Глава 4. Вера.

Утро. Солнечные лучи пробиваются сквозь окно и настойчиво пытаются добудиться всех, кто спит в этой комнате. Я ещё посплю, мне не нужно на работу. Буди кого-нибудь из пчелиного роя. Оставь трутня в покое. Мёд явно ещё не готов: кофе не пахнет, значит, Маша ещё спит. Боже, моя голова, как камень. Это же Машка пила вчера шампанское, почему головная боль досталась мне? Пытаюсь открыть глаза. Тяжело. Вторая попытка, открыла. Но что-то больно всё как-то. Господи, да кто включил это Солнце, выключите. Начинаю фокусировать взгляд, смотрю и не могу собрать себя до кучи. Но тут что-то меня настораживает. Я не могу увидеть ничего кроме окна и света.

Делаю усилие. Голова раскалывается, и снова закрываю глаза. Ко мне подходит кто-то. Вижу только силуэт. Потом этот некто отходит, и солнечные лучи снова на меня бросаются. Знаете, когда дети тебя ждут весь день, ты приходишь с работы, и вся свора на тебя налетает и обнимает, что кости хрустят. Вот примерно так же. Невыносимо приятно. Как бы ты рад этому вниманию, но как бы устал до изнеможения. Я рада солнцу, но как будто вся без сил. Странновато.

Ещё немного и приходит ещё кто-то. Ничего не могу понять. Все смешалось в голове и не получается настроить свои мысли. И я знаю точно, что проснулась. Чертовщина.

Разные силуэты то приходят, то отходят. Не могу сообразить, что вообще тут происходит. Эй, люди. Но почему я не могу поговорить с ними? Это кошмар мне сниться, не иначе. Только во сне так бывает, когда тебе страшно, и ты хочешь кричать и не можешь… дурацкий кошмарный сон.

Проходит какое-то время. Открыв глаза, я замечаю, что солнце не бьёт мне нагло в глаза и жалюзи на окнах прикрыты. Глаза начинают фокусироваться на предметах вокруг, и я вижу себя. Но… что это со мной? Руки не поднять, ноги тоже, могу сжимать слегка пальцы и шевелить пальцами на ногах. Встать? Нет… поднять голову… не могу. Да, что же здесь происходит?

Пытаюсь осмотреться… вижу какие-то аппараты. Телевизор. Палата. Я в палате. Я в больнице. Заходит женщина. Мне удаётся увидеть её лицо. Это врач или медсестра. Она что-то говорит. Я нечерта не слышу. И сказать об этом не могу. Я закрываю глаза и пытаюсь вспомнить, что со мной было. Как я здесь очутилась. Не выходит.

Проходит ещё какое-то время. Солнце светит с новой силой. Я слышу какие-то шорохи и отдалённую речь. Как будто кто-то говорит за дверью. В палате никого. Приоткрывается дверь и входит мужчина с девочкой и врач. Уж очень серьёзный у него вид. Борода профессорская. Не человек, а скала. Широкие скулы и уверенность в каждом жесте. Другой мужчина на его фоне кажется коротышкой, но в сравнение с девочкой среднего роста. Зачем я об этом думаю? Чушь какая-то. Пытаюсь осмотреться… в палате никого не могу увидеть. Голову повернуть не получается, но судя по всему, я здесь одна.

– Доброе утро, Вера. – Обращается ко мне врач-скала.

– … – я в ответ могу только моргнуть ему.

– Вера, привет. – Говорит мне незнакомый мужчина и смущённо улыбается.

– Папа, а что у мамы с головой? Папочка, ей больно? – обращается девочка, судя по словам к своему отцу.

– Вера, вы в больнице. Вы начали приходить в себя. Мы сделаем всё возможное, чтобы поставить вас на ноги. А сейчас отдыхайте.

Проходит ещё какое-то время. Солнце успокаивается. И будто уходит в сторону, чтобы посмотреть на всё происходящее. Мне кажется, что только его я и знаю, и помню. Подходит опять кто-то. Незнакомец с нежностью берёт меня за руку, пальцы касаются так осторожно и мягко всей ладошки, легонько её сжимают и снова отпускают. Я смотрю на него с недоумением. Он робко улыбается. Потом провал.

Какой-то мужчина поправляет цветы в вазе. Большой букет ромашек. Такие они милые. Снова провал. Передо мной на столе завядшие цветы. Откуда они здесь взялись? В комнате сумрачно. Я не могу встать. Пытаюсь повернуть голову, у меня немного это выходит. Пытаюсь приподнять голову, на сантиметр буквально, тоже получается. Пробую ладошку приподнять.

–Уррра…

Кто это сказал? Осмотрелась? Сделала всё, то же самое. Повороты головы, подъем, ладошка.

–Уррра…

Это я сказала. Я говорю. А ну-ка ещё раз.

– Уррра…

Провал. Опять мужчина. Ходит из угла в угол. Мечется, как лисица в клетке зоопарка. Зрелище не из приятных. Что он здесь ходит. Впервые его вижу. И не похож на врача или это медбрат?

– Тыы кккттоо?

Услышав слова и выйдя из замкнутого круга своих мыслей, он резко останавливается и смотрит на меня с удивлением, уголки губ приподнимаются и лёгкая улыбка задерживается ненадолго на лице незнакомца, вытаскивая его из внутренних терзаний наружу.

– Тыы кккттооо? – повторяю я вопрос. Да, выходит не очень чётко, но выходит же. Он что глухой? Я так стараюсь, а он глаза выпучил и баста.

– Вера, врачи были правы. Ты заговорила. Это чудо, Вера. – Лис из клетки бросился ко мне и держал за руку.

Почему ему так радостно и даже доставляет счастье, что я говорю? Мы знакомы? Заходит врач. Точно врач – уверенная походка, решительный вид и великанский рост. Какой он высокий!? Может он мне скажет что происходит?!

– Прошу вас выйти. Посещение закончено. У вашей жены сейчас будет массаж. Мы с завтрашнего дня переводим её в отделение реабилитации. Наши опасения позади. Сейчас перед нами вопрос восстановительных процессов мозга и физиотерапия всего тела. Только от вашей поддержки будет зависеть, как быстро Вера поправиться. Прошу вас сейчас зайти к Ольге Михайловне. И каждый раз после посещения заходить к ней на консультации. Будет нелегко. Но от нашего совместного труда и правильных действий будет зависеть многое. В палату зашла женщина. Врач великан и мужчина вышли.

Про кого они сейчас говорили? В палате только я? И я не замужем… Видимо он всё-таки медбрат. У медбратов тоже могут быть больные жёны. Но странное совпадение: его жену тоже зовут Вера.

Провал. Я в другой палате. Женщина массажист уходит. Ко мне подходит врач-великан. Я его уже видела.

– Вера, здравствуйте. Вы в больнице. Вы это понимаете?

– Ддаа. – невнятно ответила я, врачу-великану.

– Вы сейчас начали курс реабилитации. Вам придётся потрудиться. Будет всё болеть, ничего сразу не получится. Считайте, что вы сейчас заново родились и вам нужно учиться всему: как держать ложку, как сидеть, как ходить. Понимаете?

– Ддаа. Но ччтто сссо ммнннойй? – я говорю, как на замедленном кадре. Но говорю! Хотя бы так.

– Вы попали в аварию, и чудом остались в живых. У вас была тяжёлая черепно-мозговая травма. Вы впали в кому. И сейчас постепенно возвращаетесь в сознательное состояние. Из-за того что вы пробыли в коме около трёх недель, ваш организм ослаб. Сейчас мы будем восстанавливать все мышечные процессы. Вам нужно будет потрудиться.

Потом врач вышел. После пришла Ольга… не помню отчества и начала со мной заниматься, обычно так обучают малышей: показывают разные карточки с буквами и цифрами и спрашивают: это что за буква? Это что за цифра? Потом животные, предметы, времена года. Загадки… от простого к сложному. Мне было не по себе, когда я не могла решить пример 3+9. Или когда я путала названия предметов, а порой вообще не могла вспомнить. Со стулом у меня прям парадокс какой-то был. Сегодня помню, завтра снова забываю. Иногда было очень досадно, злилась на себя. Опускала руки. Чёртов стул. Злилась. И продолжала вспоминать и запоминать всё заново.

Занятия на специальном тренажёре, где тебя буквально привинчивают, и ты пытаешься идти – ад адский. Но когда я видела людей, которые скручены в знак вопроса и не держат головы. Или у которых множество травм. Или как одна женщина, пожилая, вытирает постоянно слюну, которая неконтролируемо течёт из-за рта сына, а сыну за сорок. Я будто оживала и становилась благодарной, что меня уберегли от участи несчастного парализованного мужчины и ещё более несчастной матери.

У меня наметился прогресс, и я смогла медленно и осторожно топать без опоры, неплохо держалась на воде (упражнения в бассейне были у меня в топе). Я быстро освоилась с набором текста. Медбрат, Даня, мне принёс планшет, где мне Ольга Михайловна рекомендовала записывать события минувшего дня: что у меня сегодня лучше вышло, чего я хочу достичь в ближайшее время. Вишлист желаний на завтра. Это помогало мне осознавать: помню ли я вчерашние события. Плюс умение ставить цели на ближайшее будущее – в моём положении это важно.

А вот письмо, работа с написанием букв, было каторгой для меня. Ещё большей, чем в первом классе школы. Тогда у меня получалось лучше. Это очень задевало меня. И бесило. Иногда я впадала в истерику и скидывала стакан с карандашами и ручками на пол. Лист рвала на части и со скоростью черепахи мчалась к двери кабинета, со словами: «К чччёрттуу эттто писссьмооо!» Останавливалась у двери, со словами «Отткрроййттее этттуу прооклляттуую двееррь».

Дверь была тяжеленная и туго открывалась. Поэтому моя беспомощная истерика заканчивалась беспомощной просьбой: о помощи… Я вся была мало функциональной улиточкой. Но улиточкой, которая смогла из камня превратиться в движущийся объект. Это же, сколько ступеней эволюции я пережила. Миллионы лет. Не иначе!

Ко мне постоянно ходил санитар. Приносил новые цветы. Улыбался и был участливым к моей проблеме. Приводил свою дочку – Сонечку, и они желали мне выздоровления. Это было так мило. Я совершенно забыла про Машку и про работу. На время реабилитации мне запретили заниматься всем посторонним. Только занятия и процедуры связанные с реабилитацией. Но месяц первого этапа реабилитации подходил к концу. И мне разрешили поехать домой на неделю или дней десять.

Я боялась показаться бабулечке в таком виде и состоянии. Совершенно не знала, куда мне поехать. Думала, обратно к Маше? Но было как-то неудобно. И совсем не тянуло. Она меня ни разу не навестила в больнице. Вот тебе и подруга. Я со смешенными чувствами ждала этого дня, не зная, куда себя деть. Докатилась…

Ко дню выписки врач, Олег Сергеевич, сказал, что у меня состоится важный разговор, и от его исхода будет точно известно, покину я больницу на этот недельный отпуск и пройду социализацию в кругу родных (в каком кругу, я не поняла) или останусь здесь.

День икс настал. Я сидела в палате. Ко мне пришёл санитар с цветами. Забыла вам рассказать, его звали Даней. Пришёл вместе с Сонечкой. Мне было неловко, незнакомые люди и столько внимания, заботы, нежности, в общем, я даже была смущена. Хотя это качество мне не свойственно. Я не интересовалась, как его жена. Возможно, ему было больно об этом говорить. Он сам не начинал этот разговор. А у меня нет привычки, лезть к людям в душу. Иногда я думала, что он как бы ассоциирует меня со своей женой, и хочет, чтобы через доброе отношение ко мне… его любимой стало легче. Вроде кармической взятки.

Когда я его увидела или лучше, когда на раз двадцатый запомнила, что он это он – Даня-санитар. К сведению: у меня были проблемы первые дней десять после спячки, проблемы с кратковременной памятью. Я не могла запомнить ни людей, ни что мне говорили. Поэтому врач из-за дня в день в течение недели говорил мне одно и то же. Но, что удивительно, это то, что я не паниковала и с живым интересом наблюдала за ними и за происходящим. Сразу поняла, что я в больнице, и приняла это. Олег Сергеевич объяснил, что у людей обычно идёт отрицание, и они не могут поверить, что это случилось с ними. С такими пациентами сложнее. Они отрицают действительность. А чтобы начать идти на поправку нужно принять, смириться и идти дальше.

Вернёмся к первому впечатлению о Дане. Некрасивый, совершенно не в моём вкусе, робкий, аккуратный и слишком трогательный. Слизняк какой-то не по внешности, а по характеру. Не в смысле скользкий, а какой-то нежный и ускользающий. Иногда в разговоре с врачом, он становился настоящим мужиком, спорил. Однажды он выходил из кабинета психолога-терапевта таким злым и взбешённым. (Я думала, он таким не бывает). В тот момент, когда он меня увидел по коридору, я ползла на каторгу по письму и математике к той же Ольге Михайловне. Он вдруг как будто отпустил весь свой гнев и стал покорным. Улыбнулся и пожелал удачи. А, знаете, на кого он похож? На Питера Паркера из фильма 2002 года, где его играл Тоби Магуайр. Вот очень похожи характером. Внешне нет. Даня другой.

Вот он стоит. Подарил мне цветы.

– Даня, да зачем. Я жже вамм чужая. – У меня почти закончилось это своеобразное заикание. Но бывает, проскальзывает, когда я волнуюсь.

– Вера. Вы нам не чужая. Сонечка можешь говорить.

– Тётя Вера, вы моя мама. Моя любимая мамочка. – С этими словами девочка подошла и обняла меня. Она и раньше меня обнимала.

– Вера, мы женаты.

Я смотрела на девочку, потом на санитара. Потом снова на санитара и девочку.

– Этого не можжет быть.

– Мы женаты почти шесть лет. Через год после свадьбы у нас родилась Сонечка. Мы венчались и крестили Соню одновременно. Ты в декрете не могла усидеть и устроилась на работу в ветеринарную клинику на четыре часа. Я как раз это время проводил с Сонечкой. Потом уходил в ночное дежурство. Где работал охранником в торговом центре и параллельно мог заниматься в сфере IT, проектирование сайтов на заказ. Мы мечтали купить дом в другом регионе, где климат более мягкий и тёплый. Мы…

– Мы женаты. – Округлив глаза, повторила я.

– Да.

– У нас есть дочь.

– Да. Врач запретил мне об этом говорить. Мы ждали, пока ты вспомнишь. Вспомнишь нас. Но наступила часть временной социализации и нам разрешили сообщить тебе эту новость.

– Новость.

– Да.

Вокруг всё будто упало и померкло в один миг. Чёрная штора. Будто меня завернули или окружили чёрным полотном, и лишь в дырочку, проеденную молью, я вдруг увидела лучик света.

Я замужем. У меня есть дочь. Я этого не помню. Как можно не помнить, что у тебя есть дочь? Мрак. И я не помню шесть лет… Боже шесть лет жизни. Чёрт. Похоже, всё хуже, чем я думала…

– Папочка, мама нас не вспомнила.

Девочка не выдержала первой. Она горько заплакала и прижалась к отцу.

– Мама смотрит на меня как на чужую, папочка. Она больше нас не любит. – Соня продолжала плакать.

В этот момент мне захотелось выброситься в окно. Меня будто вскрыли на живую. Мужик, хер с ним, не маленький переживёт. Но так обидеть ребёнка… Я не могу. У меня внутри всё сжалось. Я своих родителей даже не видела. А вдруг я бы встретилась с мамой, которую любила и ждала. А она меня не признаёт и не помнит. Это разбило бы мне сердце. Получается, она меня отвергает. Отвергает мою любовь, Боже… так, и утопиться недолго и мир возненавидеть. Мама это же опора и доверие к миру. Это любовь и всепрощение. Господи – это весь мир. Нет. С ребёнком я не могу так поступить. Если бы не Соня, я послала бы санитара к чертям.

– Я еддду с вами.