После того как протокол был удостоверен подписями, толпа людей в холле стала потихоньку рассасываться. Понятые и статисты ушли первыми. Любопытные медсестрички убежали на процедуры, по пути громко обсуждая необычное зрелище. У столика дежурной остались лишь сыщик, адвокат да супружеская чета Серебровских. Конвоиры и подозреваемый расположились в стороне, у окна. Ушаков был мрачен и бормотал себе под нос проклятия.

– Ступай, дорогая, к себе. Отдохни. Тебе незачем здесь находиться, – сказал Аркадий, поймав на себе злобный взгляд арестанта. Он поцеловал жену в висок, и та, как послушный ребенок, направилась в палату.

Когда Екатерина ушла, Серебровский обратился к Елизавете:

– Прошу прощения за несдержанность. Обычно я куда спокойнее. Но я не мог позволить этому типу после того, что он сделал с моей женой, вести себя подобным образом.

Дубровская не могла сказать ему, что она понимает и полностью разделяет его негодование. Как ни верти, она все еще была адвокатом Ушакова, да и тот сам находился неподалеку.

– Вы не знаете, что моя жена едва не умерла до приезда «Скорой». Врачи едва спасли ее, – продолжил Аркадий, словно ища сочувствия в глазах адвоката.

Он видел, что молодая женщина на всем протяжении следственного действия держалась особняком от подозреваемого, никак не проявляя своего сочувствия к нему. И если она задавала вопросы, то делала это скорее по причине добросовестности, чем из-за симпатии к своему клиенту.

– Вы извините, если мой вопрос покажется вам некорректным, – произнесла Елизавета, пользуясь предоставленным случаем. – Я не совсем уловила, в чем заключалась опасность для жизни вашей жены? Насколько я знаю, на ее теле врачи не обнаружили ран, иных серьезных повреждений. Конечно, за исключением ссадин и синяков. Но от этого не умирают.

– Совершенно верно, – кивнул головой Серебровский. – Но Екатерина с детства страдает астмой. Приступы у нее бывают очень тяжелыми. Обычно она не может обходиться без аэрозоля. Всякий раз, когда она уходит из дома, она непременно берет с собой баллончик с лекарством. Так было и в этот раз, пока негодяй не отнял у нее сумку. – Он бросил выразительный взгляд на Ушакова. Тот и не подумал отвести глаза в сторону. Он вел себя вызывающе. Воистину, у этого человека не было сердца.

– Стрессовые ситуации у нее неизбежно влекут за собой проблемы с дыханием. Она начинает задыхаться и, не окажись под рукой лекарства, все может окончиться плачевно. Теперь вы понимаете, что бы произошло, если бы я вовремя не пришел к ней на выручку. Ведь это случайность, что я вышел ее встречать! Сердце что-то почувствовало. А ведь Катюша была готова отдать этой сволочи сумку со всем содержимым, она просила оставить ей только лекарство!

– Ничего она не просила! – огрызнулся Ушаков. – Я увидел ее, когда она уже была без сознания.

Серебровский сделал над собой усилие, чтобы не отвечать подозреваемому грубостью.

– Теперь вы понимаете, почему я не сдержался и дал этому негодяю по физиономии?

Дубровская была в затруднении. С одной стороны, она сочувствовала мужу потерпевшей, с другой стороны, выражать свои сочувствия при Ушакове было неэтично. Не могла же она понимающе кивнуть головой и сказать что-то вроде: «Понимаю вас. Я удивляюсь, что вы вообще его не изувечили».

Она адресовала Серебровскому понимающий взгляд.

– Начальник, меня долго еще будут тут держать? – нетерпеливо проговорил Ушаков. Ему, должно быть, наскучило наблюдать, как муж потерпевшей любезничает с его адвокатом. – Домой хочу. Баланда стынет.

– Твой дом – тюрьма, – немедленно отозвался Серебровский.

Следователь разрешил конвоирам забрать Ушакова, опасаясь, что перебранка между мужчинами может закончиться дракой. Тот на прощание адресовал всем присутствующим взгляд исподлобья и ушел, не сказав ни слова даже своему адвокату. Но Дубровская и не думала на него обижаться. Без Ушакова она чувствовала себя свободнее. Даже воздух вокруг стал чище.

Следователь согласовал с ней дату очередной встречи и, пожав руку Серебровскому, удалился. У Елизаветы не было причин задерживаться. Она улыбнулась Аркадию, довольная уже тем, что ей не надо оглядываться по сторонам.

– Мне пора. Всего доброго.

Она решила не говорить «до встречи», поскольку предполагала, что эта встреча может быть нежелательна для Серебровских, ведь она действовала в одной связке с Ушаковым. А еще одна встреча с ним стала бы для Екатерины нелегким испытанием.

Однако Серебровский мялся, словно желая, но не решаясь сказать адвокату что-то важное.

– Елизавета… м-м…

– Германовна, – подсказала Дубровская, вспомнив, что следователь познакомил их походя, и ее отчество могло Аркадию не запомниться.

– Да, Елизавета Германовна, – с облегчением проговорил Серебровский, увлекая ее за собой в коридор, подальше от любопытных взглядов больных и медперсонала. – У меня к вам есть маленькое дельце…

Лиза подчинилась ему, стараясь не показывать своего удивления. Между ними по определению не могло быть никаких дел.

– Милая Елизавета Германовна, у меня к вам просьба… Не знаю, как выразить ее, чтобы вы поняли, но попробую. Видите ли, для нас с Катюшей это происшествие стало потрясением. Вы видели мою жену. Она очень впечатлительна и не перенесет, если вдруг Ушаков окажется на свободе. Вы меня понимаете?

– Боюсь, что нет, – ответила Лиза, совершенно не представляя, куда клонит Серебровский. – Я не вижу ни малейших шансов, чтобы мой клиент оказался на свободе. Опознание только закрепило позиции обвинения.

– Ну и слава богу! – вздохнул мужчина с явным облегчением. – Знаете, из прессы нам известна масса случаев, когда человека вдруг выпускают, и он начинает мстить всем вокруг. Нам бы этого не хотелось.

Дубровская пожала плечами.

– Да, а в чем просьба? – вспомнила вдруг она.

Серебровский опять почувствовал себя неловко. Елизавете было забавно наблюдать, как этот взрослый солидный мужчина тушуется, как подросток.

– Вы хотите предложить мне что-то неприличное? – улыбнулась она, подначивая его.

– В каком-то роде, – признался Аркадий. – Видите ли, я понимаю, что значит бесплатный адвокат. Вы трудитесь, защищая негодяя и не получая при этом ни материальной отдачи, ни даже элементарной признательности. Я мог бы оплатить вам работу. Причем достойно.

– Вы собираетесь оплачивать мне работу? – изумилась Дубровская. Она еще не слышала, чтобы потерпевшие оплачивали труд адвоката обвиняемого. Это было лишено всякого смысла.

– Пусть это не покажется вам бесстыдством. Конечно, я хочу получить кое-что сторицей, милая Лиза!

Дубровская смешалась. Это внезапное сокращение дистанции между ними – с официальной манеры общения на что-то интимное, близкое, – взволновало ее. Пять минут назад Серебровский уточнял ее отчество, сейчас он называл ее по имени, причем так, как это делали друзья или близкие.

– Я всего лишь хочу, чтобы этот негодяй остался за решеткой, – сказал он тихо, словно приглашая ее на свидание.

Дубровская почувствовала легкую досаду. Ей стало неловко за свои глупые мысли. Интересно, увидел ли он в полумраке коридора, как вдруг вспыхнуло ее лицо? Ужасно, если он вдруг решит, что он взволновал ее как женщину!

– Останется Ушаков за решеткой или нет, зависит не от меня, – ответила она немного резко, желая реабилитироваться в его и своих собственных глазах.

– Немного это зависит и от вас, – мягко возразил Серебровский. – Ведь вы его адвокат. Я заметил, что вы не привыкли относиться к защите формально.

– И вы предлагаете мне деньги за то, чтобы я не защищала Ушакова? – уточнила Елизавета.

– Именно так. Такой человек недостоин защиты.

– Не вам и не мне решать, кто достоин защиты, а кто нет, – твердо сказала Дубровская.

Серебровский посмотрел на нее с сожалением.

– Вижу, мое предложение не пришлось вам по вкусу.

– Да, и если вы понимаете, я сейчас не набиваю себе цену. Ваша просьба не только аморальна, она еще и противозаконна.

– Господи, чего же аморального в том, чтобы защитить свою жену?! – воскликнул Серебровский. – Я хочу, чтобы ее обидчик получил реальный срок. Без всяких снисхождений и условных осуждений.

– Он получит этот срок и без ваших стараний.

– Значит, вы отказываетесь от денег?

– Да, отказываюсь.

Серебровский сокрушенно покачал головой. Огорчение его было таким искренним, что Лиза почувствовала себя виноватой. В самом деле, разве стоило ей быть такой занудой и читать ему нотации, распекая за аморальность и противозаконность? Свекровь не зря говорила, что ее слова похожи на цитаты из учебника, а муж упрекал в излишней правильности. Конечно, при любом раскладе она не взяла бы у него деньги, но отказать ему можно было мягко и не столь категорично.

– Я восхищен вашими строгими моральными принципами, Елизавета Германовна, – грустно улыбнулся Серебровский. Должно быть, он посчитал, что несколько поторопился называть адвоката по имени. Особа «с такими принципами» запросто могла написать на него какую-нибудь кляузу.

– Если вы хотите, я могла бы заверить вашу жену, что в этом деле для нее не будет никаких неприятных сюрпризов, – предложила вдруг Дубровская, сама не понимая зачем. – Я просто успокою ее.

В самом деле, почему она не может сделать для них такую малость? Кто будет упрекать ее в несоблюдении адвокатской этики? Самому Ушакову, видимо, без разницы, есть у него адвокат или нет. Он не утруждает себя даже тем, чтобы просто поздороваться с ней.

– Это было бы очень мило с вашей стороны, – рассеянно ответил Аркадий, сверяя время. Часы на его руке, как заметила Дубровская, были дорогими, из розового золота, в прозрачном корпусе, который позволял насквозь видеть, как крутятся все колесики и шестеренки. – Я покажу вам, где ее палата.

Они прошли по коридору почти до самого конца. Палата Серебровской находилась прямо напротив ординаторской. Мужчина осторожно постучал и, сделав паузу вежливости, отворил дверь.

Екатерина лежала на кровати, глядя в потолок.

– Ты бы поспала, дружок, – сказал Аркадий, подходя к ней и целуя в висок.

Но она поднялась на локте, с некоторым опасением глядя на Дубровскую.

– Не бойся, это адвокат. Она пришла сказать тебе несколько слов, – пояснил Серебровский, беря жену за руку. – Ты немножко поговоришь с ней, а потом заснешь. Ты обещаешь мне это?

– Обещаю, – проговорила Екатерина. Их общение напоминало отношения заботливого отца и дочери. Хотя внешне Серебровская больше походила на его старшую сестру, чем на супругу.

– Вы ее сильно не утомляйте, Елизавета Германовна, – попросил Аркадий. – Катя еще слишком слаба. А мне нужно бежать. Если так пойдет дальше, я запросто могу лишиться работы. В банке не приветствуют долгие отлучки.

Он улыбнулся женщинам. Конечно, он слегка кокетничал. В банке Аркадий был на хорошем счету, и увольнять ценного сотрудника только за то, что он навестил жену в больнице, никто бы не стал.

Когда его шаги затихли в глубине коридора, Дубровская улыбнулась.

– У вас заботливый муж. Честно говоря, я вам завидую.

– Так все говорят, – бесцветно согласилась Екатерина, словно у нее на этот счет было свое мнение.

Лиза мысленно отругала себя. Кто ее дернул за язык обещать что-то Серебровскому? О чем она будет говорить с его женой?

– Вы присаживайтесь, – предложила ей Катя, указывая на стул.

Елизавета села, поставив портфель рядом с собой. Теперь она походила на доктора, приглашенного на вызов к больному. Ее удивило, что рядом с Катей на прикроватной тумбочке не было ни одной книги, ни единого журнала. Когда Лиза сама лежала в больнице, она только и делала, что читала. Чем еще можно убить скуку и однообразие больничной жизни? Но в большой светлой палате с жалюзи на окнах было чисто и пусто. Телевизор молчал, не докучал своим тарахтением холодильник. В углу на полу стояла ваза с огромным роскошным букетом. Из-за своей неимоверной величины он мог стоять лишь там, прислоненный к стене. В противном случае ваза бы опрокинулась на пол.

– Я не люблю огромные букеты. Но Аркадий их всегда покупает, – сказала Катя, заметив взгляд посетительницы.

– Должно быть, очень сильно вас любит.

– Ему очень важно, что о нем подумают. Вдруг молоденькая продавщица в цветочном магазине решит, что у него нет денег на самые лучшие цветы?

Дубровская еще раз удивилась, хотя внешне никак свои чувства не выдала. Ей показалось, что Екатерина слишком холодно принимала заботу мужа. Она относилась к этому как к чему-то само собой разумеющемуся. «Я не люблю огромные букеты». Да многие тысячи женщин, получающих раз в году чахлую веточку мимозы на Восьмое марта, назвали бы ее неблагодарной дурой!

– Аркадий сказал, что вы мне хотите что-то сообщить, – напомнила адвокату Екатерина.

– Ах да, – спохватилась Лиза, не имея никакого представления, о чем ей нужно говорить с впечатлительной женой Серебровского. – Ваш муж сказал мне о ваших опасениях. Вы беспокоитесь, что подозреваемый выйдет на свободу. Мне хотелось бы вас успокоить: следствие не собирается менять Ушакову меру пресечения. Для этого сейчас нет никаких оснований.

– А если они появятся, эти основания? – спросила Екатерина. Она глядела на адвоката полными ужаса глазами, и Дубровская мысленно согласилась с ее мужем. Серебровская тяжело переживала случившееся. Она была буквально парализована страхом.

– Мне трудно сейчас представить, что такие основания могут появиться. Вы опознали Ушакова. В деле есть показания вашего мужа, свидетеля. Они взяли его на месте преступления. Похоже, что вина моего клиента здесь очевидна.

– Вы не будете требовать его освобождения?

Дубровская усмехнулась. Бедная взрослая женщина (несмотря на внешность, ее почему-то хотелось назвать девочкой) верит во всесилье адвокатов.

– Я могу требовать что угодно, – честно сказала она, – в том числе и его освобождения. Суд сочтет требования необоснованными и оставит моего клиента под стражей. Вы можете спать спокойно. И, в конце концов, почему вы решили, что Ушаков будет вам мстить?

– Потому что я знаю, что должна умереть.

Сначала Дубровской показалось, что она ослышалась, потом она спросила себя, а не является ли жена Серебровского психически нездоровой. Может, этим и объяснялась его трогательное отношение к ней, как к ребенку?

– Вы не поверите, смерть идет за мной по пятам, – проговорила Екатерина. – То, что произошло, – это только отсрочка. Она настигнет меня опять.

– Не думайте так, – сказала сбитая с толку Дубровская. – Это всего лишь случай. Охотно верю, что он стал для вас шоком. Но вам нет нужды прощаться с жизнью. Шанс, что подобное повторится, у вас не больше, чем у любого другого человека. К сожалению, в мире существует преступность. Но люди продолжают жить и радоваться жизни. Я просто уверена, что у вас все будет хорошо. То, что вы сейчас переживаете, врачи называют посттравматическим шоком. Но он пройдет, и вы снова почувствуете себя в безопасности.

– Вы не понимаете меня, – вздохнула Катя, отворачиваясь к стене. – Вы, так же как мой психотерапевт, твердите мне о том, что все будет хорошо. Но она ошиблась. В тот же вечер на меня напали и пытались убить. Вот увидите, ошибетесь и вы.

– Вы знаете, мне кажется, вам нужно отдохнуть, – сказала Лиза, вставая со стула. – Я слишком утомила вас своим присутствием и ничуть не утешила.

Возможно, она была лишена дара убеждения, а может, Екатерине нужен был специалист. Как она сказала? Психотерапевт? Интересная деталь: женщина обращалась к врачу еще до нападения. Неужели у нее настолько развит дар предвидения?

Но Дубровская не собиралась разгадывать ребусы. Она защищала интересы Ушакова, и на помощь потерпевшей у нее не было полномочий. Ко всему прочему, Катя была не одинока. Рядом ней находился супруг, готовый порвать на части любого, кто посмеет причинить вред его избраннице. В этом сегодня смогли убедиться все участники опознания.

– До свидания, – сказала Лиза негромко. – Выздоравливайте.

Катя лежала спиной к Дубровской и никак не прореагировала на слова адвоката. Елизавета решила, что женщина просто уснула, и на цыпочках тихонько вышла из палаты…