После года трудов праведных «на земле» я переехал под крышу небоскреба. В одну из башен Москва-Сити, где папа арендовал два этажа под головной офис фирмы. И стал менеджером среднего звена. Давать указания низшему. В секретарши взял Юлю. Все сразу же подумали, что Юля будет моей любовницей. У меня родилась Полина, и Настя была поглощена заботами о ребенке. Как все думали.

Кроме Юли. Хотя она для приличия предложила мне себя. Разговор был яркий, я до сих пор его помню. Мы засиделись допоздна, я начал постигать теорию откатов при госзаказах. Механизм работы тендеров, которые выигрываются предсказуемо. Мне надо было, чтобы отец сдал все свои связи. А для этого я должен был все их вычислить. Со всеми чиновниками, выносящими судьбоносные решения, подружиться. Всех контрагентов обаять. Доказать, что я – Петровский. Сын своего отца.

Я пил бессчетную чашку кофе, прилипнув к монитору, а Юля таскала мне на стол папки с документами. Кроме нас, на этаже никого уже не было. Офис давно опустел. К одиннадцати мы оба выдохлись.

Юля присела в кресло и спросила:

– Здесь курить можно?

– Нет. Иди в туалет. До утра выветрится.

Не выношу курящих. В папином офисе курить запрещено. Но Юля славно поработала сегодня. К моему удивлению, она не шелохнулась. И тут я понял, что смертельно устал. Напротив меня в черном кожаном кресле сидела красивая молодая женщина, бывшая элитная проститутка. Мы славно могли бы провести время. Я знал, что Юля мне не откажет. Глаз у меня на такие вещи наметанный. Мне показалось даже, что она этого ждет.

– Нет, – повторил я.

– Понятно. – Юля закинула ногу на ногу. Я увидел, что на моей секретарше нет нижнего белья.

– Я не поклонник этого фильма.

– Ты про «Основной инстинкт»?

– Ведь сцена оттуда?

– Зато красноречиво. – Она повыше подтянула левую ногу. – Не люблю говорить банальности.

– Но делаешь.

– Все думают, что я твоя любовница.

– Знаю… Ты помнишь нашу первую встречу? На регате?

– Никогда этого не забуду.

– Я был на десять лет моложе, абсолютно свободен и мог бы устроить себе мальчишник. Если я тогда этого не сделал, то почему ты так уверена, что сделаю сейчас? Что изменилось?

– Ничего. – Юля опустила ногу и села прямо, натянув на колени юбку. – Прости. Больше этого не повторится.

– Мне наплевать, что обо мне думают. Я ни перед кем не собираюсь оправдываться. Ты мне нужна, я этого и не скрываю. Мне нужна информация, как и тогда. Ни я тебя не люблю, ни ты меня. Мы с нашим опытом могли бы доставить друг другу удовольствие, это правда. Но тогда ты перестанешь быть моим другом. Мы не разочаруем сотрудников фирмы, но я в тебе разочаруюсь. Заработай кучу денег и купишь себе дюжину таких пупсов.

– Ладно. Мир, – рассмеялась Юля и встала. – Ты все равно уже ничего не соображаешь, пора заканчивать. Помогу, чем могу. Если надо – лягу под твоего отца.

– Он не воспользуется. Непробиваем.

Отец и в самом деле однолюб. Он обожает маму. Я, таким образом, знаю его слабое место, туда и ударил, когда основательно подготовился. Построил дом подальше от Рублевки и стал первым папиным замом с неограниченными полномочиями.

Не буду врать: я волновался. Хотя за десять лет должен был бы успокоиться. Но у меня в бумажнике лежала старая фотография. Парень на ней улыбался такой знакомой улыбкой. Я нашел ее в старом доме, в конверте за иконой, вместе с письмом. И стал терпеливо ждать.

В тот день я сказал матери:

– Собирай вещи.

Она молча кивнула. Она тоже терпеливо ждала десять лет. Настя уехала днем раньше, ничего не спрашивая. Жить в своем собственном доме она хотела давно. Подрастали Полина с Аллой, им надо было менять школу. Но лучшие репетиторы за большие деньги примчатся, куда скажешь. Я уже все решил.

Когда отец приехал вечером домой, он был пуст. Я ждал отца в саду, у павильона с мангалом. Место действия изменить нельзя. Десять лет назад здесь все и случилось.

– А где мама? – взволнованно спросил он.

Накрапывал дождь, и я сидел под навесом. Передо мной стояла бутылка французского коньяка и два пузатых бокала.

В ответ на слова отца я молча разложил перед ним фотографии. Надо отдать ему должное: держался он хорошо.

– Та-ак… Давно знаешь?

– С самого начала. Я тебе соврал. Я нашел замок, куда вставляется тот огромный ржавый ключ. Нашел дом, а в доме – это, – я кивнул на фотографии.

– И как ты решил поступить? – напряженно спросил отец.

– У убийства огромный срок давности, и он еще не вышел. К тому же есть свидетель. И ты не захочешь, чтобы он давал показания в суде.

– Ты о матери?

– Да.

– Где она?

– Она от тебя ушла. Давно собиралась, но я просил повременить. Она тебя не простила. Она молчала, но не простила.

Он не выдержал и налил себе полный бокал коньяка. Залпом выпил. Хрипло спросил:

– Каковы твои условия?

– Я так и знал, что ты будешь торговаться. Я тоже не хочу давать делу ход. Но если ты меня вынудишь, я это сделаю. Десять лет назад я дал себе слово, что ты заплатишь. Мои условия: ты полностью отходишь от дел. Возраст у тебя пенсионный, и это никого не удивит. Я становлюсь главным бенефициаром, владельцем строительной компании, ты отдаешь мне все свои акции. Все без исключения активы. И все деньги. И уезжаешь.

– Куда?

– На Кипр. Там есть дом. Ты будешь жить как пенсионер. Я буду выплачивать тебе содержание. Скажем, пару тысяч евро в месяц.

– Кипр недешев, – усмехнулся отец. – Мне едва хватит покрыть расходы на содержание дома и бензин. Это бедность, Леня. Я даже поехать никуда не смогу. Мне придется копить на билет в Москву.

– Это правда. Дом большой, расходы тоже. Но я не хочу, чтобы на мои деньги ты готовил расправу. Я хорошо тебя знаю. Ты Петровский.

– А вот ты нет. Я всегда знал, Ленька, что ты мерзавец. Каюсь: недооценил. Подготовился, да? А я думал, за ум взялся. Жестко ты меня прессуешь.

– Чему-то же я у тебя научился. Так как? Принимаешь мои условия?

– А мама?

– Она останется здесь. У нее внуки, она ими дышит. Она ведь давно уже тебя не любит. Спальни у вас раздельные…

– Не смей! – он сорвался.

Я подумал, что он ударит меня. Но я больше не мальчик для битья. Я встал. И посмотрел на него сверху вниз. Я выше почти на голову. И он почти старик. Ему шестьдесят пять.

– Сцена не повторится, – сказал я твердо. – Сгорбыш будет жить. Пей коньяк, – я кивнул на бутылку. – Завтра жду тебя в офисе. Оформим документы – и частный самолет в тот же день доставит тебя на Кипр. Это будет твой остров Святой Елены. Ты ведь маленький Наполеон. Построил строительную империю. А вот твое Ватерлоо, – я кивнул на фото.

И он сдался. Пошел на сделку. Я знаю, что он звонил моей маме, и не раз. Я не запрещал ей общаться с бывшим мужем. Просто я знаю, что есть женщины, для которых материнство превыше всего. Деметры. Я четко все просчитал. Я сказал матери: или-или. Уедешь с ним – не увидишь ни меня, ни внуков. И мама осталась.

Все время думаю: а как бы поступила Настя? Кого бы выбрала она?

Я тогда победил. Но у каждого Наполеона свое Ватерлоо. У каждого, кто создает империю. Я знал, что за все надо платить. И где-то рядом есть человек, который также ждет. Как я ждал десять лет. Я постоянно чувствовал взгляд, сверлящий мне спину. Мелкие детали типа сорванной сделки. Настин вопрошающий взгляд. Слезы на глазах у мамы. Катя, которая пыталась повесить мне на шею освященный крест из Новоиерусалимского монастыря.

Мне никто ничего не говорил. Не устраивали сцен. Они не спорили. Не осуждали мои поступки. Но это еще хуже. Молчаливое ожидание. Казалось, все мои женщины знали, чем все закончится. Но не пытались меня остановить.

* * *

Сначала Снегин написал Алле в ватсап: «Можем встретиться?»

«Я у бабушки в больнице», – отбила Алла.

Снегин обрадовался. Вот он, шанс! Можно поговорить с Эвелиной Вячеславовной Петровской и узнать, зачем она звонила сыну. Снегину тут же стало стыдно. Женщина единственного сына потеряла и лежит в реанимации, а он собирается старого больного человека допрашивать.

«Как себя чувствует бабушка?» – написал он Алле.

«Уже лучше. Перевели в обычную палату».

У него отлегло от сердца.

«Можно, я приеду?» – аккуратно спросил он.

«Адрес знаешь? Ах да! Ты же мент. Успеешь к двум? Или на работе не отпустят?»

Снегин сообразил: Алла проверяет, не задание ли она. Как быть? Соврать или сказать правду?

«Сто баллов по математике, – уныло подумал он. – Да еще и дочка олигарха».

И написал: «Мне надо поговорить с твоей бабушкой, поэтому отпустят».

«Хорошо, что не соврал, мол, запал на меня. Влюбился с первого взгляда в мои прекрасные глаза и несравненную фигуру. Тебе ведь нужна не я, а мои миллионы?»

Он уже понял, что крепко влип. Сидел бы и молчал. Нет, вылез! «У меня есть контакт с Аллой Петровской». А она в физтехе учится. Вокруг одни мужики. Парни то есть. Ей МЧ обзавестись – только пальцами щелкнуть. У Снегина в физтехе учился друг. Хотя баллов по математике у него было поменьше, чем у Аллы Петровской.

«В физтехе и Баба-яга красавица», – сказал как-то друг. Парни с утра до вечера на занятиях. Лекции и семинары нон-стопом, до восьми вечера. И любая девчонка для них принцесса. А Алла совсем не страшная. Можно даже сказать, симпатичная. Если бы нормально одевалась и накрасилась, то вполне могла бы стать мисс физтех.

На хрена ей какой-то мент?

«В два буду, до встречи», – отбил Снегин, прикинув, хватит ли денег на такси. Вроде бы зарплату на карточку кинули. А если Алла захочет поужинать? Где ужинают дети олигархов? И почем?

«Командировочные выписали бы, что ли, раз задание», – думал он, подъезжая к больнице.

С виду она была обычная. Но Эвелина Петровская лежала в вип-палате. Палата оказалась двухкомнатной, кровать была навороченной, со всякими умными функциями, при госпоже Петровской неотлучно находилась персональная медсестра.

– Привет, – кивнула Снегину Алла. – Проходи.

– Я могу побеседовать с твоей бабушкой наедине?

– Бабушка, как?

Снегин с удивлением смотрел на женщину, лежащую на кровати. Эвелина Вячеславовна оказалась поразительной красавицей. Такие шедевры природа создает любя, они и стареют красиво, засыхая, будто цветки для гербария, краски тускнеют, кости становятся хрупкими, плоть усыхает, но не теряет своего изящества. На Евгения смотрели огромные фиалковые глаза, полные невысказанной тоски. Седина в волосах у Эвелины Вячеславовны была сродни мелированию, на которое другие женщины тратят немыслимые деньги. Петровскую она не старила, а напротив – Снегин ни за что не дал бы Эвелине Вячеславовне больше сорока пяти. Хотя по паспорту ей было семьдесят. Даже болезнь ее не уродовала и совсем не старила. Снегин, тридцатилетний парень, невольно любовался старухой. Старухой?!

– Я готова ответить на ваши вопросы, – с достоинством сказала Петровская. – Присаживайтесь.

Он почувствовал себя на приеме у английской королевы. Титула у Эвелины Вячеславовны не было, но ее короновала сама природа, наделив царственной неувядающей красотой. Снегин невольно заробел.

Алла молча, не отрываясь от гаджета, вышла в соседнюю комнату.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Евгений, присаживаясь на стул. Вводный вопрос, обязательный.

– Никак. Леня умер… – голос Эвелины Вячеславовны дрогнул. – Я живу лишь ради внуков. Мне надо доделать начатое.

– Я понимаю. Но нам надо найти убийцу. Вы хотите нам помочь?

– Спрашивайте. Хотя это ничего не изменит. Круг замкнулся. Я говорю высокопарно лишь потому, что не могу подобрать нужные слова. Все это очень сложно. А я не так уж умна.

– Главный вопрос: с какой целью вы позвонили сыну и вызвали его в Бережки?

Она устало закрыла глаза, а когда открыла их, Снегин понял: соврет. Фиалки увяли, похоже, от горя. Не случилось то, что должно было случиться. И Петровской теперь все равно. Истина будет похоронена.

– Мне стало плохо, и я хотела… я думала… В общем, вы понимаете, зачем старый больной человек зовет к себе сына.

– А чем вы больны? Простите.

– У меня невроз. Сердце шалит. Спросите у лечащего врача, я не сильна в медицинских терминах.

– То есть у вас случился сердечный приступ?

Веки с длинными и густыми, несмотря на возраст, ресницами опять опустились на фиалковые глаза.

– Близко к этому, – сказала Эвелина Вячеславовна.

– Ну а зачем вы попросили вечером всех собраться в каминном зале? Как я понял, делалось это лишь в особо торжественных случаях: сбор семьи в самой большой и главной комнате вашего огромного загородного дома. Вы хотели подчеркнуть масштаб события.

– Мое завещание, – прошелестела Петровская.

– А у вас много чего завещать? – вырвалось у него.

– Нет. Не очень. Хотя… Муж переписал свою недвижимость на меня. Мы официально не в разводе, несмотря на то что вот уже десять лет не живем вместе. У мужа остался лишь дом на Кипре, где Андрей живет. А вот все остальное… Вилла на Лазурном Берегу, яхта… Яхту, впрочем, отобрали. Насчет виллы не знаю. Может, и ее уже отобрали. Вы ведь знаете, все заграничные активы крупных российских бизнесменов заморожены. Я, увы, не в курсе, сколько у меня чего.

– Но завещание написали?

– Д-да.

«Врет, – уверенно подумал он. – Дела ей нет до заграничной недвижимости». И сказал:

– В первый раз такое слышу. Обычно все жалуются на бывших мужей. Судятся с ними. Они ведь все отбирают. А вас, наоборот, нагрузили имуществом. Получается, бывший муж отдал вам все, кроме дома, где сам живет. А деньги?

– Деньги тоже. Отдал, – она невольно сглотнула. – Леня платит… платил Андрею пенсию. Весьма скромную, если учитывать активы, которыми Андрей владел до… того.

– До чего?

– Так. Семейная ссора.

– Кому вы сказали, что Леонид Андреевич едет в Бережки?

– Всем, кто был в доме.

– Прислуге тоже?

– Зачем? – удивилась Эвелина Вячеславовна.

– А как же торжественный ужин? Надо ведь было сказать повару, чтобы постарался.

Петровская смешалась. Потом сказала:

– Леня был непривередлив в еде. Это был бы обычный ужин.

– Но объявление, которое он хотел сделать, необычное. Так?

– Это дела семейные. К убийству моего сына не имеют никакого отношения.

– А за что его, по-вашему, убили?

– Как у вас говорят: это связано с бизнесом. Леня активно подключился к строительству коттеджного поселка в Крыму.

– О! Это интересно! Деловыми связями и контрактами Леонида Андреевича не я занимаюсь.

– А чем вы занимаетесь?

– Мне ваша внучка очень уж понравилась, – Евгений вспомнил о почти уже проваленном задании.

– Полина? Боюсь, что у вас нет шансов, – неожиданно улыбнулась Эвелина Вячеславовна.

– Нет, что вы! Я об Алле.

– Не смешите меня. Алла очень умная девушка. Я бы даже сказала – чрезвычайно умная. Здесь шансов еще меньше. И вряд ли она могла вам понравиться.

– Это еще почему?

– Она к этому не стремится. Нравиться. Наверняка язвила, высмеивала, пыталась уколоть побольнее.

Снегин почувствовал, что розовеет.

– И все же я попробую. А вдруг? Дело передали в главк…

– Кому, простите?

– В Главное областное управление Следственного комитета.

– И потому вы меня с таким пристрастием допрашивали?

– Извините. У меня права такого не было, чисто из любопытства.

– Карьеру делаете?

– Нет. Больно уж дело громкое. Оружие редкое. Уж очень все необычно. И то, что вы рассказываете, тоже. Как-то все… странно.

– Извините, я устала. – Петровская закрыла глаза. Снегин понял, что больше ничего не добьется. Ну не хочет говорить Эвелина Вячеславовна, зачем так срочно вызвала сына в Бережки.

О том, что он едет, знали обе ее внучки, сноха и некая Катя. Похоже, приживалка. Петровский наверняка еще кому-нибудь сказал. Он сделал пару звонков уже из машины, по дороге в Бережки. Суд наверняка уже рассмотрел запрос следователя о том, чтобы рассекретить персональные данные бизнесмена. На это уходит не больше суток. Скоро распечатка всех звонков Петровского в последний день его жизни у следствия будет. Кому звонил Леонид Андреевич и кто звонил ему. Но вот о чем говорили…