это уже близко к невменяемости, а невменяемый, Заноза неуправляем.

– Я думал, дайны убеждения лучше, чем дайны принуждения. Они же зависят от понимания, от эмпатии, – Заноза достал сигареты, начал вертеть пачку в руках, – когда ты чувствуешь то же, что и собеседник, ты ведь не сделаешь ему ничего плохого, да? Я думал, они меня любят, и я их люблю, и это хорошо. А получается, что так гораздо хуже. Они меня любят, а я их использую. Madre, Хасан, я их люблю и использую, вот в чем самый трындец. Дайны принуждения обрубают умение любить. Ты используешь не людей, а инструменты. Ко всем относишься, как к инструментам. Это честно. И стоит начать, стоит только попробовать приказы вместо убеждения, как любви не остается. Ни к кому. Как будто все дерьмо, которое маскировалось под любовь, становится… тем, что есть. Я думаю, если умеешь любить по-настоящему, то выучить дайны принуждения не получится. Но я думаю еще, что те, кто пользуется дайнами убеждения, по-настоящему не любят.

– Правда? – Хасан покосился на него, – ты же без этих дайнов вообще не живешь.

– Я вообще не живу.

Снова тишина. Потом щелкнула зажигалка. Салон заполнил крепкий табачный запах, и Заноза приоткрыл окно.

– Нет, – сказал он, после нескольких медленных затяжек. – Неправда. Я не смогу выучить дайны принуждения.

Хасан кивнул.

– А Эшива смогла, – добавил он.

Заноза тихо зашипел. Возразить ему было нечего. Он сам только что предположил, что эти дайны недоступны тем, кто умеет любить. Но они оказались доступны Эшиве. Мышление у мальчика, когда он в таком состоянии, прямое, как шпала и такое же тяжелое. Зато основательное.

– Но я могу убить, – сообщил Заноза неожиданно.

– Дайнами убеждения?

– Да.

– Это невозможно.

– Я могу. Я не докажу, что смерть – это хорошо, но я могу доказать, что опасное неопасно.

– Я как-то предложил одному недоумку сыграть в «русскую рулетку» с пистолетом. И он вышиб себе мозги, – Хасан ухмыльнулся, когда Заноза от удивления промахнулся сигаретой мимо щели окна. Не так-то просто произвести впечатление на этого самоуверенного засранца. – Не в дайнах дело, мальчик мой, у меня дайнов убеждения нет, а получилось же. Если ты убьешь того, кого очаровал, убьешь того, кого будешь любить так же, как он любит тебя, значит, ты действительно будешь желать ему смерти. По-настоящему. А в таком случае, почему не убить?

Кому-то суждено умереть от их руки, кому-то – нет. Кто-то заслуживает смерти, кто-то не заслуживает. Заноза убивает тех, кто должен умереть, тех, о ком он думает, что они должны умереть. Сейчас, в этом состоянии, он верит в Аллаха и в то, что все упорядочено, неизменно и управляется даже в мелочах. Его это бесит, поэтому усугублять не стоит. Но когда все снова станет хорошо, Заноза этот разговор вспомнит. И услышит уже по-другому.

Незачем ему думать плохо о своих дайнах. Не потому даже, что они полезны. Просто вся его суть – убеждение, чары и пистолеты. Они не плохи, и не хороши, они просто есть, и это и есть Заноза. Плохо думать о дайнах означает для него – плохо думать о себе. Без убеждения и чар останутся только пистолеты. А это никуда не годится.

Была вероятность застать Соню уже без чувств, в мертвой спячке от полного упадка сил. Еще была вероятность застать ее невменяемой от голода. В обоих случаях хватило бы пинты крови, чтобы привести девочку в себя, и в обоих случаях это значило бы, что чудеса закончились, и Соня Хамфри стала обычным вампиром. Хасан вообще в чудеса не верил, и консервированную кровь для дочки Алахди держали в холодильнике «Крепости» с прошлой ночи. Заноза в чудеса верил безоговорочно, но только в хорошее время, а сейчас время было плохим и становилось все хуже. Войдя вслед за Хасаном в комнату мисс Хамфри, и обнаружив, что девочка смотрит кино с ноутбука, а не лежит без сил, и не кидается на все, что двигается, он хмыкнул:

– Как так?

– Да вот так, – сказал Хасан, – не все сосчитано.

– Что? – Соня Хамфри улыбнулась им обоим, а потом одному Занозе: – что не сосчитано? Мы едем к папе?

– Да, – Хасан кивнул. – Готова?

Что бы Заноза ни думал об идее вернуть Соню отцу, делиться своим мнением с ней самой он не стал. Вместо этого подошел к ней, заглянул в ноутбук.

– Нравится?

– Очень! – Соня посмотрела снизу-вверх, – я не знала, что их так много. Сложно было собрать? У меня теперь будет время, чтобы посмотреть все фильмы в мире, но надо знать, где искать.

– Все не надо, – Заноза был серьезен, – надо хорошие. Можешь ноут себе забрать. Там только фильмотека, – он обернулся к Хасану, – можно терять, можно дарить, можно начинить взрывчаткой и где-нибудь оставить.

Хорошо, что Соня была то ли зачарована, то ли слишком молода. Она слова о взрывчатке всерьез не восприняла. А Хасан чуть не запретил Занозе дарить ей ноутбук. Пришлось напомнить себе, что в хорошее время мальчик не станет возить в машине и тем более оставлять в «Крепости» ничего взрывоопасного, а заминировать компьютер сейчас он не успел бы.