Глава 4

Московский поезд приходил в Чацк утром, в половине десятого. Уже в девять вокзал был полон. Банк «Счастливый» сегодня открывался только в полдень, о чем клиентов оповещало объявление на входной двери.

Сергей Валерьевич Шелковников почему-то решил, что как вы лодку назовете, так она и поплывет. И торжественная встреча с помпой, чуть ли не с оркестром смягчит Квашнина. Медные трубы пропоют «Славься вовеки, наш солнцеликий», Мартин отчитается о делах в чацком филиале, так, как он это умеет. Скрыв промахи и подчеркнув успехи, сколь бы малы они не были. Квашнину покажут город, в котором он никогда еще не был. Черный «Майбах», который уже стоял у вокзала, шокируя аборигенов, проедет по главной улице Чацка в сопровождении почетного эскорта. Все сотрудники банка, у которых были машины, приехали на вокзал на них. Так и губернатора области не встречали.

Квашнин отобедает в обществе руководства банка, потом отдохнет, и вечером в честь важного гостя будет дан банкет. Ресторан, лучший в Чацке уже заказан. Ну а завтра довольный приемом Василий Дмитриевич займется делами. Но впечатление о городе и о руководстве чацкого филиала банка «Счастливый» уже будет составлено. Оно, руководство, сделало все возможное, чтобы кражи из ячеек предотвратить.

В общем, типичная провинциальная логика, которая с москвичами не работает, как скептически думал Бобров. Они могут сегодня сидеть с человеком за одним столом, называя его лучшим другом, а завтра написать на этого друга донос, коли будет личная выгода. И Бобров с горечью вспоминал Карена. Москва – это город беспринципных, которые, единственные, здесь процветают. А если они у тебя сохранились, эти принципы, то тебя быстренько выпихнут в какой-нибудь Чацк.

Тем не менее, сам Бобров на вокзал тоже приехал. Его машина стояла на парковке, вымытая и отполированная до блеска. Ему было стыдно, что он такой же холуй, как и все, и тоже хочет увидеть легендарного Квашнина. Быть может, попасться ему на глаза и заработать пару очков. Квашнин об Андрее Боброве наверняка наслышан, от того же Карена. А вдруг захочет вернуть в Москву? Боброва жег стыд за то, что он так думал, но на вокзал он все-таки приехал. Вернуться в Москву было его заветным желанием, после того, как женитьба на Нине не состоялась. Теперь Бобров хотел убежать от нее, и от проблем, связанных с Чацком.

Последним на вокзал приехал Мартин. Он, единственный, был невозмутим. Более того, на его обезьяньем лице застыла презрительная гримаса. Мартин, как от мухи, отмахнулся от кинувшегося к нему Шелковникова и направился прямиком в буфет.

– Мартин, ну так как? – умоляюще сложил руки директор банка. Холеное лицо Шелковникова было бледно от страха, губы тряслись. – Готов наш отчет? – и он угодливо забежал перед Мартином, умоляюще заглядывая в его ледяные голубые глаза.

– Не суетись, Сережа, – Мартин брезгливо оглядел пыльную витрину и спросил у буфетчицы: – Пиво есть?

– Ты собираешься пить, зная, что весь день придется быть с Квашниным?! – пришел в ужас Шелковников. – Мартин, я тебя умоляю!

Никто не звал Мартина по имени: Андрей Борисович. Он был настолько велик, что не нуждался в этом.

– Кружку «Жигулевского», – скомандовал Мартин, не обращая никакого внимания на стенающего директора банка. – Вы все идиоты, – изрек он, и придвинул к себе пиво. – На … ему ваш отчет. Ему надо знать, кто ворует деньги. Ему губернатор позвонил. А тому Шамсутдинов. Да не суетись ты, – осадил он вскинувшегося, было, Шелковникова, – Готов отчет. Только я готов спорить на штуку баксов, что Квашнин его даже читать не станет. Будешь держать пари? – и он в упор посмотрел на директора банка.

– В Чацке не найдется глупца, который стал бы с тобой спорить на деньги, – пробормотал тот. – Потому что ты всегда выигрываешь.

– Вот и не суетись, – и Мартин принялся за пиво.

Бобров невольно пришел в восхищение. Вот человек! С его талантами мог бы и в Москве преуспеть! Ведь он финансовый гений! И выдержка железная. Он, единственный, никого и ничего не боится. Всех можно заменить, кроме Мартина. А он торчит в Чацке. Человек-загадка. Никто и никогда не видел его по вечерам. Нигде. Такое ощущение, что Мартин оборотень, который с наступлением темноты превращается в вурдалака и идет ночевать на кладбище. Или еще в кого-нибудь. Может, в будущее перемещается. Изобрел машину времени, и ночи напролет шастает из эпохи в эпоху. Ему все одно, что Москва, что Чацк. К его услугам новые миры!

И тут Бобров увидел в окно Нину, которая вместе с матерью и отцом прогуливалась по перрону. Тут же была и Шурочка. Но ее присутствие как раз было понятно: она работает в банке. А вот что здесь делает Нина, у которой началась весенняя сессия? Она должна сейчас сдавать зачет, или готовиться к нему. Вместо этого Нина приехала на вокзал.

«Торопится попасться Квашнину на глаза. Кто знает, сколько времени он пробудет в Чацке? Вот Зиненки и суетятся», – с неприязнью подумал Бобров.

После того, как он в субботу напился, они с Ниной были в ссоре. Наутро, когда Бобров продрал, наконец, глаза, и вышел на веранду, чтобы выпить кофе, его там встретила только Бетси. Которая ласково спросила:

– Проснулся? Тебе только кофе или ты будешь завтракать? Могу приготовить омлет, – с готовностью сказала она.

– Спасибо, не надо. Только кофе. А где все?

– На речку пошли.

– Купаться?! Так ведь вода еще не прогрелась!

– Мама в огороде, папа в саду, прибирается. Стас с утра пораньше поехал по квартирному вопросу Квашнина. Ему в семь позвонили. А Шурочка с Олегом решили прогуляться к реке.

– А Нина? – осторожно спросил Бобров.

– За ней заехали Протопоповы. Зина попросила мою сестренку оценить свадебное платье.

– Почему меня не разбудили? – ревниво спросил Бобров. – Я бы тоже поехал.

– К портнихе? Андрей, ты что, совсем ничего не помнишь? – с жалостью посмотрела на него Бетси.

Сейчас, когда у нее были печальные глаза, она казалась почти хорошенькой.

– Я ей нахамил, да?

Бетси вздохнула. Бобров одним глотком допил кофе.

– Мне надо ехать, – сказал он с трудом. Голова гудела, во рту было сухо, язык еле ворочался.

– С тобой все будет в порядке? – внимательно посмотрела на него Бетси. – Если хочешь, то я…

– Не надо, Лиза, – Бобров посмотрел на нее с жалостью. Он давно обо всем догадывался, но дружба не может заменить любовь. Она вообще ничто не может заменить, дружба это чистый продукт, который ни с чем нельзя мешать. Иначе он превращается в яд.

Весь день Бобров тщетно пытался дозвониться до Нины. Та или сбрасывала его звонок, или была недоступна. И вот он увидел ее в окно, сидя на вокзале. Куда приехал вместе со всеми встречать Квашнина. И решил все выяснить. В каких они теперь отношениях? Это разрыв или как?

Первой его опять-таки заметила Анна Афанасьевна. Которая сказала:

– Нина, Андрюша пришел.

Бобров понял, что его все еще держат «про запас». Нина может Квашнину и не понравиться. В Москве хватает красавиц, и все они уже успели в столице пообтесаться. Квашнин, который находится в активном поиске, может просто-напросто взять любой глянцевый журнал и ткнуть в него пальцем. И его с понравившейся девушкой сведут. Или зайти в Инстаграм, где полно такого рода предложений.

Увидев Боброва, Нина сделала вид, что надулась. В искренность ее чувств Бобров не верил. Девушка, которая пришла на вокзал, чтобы попытаться продать себя мультимиллионеру, не может обижаться. Она со своими лучшими чувствами уже договорилась. У них есть цена: у стыдливости, целомудренности, разборчивости, в общем, у всех, без исключения. Нина и разоделась, как продажная женщина: в мини-юбку, кофточку с глубоким декольте, и туфли были на каблуках. Если раньше их разница в росте была почти незаметна, то теперь Бобров оказался ниже Нины на полголовы. И почувствовал себя униженным. И накрашена Нина была, как для ужина в ресторане. Ей это не шло. А, может, она и пришла сюда в таком виде, рассчитывая на приглашение в ресторан?

– Привет, – вымученно улыбнулся Бобров. И кивнул на киоск с мороженым: – отойдем?

– Нам не о чем говорить! – вскинула подбородок Нина.

– Можешь объяснить, чем я уж так тебя обидел? – тихо спросил Бобров. У него до сих пор болела голова.

– Ты даже не помнишь, что было! Надо же так напиться!

– С мужчинами это случается, – пробормотал Бобров. Нина, похоже, пыталась устроить ему сцену.

– Я знаю, на что ты обиделся! – сверкнула глазами Нина. – Тебя задело то, что все мы восхищались Квашниным. Он преуспел, а ты нет. И ты ему завидуешь.

– Я слишком мало его знаю, чтобы завидовать, – не удержался Бобров.

– Нет, ты завидуешь! Тебя вынудили уехать из Москвы! И ты поехал!

– Ты хочешь, сказать, что я трус? – Бобров похолодел.

Нина интуитивно поняла, что сказала лишнее, и пошла на попятную:

– Ты странный человек, Андрей. Я никак не могу тебя понять. Ты сам не знаешь, чего хочешь.

– А ты знаешь? – он в упор посмотрел на Нину.

– Я обычная женщина. И хочу того же, чего и все: дом, семью. Детей хочу. И не хочу считать копейки. Да, не хочу! И что в этом такого ужасного?

– То есть, ты хочешь не просто дом, а дом, полную чашу? Не просто мужа, а мужа успешного? Не просто детей, а лучших детей? – подчеркнул Бобров. – Чтобы все сказали: Нина Зиненко с детства была лучшей, и она получила все самое лучшее. Полностью оправдала наши надежды. Вот чего ты больше всего боишься: не оправдать надежды своих родителей и земляков. Ты слишком на виду. Ты, можно сказать, знамя Чацка. Тебе нельзя упасть в грязь. Скажи, ты видела Квашнина? – внезапно спросил он.

– Видела фото в Инете.

Бобров расхохотался.

– Твой энтузиазм угаснет, как только вы окажитесь лицом к лицу. До сих пор к тебе относились с уважением.

– Мне постоянно делали грязные намеки! – вспыхнула Нина.

– А ты, зная себе цену, ждала предложения, от которого невозможно отказаться. Что ж… Решай сейчас. Когда ты снова постучишься в мою дверь, я тебе не открою, учти. Я тебя предупредил.

– Да что ты о себе возомнил! – вскипела Нина. – Ты…

Ее слова заглушил гудок: поезд, на котором ехал Квашнин, подплывал к Чацкому вокзалу. Услышав гудок, Нина с Бобровым инстинктивно друг от друга отпрянули. Бобров понял, что не след в одиночку стоять на перроне и поспешил смешаться с другими сотрудниками банка, которые, услышав гудок, дружно высыпали на улицу.

Нина одернула юбку и, напротив, сделала пару шагов вперед. Бобров посмотрел на нее с жалостью. Теория теорией, а практика практикой. Порядочной девушке не так-то просто себя продать. Особенно такому уроду, как Квашнин. Нина в любом случае погибнет, вопрос, где останется существовать ее опустевшая оболочка, здесь, в Чацке, или в Москве? Станет Нина пить или подсядет на кокаин? А, может, просто, забудется бесконечным шопингом, переселившись в бесчисленные зеркала, отражающие ее пустые глаза и безупречную фигуру?

Все это Бобров успел подумать, пока поезд сбавлял ход, сегодня как-то особенно торжественно и плавно. Едва локомотив остановился, к вагону СВ кинулся Шелковников. За ним, не спеша, двинулся Мартин. Кроме них в вагон никто не зашел…

Квашнин ждал их в купе, дверь которого была распахнута. Кроме него в вагоне СВ никого больше не было. Поскольку все купе занимал огромный Квашнин, Шелковников и Мартин остались стоять в проходе. Какое-то время Квашнин, молча на них, смотрел, потом также молча, кивнул.

– С приездом, Василий Дмитриевич, – угодливо сказал Шелковников.

– Здесь тепло, холодно? – отрывисто спросил Квашнин.

Он был в костюме, сто процентов сшитом на заказ. Квашнин был невероятно толст, узел галстука упирался в жирный подбородок с тройной складкой, живот казался необъятным. Коротко остриженные рыжие волосы полностью открывали оттопыренные, усыпанные веснушками уши. Щеки тоже были усыпаны веснушками. Кожа у Квашнина была бледная, нездорового вида. По всем признакам у него был сахарный диабет. Он смотрел в окно поверх плеча Шелковникова. И спрашивал про погоду.

– Тепло, Василий Дмитриевич, – хихикнул Шелковников. – Вы нам солнышко из Москвы привезли.

Квашнин перевел взгляд на стоящего за его плечом Мартина и спросил:

– Как у нас дела?

Тот оттер тощим плечом Шелковникова и, шагнув в купе, протянул Квашнину тоненькую папку. Тот с безразличным видом взял ее, вздохнул и посмотрел на дверь. Шелковников с Мартиным посторонились, и Квашнин в два шага очутился у окна. Роста он был огромного. Теперь директор банка и его зам оказались в купе, а Квашнин уставился на раскинувшийся за окном разлапистый Чацкий вокзал, похожий на беспородную дворнягу. Осыпавшаяся местами штукатурка, словно выстриженная лишаем шерсть, слезящиеся глаза окон с бельмами грязи и покорность судьбе. И вдруг в полусонном взгляде Квашнина впервые появился интерес.

Мартин принялся на память бубнить цифры, которые были в папке.

– Кто эта девочка? – внезапно прервал его Квашнин.

Шелковников сунулся к окну и с явным облегчением от того, что может ответить на заданный вопрос, потому что он не касается банковских дел, сказал:

– А, это Нина Зиненко, дочь нашего старшего экономиста.

– Хорошенькая.

Мартин опять забубнил, Шелковников незаметно вытер выступивший на лбу пот. Квашнин, не отрываясь, смотрел в окно.

– Как говоришь, ее зовут? Нина? – опять перебил он Мартина.

– Да, – кивнул Шелковников. – Вечером будет банкет, и она…

– Тоже будет там? – живо обернулся к нему Квашнин.

Он словно проснулся.

– Поскольку ее отец и сестра работают в нашем банке… – Шелковников замялся, подбирая слова. Надо же, чтобы все выглядело пристойно, а не как сводничество. – К тому же Нина – Мисс Чацк.

– Как-как?! Мисс Чацк?! – Квашнин гулко расхохотался. – Ладно, идем, – сказал он, вытерев выступившие от смеха слезы, и сунул папку с отчетом, которую так и не открыл, Шелковникову. Мартин посмотрел на директора банка с усмешкой: а я что говорил?

Народ, стоящий на перроне, замер, увидев появившуюся в дверях вагона слоновью тушу. Никто не видел Квашнина воочию и даже не представлял себе, что он так огромен. Возникла пауза, во время которой к подножке, по которой медленно, подолгу задерживаясь на каждой ступеньке, начал спускаться на перрон Квашнин, подскочил маленький юркий человечек. Он был похож на крысу, и рядом с гигантом Квашниным казался незаметным. Тем не менее, Квашнин сначала посмотрел на него, и, уловив какой-то им одним понятный знак, ступил, наконец, на перрон.

Взгляд его снова сделался сонным. Он смотрел на толпу собравшихся ради него людей, и, казалось, никого не замечал. Равнодушно ответил на приветствия, одним кивком, общим для всех, и сморщился, глядя на выщерблены в асфальте. Весной дороги в Чацке, и вообще, весь переживший зиму асфальт оставляли желать лучшего.

– Дыра, – вздохнул Квашнин и направился к выходу, у которого его ждал «Майбах» с персональным водителем.

Народ почтительно расступился. Квашнин шествовал по Чацкому вокзалу, как идол, не меняя выражения лица, которое словно застыло в презрительной гримасе. Бобров заметил качнувшуюся вперед Нину и ее огромные глаза. Ужас, смешанный с благоговением. Ведь по перрону нищего провинциального Чацка шел долларовый мультимиллионер! Владелец особняка в Барвихе и яхты в Венеции! Но он был так уродлив с этими своими веснушками, толстой шеей и огромным животом. Чудовище, у которого в кармане лежали ключи от Нининого рая, и которое, увы, так и не превратится в прекрасного принца, сколько его не целуй. К тому же Василий Дмитриевич выглядел на свой возраст, а было ему за пятьдесят. Нина, которой недавно исполнилось двадцать, и которая берегла себя, как она думала, для Боброва, невольно пришла в ужас от одной только мысли, что это чудовище приблизится к ней. Но назад дороги не было.

Бобров невольно втянул голову в плечи. Ему было стыдно за всех людей, собравшихся здесь, за Нину, за Шелковникова, обычно такого важного, а сегодня похожего на провинившегося школьника. Да что они все знают о Квашнине?! В Москве он один из многих, есть люди и побогаче, не говоря уже о влиянии. Но здесь, в Чацке, таких нет вообще.

В «Майбах» вместе с Квашниным и бессловесным человечком-крысой сели Шелковников и Мартин. Последний с явной неохотой, но Квашнин обращался большей частью к нему.

– В гостиницу, – велел Квашнин, и Шелковников не посмел спорить.

Достопримечательности Чацка они покажут важному гостю позже.

– А почему за нами едет столько машин? – недовольно спросил Квашнин.

– Сотрудники банка почли за честь нас сопровождать, Василий Дмитриевич, – угодливо сказал Шелковников.

Мартин сморщил обезьянье лицо, что обозначало улыбку.

– Их слишком много. А кто остался в банке?

– Мы еще не открылись, поэтому все здесь, – Шелковников уже понял, что сделал глупость.

– Вы что, идиот? – развернулся к нему всей тушей Квашнин. – Немедленно всех завернуть! Отправить на работу! И вы тоже туда езжайте! Петя, останови.

«Майбах» плавно затормозил.

– Все – в банк, – тихо, но голосом, в котором звенел металл, отчеканил Квашнин. – Я тоже там буду через два часа. До вечера уйма времени. Начнем сегодня же, – жестко сказал он.

– А как же банкет? – умирающим голосом спросил Шелковников, который трясся от страха. Он уже понял, что может потерять должность. – Отменить?

– Зачем же отменять? – Квашнин внезапно смягчился. – Я хочу выступить перед работниками банка с речью. Пусть послушают, им полезно. И эта пусть там будет. Как ее? Э-э-э… Нина.

Шелковников с Мартином вышли из черного «Майбаха» прямо на обочину, где их подобрал водитель служебной машины. В отель на своем стареньком «Ниссане» поехал только Свежевский, опережая «Майбах» Квашнина. Остальные отправились в банк.

– Всем занять свои рабочие места, – срывающимся голосом скомандовал Шелковников. Руки у него тряслись.

– Не ссы, Сережа, – хлопнул его по плечу Мартин. – Не все так ужасно. А, молодец, мужик, – неожиданно похвалил он Квашнина. – Хватка есть. С воришкой он разделается быстро. Недолго тому осталось.

В операционном зале, где сотрудники ждали указаний шефа, наступила гробовая тишина. Для кого-то из них, действительно, повеяло могильным холодом. Запустился обратный отсчет, потому что, высадив из машины местных, Квашнин повернулся к человечку-крысе:

– Что скажешь, Ленчик?

– Дело на три дня, Василий Дмитриевич, – уверенно сказал тот.

– А ты не торопись, – улыбнулся Квашнин. – Я хочу развлечься.