«Это сихр, – в ужасе подумал паж. – Колдовство, черная магия. Ходжа использует могущество джиннов! Недаром его называют Джинджи-ходжа! Запретная магия, дьявольская. Это великий грех! Валиде должна знать…»

Он отступил, согнувшись в низком поклоне и пряча от колдуна глаза, в которых застыл ужас. Ходжа стукнул согнутыми пальцами в массивную дверь, которую тут же услужливо распахнули перед ним стражники. Стоящая за дверью валиде протянула ходже мешочек с золотом.

– Храни вас Аллах, валиде, – в голосе ходжи была насмешка. – Надеюсь, мои покои все еще свободны? Ведь я Наставник Повелителя, мюдеррис в медресе Сулеймание и кади Галаты. Сиятельная валиде все еще нуждается в моих советах? – вкрадчиво спросил он.

Кёсем-султан через силу нагнула гордую и все еще красивую голову:

– Во дворце Топкапы вам рады, Джинджи-ходжа.

Когда колдун ушел, она резко повернулась к дверям султанских покоев:

– Исмаил!!!

И тут же из спальни раздался надтреснутый голос Повелителя:

– Исмаил!

Валиде отступила. Сегодня для нее был плохой день. Джинджи-ходжа опять победил. Но война была объявлена. Кёсем-султан никогда не отступала. Не собиралась и на этот раз. Любимый паж Повелителя ей поможет. Все любят золото, и мальчик не исключение…

* * *

– Принеси мне воды, Исмаил, – хрипло сказал султан.

Он долго и жадно пил, потом ичоглан аккуратно и нежно промокнул мягкой душистой тканью щеки и бороду султана.

– Какие приказания будут у моего повелителя?

– Я хочу женщину.

– Прикажете позвать Турхан-султан?

– Нет! Не ее! Она совсем помешалась на сыне! Только и говорит, что о мальчишке! Не будь он еще щенком, я приказал бы его задушить. Я знаю, мать и старшая хасеки хотят посадить на трон Мехмеда!

– Повелитель…

– Позови наложницу. Девственницу.

– Прикажете, чтобы ее выбрала валиде?

– Нет! Ты.

– Мне запрещено входить в гарем, о великий султан, – низко склонился паж.

– Да, я вспомнил… Кизляр-ага пусть выберет девушку и велит ее подготовить.

– Как прикажет повелитель, – ичоглан поклонился еще ниже и стал пятиться к дверям.

– Стой! – велел ему Ибрагим.

Паж замер.

– Иди сюда, – позвал его султан. Исмаил осторожно приблизился. Он увидел, что зрачки у повелителя расширены, отчего глаза его кажутся бездонными, как ледяные колодцы. Это действовал наркотик. Исмаил невольно почувствовал, как от страха леденеют руки. – У тебя красивое лицо. И голос приятный. Скажи, ты уже был с женщиной?

– Нет, повелитель. Я служу своему султану день и ночь.

– Сколько девушек наверняка об этом пожалели, – насмешливо сказал Ибрагим. – Вот тебе моя награда: я пришлю тебе одну из моих наложниц. Все равно я собирался ее казнить. Она была хороша, пока не стала дерзить. И перед смертью я ее награжу. Ты проведешь с ней ночь, она научит тебя всему. А ей есть чему научить девственника. А потом ты сам зашьешь ее в мешок и отдашь черным евнухам, которые бросят ее в Босфор. Сделаешь? – и султан требовательно посмотрел на юношу. – Подними глаза! Смотри на меня!

Ичоглан посмотрел на султана сквозь свои огромные и длинные ресницы, словно через паранджу, стараясь, чтобы его взгляд не был дерзким:

– Я сделаю все, что прикажет мой султан.

– Какие у тебя красивые глаза! Будь ты девчонкой, я бы тебя поимел. Впрочем, ты слишком уж тощий.

Ичоглан низко нагнул голову, погасив улыбку. Все знали о склонности султана к пышным женским формам.

– Ступай, – милостиво кивнул Ибрагим. – Завтра расскажешь мне, громко ли девчонка кричала, когда ее зашивали в мешок.

… Она кричала громко, но сначала от страсти. Наивная девушка вдруг подумала, что ее хотят отпустить. Выдать замуж, как это было заведено в султанском дворце, когда наложница наскучила Повелителю. И этот юный красавец, о счастье! Достанется ей в мужья!

Ей было всего семнадцать, глупышке. Маленькой девочкой ее привезли во дворец, где сделали из нее усладу для властелина, научив всем тонкостям плотской любви.

Исмаил не сдерживал себя, главная ценность наложницы – ее влагалище влажное и узкое, несмотря на то что девушка давно уже не была девственницей. Рабынь султана тренировали часами, заставляя танцевать, не расплескав ни капли жидкости, впрыснутой во влагалище, и только сдав нелегкий экзамен, они бывали допущены к ложу Повелителя.

Любимый ичоглан султана тоже держал сейчас экзамен. Женские чары не должны быть сильнее преданности правящей династии. Чувствуя, как в нем взрывается очередной фейерверк, так что низкий потолок маленькой убогой комнаты становился похож на небо, усыпанное звездами, Исмаил старался не думать о том, что будет утром.

– Еще… еще… – стонала девушка, беспрерывно гладя его мускулистую спину и плечи и не стесняясь слезинок, то и дело катящихся по ее щекам. Слезы счастья от неимоверного наслаждения. Она первая у этого красивого юноши, который познал сегодня женщину. Разве можно такое забыть?

Он заставил себя смотреть ей в лицо, когда открыл загодя приготовленный мешок.

– Что это? – в ее светлых глазах застыл ужас.

– Полезай.

– Зачем? Не-ет… – она наконец поняла и упала на колени. И заплакала теперь уже от страха. Ее трясло. Из открытого кожаного мешка на девушку смотрела смерть. – Исмаил, спаси меня, спрячь! Султан ничего не узнает! Заплати евнухам, дай им золото! Я тебе все отдам! У меня много золота! Я хочу жить!

Он не выдержал и ударил ее в висок, сильно и точно, чтобы девушка потеряла сознание. Его учили таким ударам. После чего засунул ее в мешок и стукнул в дверь. Евнухи словно ждали. Исмаил понял, что за ним следили всю ночь. Он только что выиграл у судьбы главный приз: жизнь. Поддайся он мольбам султанской наложницы, в Босфор полетели бы два человеческих тела. И он сейчас судорожно рвал бы ногтями кожу, стоя на дне в затянутом мешке, набитом камнями, и пытаясь выбраться. А его легкие стремительно наполнялись бы водой. Завтра о нем уже никто бы не вспомнил.

… Султан Ибрагим провел эту ночь гораздо хуже. Девушка, которую выбрал для повелителя глава черных евнухов кизляр-ага, Ибрагиму не понравилась. Она была слишком уж старательной. Как ее учили, едва войдя в двери султанских покоев, упала на колени и поползла к ложу, на котором возлежал правитель. После чего долго целовала край этого ложа, не решаясь припасть даже к одежде самого султана. Слишком робкая, слишком послушная. И тощая. Да, тощая, хотя наложница далеко не была худышкой. Ибрагим злился от того, что никто не хочет его понять, ни мать, ни кизляр-ага. Мол, женщине не обязательно иметь грудь. Вся ценность наложницы ниже пояса.

Там, как и всегда, было влажно и сладко. Хотя не так уж и влажно, напуганная девчонка не смогла сделать все так, как ее научили. Она боялась. Главным образом не угодить и лишиться возможности и дальше приходить на хальвет. А ведь ее подготовили. Ибрагим едва сумел кончить. Последнее время – это случалось с ним все чаще, не помогали даже проверенные средства из богатого арсенала Джинджи-ходжи.

Он привычно скосил глаза на толстую эфиопку, высоко поднявшую факел в изголовье султанского ложа. Та, словно обо всем догадавшись, выпятила пышную грудь. Султану нельзя брать черных наложниц, у членов династии кожа должна быть светлой, потому в такой цене европейки. Но Ибрагим предпочел бы сейчас чернокожую толстуху-служанку белобрысой девчонке, которая неумело изображала сегодня ночью страсть.

Она стонала так громко, что Ибрагим разозлился. Все ложь и притворство. В огромном дворце ему не с кем поговорить по душам, кроме Джинджи-ходжи. Султан давно уже не занимается государственными делами, с тех пор как мать и ходжа только и делают, что стараются его развлечь. Но делают они это скверно.

…– Ты можешь идти, – наложница поспешно встала, подхватив одежду, но тут же опустилась на колени и задом поползла к дверям, изо всех сил стараясь, чтобы повелитель не увидел ее округлые ягодицы.

Ибрагим отвернулся. Скверное утро. В душе пустота, страх ушел, но она ничем не наполнилась. А тело устало, но это не та приятная усталость, которая любое утро делает прекрасным. Скорее физическое истощение, причем напрасное. Хоть бы она забеременела, эта девчонка, и этой ночью он, османский султан, потрудился не зря.

Как только наложница вышла за дверь, в султанских покоях неслышно появился огромный кизляр-ага. Двигался он удивительно тихо для своего роста и веса. Словно гигантская черная кошка. У него были вывернутые губы, на которые султан всегда смотрел с интересом: только чернокожие могут быть так уродливы. Огромный приплюснутый нос, маленькие глазки, зато массивный подбородок, и, слава Аллаху, ушей под чалмой не видно. Они, скорее всего, также уродливы.

– Повелитель доволен? – низко склонился кизляр-ага.

– Пошли ей подарок, – сквозь зубы сказал султан. – Если Аллаху будет угодно, родится еще один шехзаде.

– Бисмиллях! – воздел огромные черные руки кизляр-ага.

– Позови Исмаила. Он жив?

– Повелитель приказал избавиться от мальчишки, если он попытается сбежать вместе с наложницей…

– Ну? – Ибрагим нетерпеливо подался вперед.

– Он выдержал экзамен. Хотя… – кизляр-ага заколебался.

– Я хочу знать все! Говори!

– Он оглушил ее, перед тем как засунуть в мешок. Не смог слушать отчаянные крики женщины. Значит, сердце у мальчика еще не очерствело.

– Сколько ему?

– Семнадцать, Повелитель, – прошипел черный евнух, который ненавидел смазливого пажа.

– Пусть живет. Через год я устрою ему новое испытание. А пока позови его. У него красивое лицо и приятный голос. Я достаточно смотрел на тебя, моему взгляду надо отдохнуть, – и султан хрипло рассмеялся.

– Мое уродство смешит ваших наложниц, о Повелитель, – нашелся кизляр-ага. – Будь я красавцем, таким как Исмаил, разве вы смогли бы доверить мне гарем?

– А ты неглуп. Ступай. Пусть придет мальчишка. Хотя… Сегодня ночью он стал мужчиной. Я хочу спросить: каково это?

«Щенок напрасно думает, что все закончилось», – насмешливо подумал кизляр-ага, когда за ним закрылась дверь султанских покоев. Глава черных евнухов давно уже хотел избавиться от Исмаила. Султан явно выделял из всех своих пажей этого ловкого юношу и постоянно держал его при себе. Нельзя допустить, чтобы влияние Исмаила на Повелителя только росло.

«Если он глуп, то сейчас станет хвастать своей мужской силой. Евнухи старательно сосчитали, сколько раз женщина была удовлетворена. Повелитель давно уже испытывает неуверенность перед хальветом. Услышав о постельных подвигах своего пажа, султан разозлится. Исмаил сам выроет себе могилу».