Ну а потом пришла к ней эта слава, ставшая серьезным испытанием для их отношений. Нет, он не ревновал ее к успеху, искренне полагая, что его Диана заслуживает всего самого лучшего. Он готов был прозябать в безвестности, ничуть об этом не переживая. Но ее книги воровали у них драгоценное время, которое они могли бы проводить вместе. И пришла пора, когда вместо тихого поцелуя и долгой прелюдии на ночь он услышал раздраженное: «Ложись один. Мне еще нужно поработать».

Он был обижен, но терпел, понимая, что должен это делать ради нее. Конечно, теперь он мог бы извлечь из ситуации немалую радость, повторяя, что он предупреждал ее раньше: «Дорогая, это не доведет до добра. Известные и богатые никогда не бывают счастливыми. За все нужно платить». Так и вышло. Теперь у нее есть слава, которой позавидует самая раскрученная звезда. Забвение ей отнюдь не грозит. Но счастлива ли она?

Он смотрел на усталое лицо Дианы и физически ощущал себя больным. А что, если судья сочтет ее виновной? Что станется тогда с ним? Во что превратится его жизнь без нее?

Ответ был так страшен, что по его телу пробежала долгая судорога. Без Дианы у него не будет жизни. Во всяком случае, она ему будет не нужна…

Елизавета Дубровская, по здравом размышлении, должна была радоваться тому вниманию, которое ей уделяет пресса. Быть адвокатом в таком громком деле, как это, – огромная удача. Тем более если учесть ее молодость и сравнительно небольшой опыт. Конечно, госпожа Данилевская могла нанять для себя крутого профессионала, но, как это часто бывает, свою роль в вопросе приглашения защитника сыграло близкое знакомство писательницы с семьей Елизаветы. Кроме того, адвокату-женщине было куда проще доверить некоторые личные тайны. В общем, это был совсем недурной вариант в глазах многих, но только не самой Дубровской. Спору нет, к двадцати восьми годам она заработала репутацию молодого способного адвоката, но в отличие от многих ее коллег она не успела еще обрасти броней самодовольства и каждое свое новое дело воспринимала как экзамен. А что будет, если она провалит защиту и Данилевскую отправят в тюрьму? «Дело закончилось великолепно. Адвокат на свободе. Жулик в тюрьме», – поговаривали ее коллеги, шутками прикрывая свое поражение в очередном процессе. Дубровская так не могла. Она готова была разделить участь своей подопечной и даже провести на нарах, скажем, год. Но, как известно, за плохую защиту за решетку не сажают. Адвокаты уходят домой, унося с собой свой позор и свою беспомощность. Так будет и с ней, если суд сочтет, что ее доводы звучат бледнее, чем эффектные обвинения прокурора. Журналисты, которые сейчас охотно берут у нее интервью, поспешно прилепят ей ярлык неудачницы, и, если даже вся ее последующая жизнь окажется чередой блестящих судебных побед, громкое поражение ей запомнят навсегда. «Это та, продувшая дело Данилевской», – скажет кто-нибудь. И остальные понимающе закивают головами: «Помним, помним! Бедная писательница, кажется, хватила сполна, а все только по вине этой растяпы!»

Елизавета вздрогнула от очередной вспышки фотоаппарата. Черт возьми, могли бы предупредить! В последний раз, когда ее снимок опубликовали в газете, она разозлилась не на шутку. «Адвокат Данилевской в растерянности», – гласила надпись, и оспорить ее было трудно. На самом деле лицо Дубровской казалось задумчивым и серьезным, словно она пыталась в уме сложить сроки наказаний, причитающиеся ее подзащитной по каждой из статей Уголовного кодекса. Правда казалась куда прозаичнее. В этот день Елизавета не успела позавтракать, и в тот, не самый подходящий для съемки момент она пребывала в растерянности. Успеет ли она за получасовой перерыв перекусить в ближайшем кафе, или ей опять придется утолять голод бутербродом из киоска? Стоит только представить, что они напишут в этот раз, запечатлев кислое выражение на лице адвокатессы: «Дурные предчувствия», или: «В ожидании катастрофы».

Зря она себя так накручивает. Ведь, если разобраться, финал судебного поединка еще не ясен. Может, она даже выйдет победительницей, как бывало не раз. А может… К чему думать о дурном? Тем более что ближе к окончанию процесса она поняла многое из того, что выходило за пределы официальной версии убийства. Если ее догадки окажутся верны, то сенсация обеспечена. Вот тогда она охотно продемонстрирует камерам свою улыбку! А сейчас… она взглянет в лицо журналисту так, словно он забыл отдать ей денежный долг. «Настоящая мегера!» – подумает он и будет прав.

Прокурор был опытен и красноречив. Конечно, при обычных обстоятельствах он не стал бы тратить время на то, чтобы пересыпать свою речь цитатами из древних мудрецов и ссылками на классиков юриспруденции. Но сегодня зал судебных заседаний был напичкан представителями прессы, как гранат косточками, и государственный обвинитель не хотел произносить шаблонные фразы. Победа, как он считал, была у него уже в кармане. Его речь вездесущие журналисты обязательно растащат на цитаты. Значит, требовалось предпринять еще несколько усилий для того, чтобы громкий финал этого уголовного дела воспринимался всеми как исключительно его заслуга.

– …Многие полагают, что наказание должно быть обязательным возмездием за причиненное зло, – говорил он, проникновенно глядя на симпатичную журналистку в первом ряду. – Но я лично так не считаю. Ведь иногда даже преступление дает нам шанс задуматься – стоит ли карать человека, поправшего закон? Например, вы защищали свою жизнь, но переборщили по части самообороны. Так бывает. Стоит ли калечить вам жизнь, отправляя вас за решетку? Станете ли вы от этого лучше, чище, правильнее?

Журналистка тихонько покачала головой. Прокурор почувствовал себя счастливым.

– Конечно, нет! Так давайте же отбросим лекала и штампы и воздадим каждому по заслугам. Пощадим того, кто оказался в ловушке жизненных обстоятельств, но накажем того, кто взял на себя смелость решать вопросы жизни и смерти другого человека. Известная писательница Диана Данилевская убила подругу по причине ревности и мести за утраченную любовь.

Женская половина зала горестно выдохнула.

– Ах, эта любовь! – патетически воскликнул прокурор, чувствуя в себе пробуждающийся драматический дар. – Есть мнение, что все зло в мире совершается во имя любви… Но, боюсь, я не могу с этим согласиться. Ради этого светлого чувства люди совершают подвиги. В любовных муках они создают прекрасные шедевры музыки, литературы и изобразительного искусства. Наша подсудимая тоже создала… Сценарий смерти! Отдаю ее творение на ваш суд…

…Ольга стояла у обрыва, и свежий весенний ветер трепал ее волосы. Она щурилась то ли от солнечных лучей, пробивавших себе дорогу между острыми пиками скал, то ли оттого, что не могла скрыть презрительную гримасу, исказившую ее красивое лицо почти до неузнаваемости.

– Убирайся прочь, – сказала она, четко выговаривая слова. – Тут нам нечего обсуждать. Ты мне больше не сестра и не подруга.

– Нас разделил мужчина, – эхом ответила я, наблюдая, как внизу, за ее спиной, курится туман. Он пахнул сыростью и землей, навевая на меня могильный холод. – Нас двое, а он один. Если ты проявишь хоть каплю благоразумия, мы распутаем этот клубок.

– Что ты понимаешь под благоразумием? – криво улыбнулась она.

– Ты можешь уйти, забыть его. Сделать вид, что ничего и не было. Я тоже забуду, и мы останемся подругами. Как раньше. Как было всегда.

– Неувязочка, дорогая, – сказала она со злой усмешкой на губах. – Я буду одна, а ты останешься с ним? Лихо придумано, а главное – очень благородно с твоей стороны!

– Но ты же знаешь, я ждала его всю жизнь, – проговорила я, чувствуя, что слова становятся тяжелыми, как этот влажный, промозглый туман, пробирающий меня почти до костей.

– Какая досада! Только позволь напомнить тебе: ты замужем! – Она ткнула в меня пальцем. – Стало быть, ты не особо томилась своим ожиданием. Тебя ждет дома муж. Так возвращайся же к нему!

– Ты не должна со мной так говорить, – заметила я, с ужасом понимая, что мой голос дрожит. – Тебе бы лучше помолчать!

– «Тебе лучше помолчать!» – передразнила она. – Бедняжка считает, что мне нужно осторожнее подбирать слова! А то что случится? Побежишь жаловаться своему мужу? «Эта дрянь опять плохо со мной разговаривала»? Или начнешь плакаться любовнику, давя на его жалость? Только давай будем справедливыми. Я у тебя жениха не уводила!

Ольга повернулась ко мне спиной и села на самый край обрыва, свесив вниз ноги, обутые в мягкие скальные туфли. Она красноречиво дала мне понять, что разговор окончен и продолжения не будет. А я стояла и смотрела на ее прямую, гордую спину, на развевающиеся волосы, из которых шальной ветер уже вытряс все шпильки.

Вдруг камушек, мелкий острый осколок скалы, выкатился откуда-то из-под ее ноги и, не удержавшись на краю, полетел вниз. Он разреза́л воздух, устремляясь в бездну, отскакивал от препятствий и вновь продолжал свое неумолимое падение вниз. Я не видела его. Зато слышала звук, становившийся все тише и глуше. Все падает вниз. Но Ольга этой истины, казалось, не хотела знать. Она замерла над бездной, как гордая горная птица, и смотрела куда-то за горизонт, всем своим видом демонстрируя полную отрешенность и безразличие.

Я никогда бы не села так, как она. Может, всему виной чрезмерно развитое воображение? Я никогда бы не смогла расслабиться, зная, что за моей спиной стоит человек. Пусть он будет мне родным отцом, самым лучшим другом или любовником. А вдруг? Зыбкость границ между миром жизни и смерти завораживает, искушает поднять завесу самой главной тайны. Легкий толчок в спину, сиюминутная слабость – и уже ничего не поделать. Мгновения не текут вспять. Я никогда бы не села так, зная, что за спиной стоит человек, которого раздирают противоречия, который, помещая на свои весы любовь и ненависть ко мне, сам не знает, какая чаша окажется тяжелее.

Но такова была сущность моей бывшей подруги. Ольга всегда была сильнее меня. Она презирала мою слабость, демонстрируя это и сейчас – своей гордой и прямой спиной. Она не оборачивалась, чтобы малодушно проверить, стою ли я на прежнем месте или иду с протянутыми руками к ней. Она была выше этого.

И внезапно меня охватила паника. Мне никогда не совладать с ней! Она одержит победу и на этот раз. Она окажется сильнее. Сердце билось в груди неровными толчками. Мне казалось, что она услышит его звук и обернется. Руки стали горячими. Я уже не ощущала холода, а видела прямо перед собой только ее прямую спину в красной куртке…

Все произошло быстро. Я даже не услышала ее крика. Над обрывом все так же гулял ветер, шевеля траву. Я встряхнула головой, словно пытаясь отогнать кошмар, а потом тихонько подошла к краю обрыва и заглянула вниз. Туман затягивал все внизу ватной пеленой, милосердно прикрывая своими клубами дно ущелья. Огромные валуны выступали из белого молока, как мрачные далекие острова среди безжалостного моря. Они казались такими далекими из-за тумана… На самом деле они были гораздо ближе. Я посмотрела вниз, затем вновь себе под ноги, на тот край, где минуту назад сидела Ольга, и вдруг почувствовала, что вокруг меня все плывет, а сама я горю огнем. По шее сбежала струйка пота, в то время как холодный туман окутывал меня сырой могильной влагой. Перед глазами заплясали черные точки. Я испугалась и отошла от края, словно опасаясь, что бездна засосет и меня в свое голодное чрево.

Я не чувствовала сожаления, только страшную слабость и усталость. Ольга не сможет мне больше помешать. Ольги больше нет. Я убила ее пять минут назад…

– Итак, это финальная сцена романа писательницы Данилевской, сотворенная ею за три месяца до гибели Крапивиной Ольги, – сказал прокурор, громко захлопывая книгу. – Конечно, вы услышите еще доводы защиты, которая будет утверждать, что все это – страшное совпадение и нелепая случайность. Но, уважаемый суд и достопочтимая публика, мы опираемся в своем обвинении не только на эту книжку, но еще и на показания свидетелей и данные экспертиз, которые, как разрозненные фрагменты мозаики, воссоздают целостную картину совершенного преступления. Диана Данилевская виновна, и, полагаю, весь ход судебного следствия показал справедливость предъявленного ей обвинения. А теперь о наказании…

В зале наступила тишина. Было слышно лишь тихое поскрипывание ручек по бумаге и потрескивание диктофонов. Журналисты хотели зафиксировать слова прокурора слово в слово.

– Когда речь идет о подобных трагедиях, сопутствующих любви, обвинение склонно учитывать смягчающие факторы и толковать все сомнения в пользу подсудимых. Но, учитывая все обстоятельства этого дела, а именно – холодный расчет госпожи Данилевской и, в связи с этим, ее особую опасность для общества, я не нахожу оснований просить суд применить к ней минимальный срок