Читать книгу «Теща Франкенштейна» онлайн полностью📖 — Натальи Александровой — MyBook.
cover

Мы с Бонни переехали в этот район совсем недавно и еще не успели его как следует изучить. Раньше мы с ним жили тоже на Васильевском острове, в чужой квартире, в которую я попала совершенно случайно, взявшись поухаживать за Бонни[1]. Я тогда находилась в процессе развода с мужем, и своего жилья у меня не было. Теперь, к счастью, все это осталось позади, и в итоге всех этих неприятностей (я имею в виду мужа и развод) мне досталась отличная двухкомнатная квартирка. Ну, то есть, разумеется, нам с Бонни, потому что его я оставила себе и ни за что никому не отдам. Потому что, хоть он и непослушный, огромный, прожорливый, невоспитанный, легкомысленный, приставучий, шумный, безалаберный, неаккуратный (при желании могу подобрать еще с десяток подобных эпитетов), я его все равно очень люблю.

Чуть не забыла сказать, что Бонни – пес дивного золотисто-песочного цвета и весит больше шестидесяти килограммов. И при таких габаритах очень любит проситься на ручки (на моих коленях помещается только его огромная лобастая голова, но выдержать могу недолго, от силы минут восемь…).

Двухкомнатная квартира привлекла меня своим расположением. Сами посудите, для Бонни с его размерами поместиться в обычной двушке очень проблематично. Эта же квартира находилась в небольшом, заново отремонтированном двухэтажном домике, на Васильевском острове таких много.

В особнячке было два входа, один сделал себе сосед, он купил две квартиры, находившиеся одна под другой, у него получилось два уровня. Он обнес территорию вокруг дома каменным забором и устроил внутри место для машины и цветники. К нашей стороне дома тоже примыкал крошечный садик, огороженный простой сеткой-рабицей. Летом там росли лопухи, лебеда и крапива, сейчас, весной, все это только набирало силу. Но я поклялась себе, что устрою из этакого безобразия вполне приличный садик, главное, чтобы Бонни не топтал цветы, а на травке пускай валяется сколько хочет.

Мы с Бонни поселились на первом этаже, квартира наверху пока пустовала после ремонта.

Благодаря такому удачному расположению Бонни много времени проводил на свежем воздухе, разглядывая через сетку окружающий мир. Кажется, ему понравилось новое жилье.

«С тобой хоть на край света!» – заявил он мне при помощи красноречивых глаз и мотающегося хвоста, когда мы с ним осматривали владения перед тем, как подписать договор.

Все прекрасно, только вот место для прогулок, набережная реки Смоленки, было от нас теперь далековато. А жаль, потому что там собиралось изысканное собачье общество, у Бонни нашлось много приятелей и особенно приятельниц. Бонни обожает общаться с особами противоположного пола, и там, возле Смоленки, я имела возможность наблюдать и изучать его круг общения. Сами посудите, не могу же я пустить все на самотек и разрешить моему дорогому Бонни общаться с разными беспородными шавками. А ему только дай волю, за такой «шваброй» побежит – у меня волосы дыбом встанут! Все-таки кобели бывают ужасно неразборчивы.

Как, впрочем, и некоторые мужчины…

Боюсь, что в данном случае так и вышло. Этот своенравный и непослушный тип наверняка учуял в незнакомом дворе какую-нибудь лохматую и хвостатую четвероногую леди не первой свежести и разлетелся к ней с ухаживаниями, как влюбленный телеграфист к сдобной жене городского головы. Как все-таки сложно в наше время воспитывать взрослого ребенка!

Трудно не заметить в большом открытом дворе Бонни с его габаритами, так что я сразу увидела его в углу. И не одного. Со случайной подружкой на этот раз все обстояло не так ужасно – Бонни расточал мужское обаяние вполне симпатичной ротвейлерше. Она принимала его ухаживания благосклонно: неуклюже, но трогательно переступала кривоватыми лапами, помахивала обрубком хвоста и улыбалась во всю пасть.

Рядом с ними стояла довольно приятная молодая женщина, которая выглядела несколько растерянной. Это как раз совершенно неудивительно – при виде моего золотистого сокровища многие люди теряются и не знают, как себя вести. Бонни вообще внушает людям сильные чувства, причем весьма сходные: в основном всем хочется оказаться от него как можно дальше.

– Энджи, пойдем домой, – повторяла женщина. – Энджи, нам пора. Энджи, ну будь умницей!

Собака не обращала на слова хозяйки ни малейшего внимания. Ах, как это мне знакомо!

– Здравствуйте! – сказала я, приблизившись, и ловко подхватила Бонни на поводок. – Какая у вас симпатичная собачка!

– Да, ваш тоже ничего… – вежливо ответила женщина, при встрече двух собаковладельцев полагается хвалить чужих собак, если они, конечно, не дерутся.

– Мы сюда недавно переехали, – продолжала я светскую беседу, – не знаете, где тут место для собачьих прогулок?

– Там есть пустырь, – женщина неопределенно махнула рукой куда-то вдаль, – а в этом дворе гулять можно, пока газоны не разбили и детскую площадку не оборудовали. Дом новый, жильцы потом будут, конечно, недовольны.

Я оглядела новый дом. Высокий, и оконные проемы большие. Кое-где уже висели на окнах нарядные занавесочки, на балконах были сложены строительные материалы, оставшиеся от ремонта. Где-то наверху висел на тросах человек и мыл окна снаружи.

– Энджи, нам пора, – строго сказала женщина и потянула свою ротвейлершу.

– Какое красивое имя – Энджи, значит Ангел, – сказала я и добавила: – Ей очень подходит…

Хозяйка невольно улыбнулась – кто же останется равнодушным, когда хвалят его собаку?

– А полное имя как? – не унималась я.

– Анджелина Джоли, – усмехнулась хозяйка, а ротвейлерша заулыбалась еще шире.

– А это Бонни, – сказала я, потрепав дога по загривку, – теперь будем часто встречаться.

Они торопились уйти, я тоже подхватила Бонни за ошейник, вдруг он вырвался и со всей силы боднул хозяйку ротвейлерши головой в бок. Та повалилась на землю, выпустив из рук поводок.

– Бонни… – возмущенно начала я, но в это самое время мимо пролетело что-то небольшое, но тяжелое. Это было пластмассовое ведро, наполненное грязной водой. Его уронил тот тип, что мыл окна.

Ведро шмякнулось на асфальт и раскололось от удара. К ногам подступила лужа.

– Ты, урод! – Я задрала голову вверх. – Ты соображаешь, что внизу люди ходят? Ведь убить мог бы…

Тут я отметила, что говорю с пустотой. Никого там наверху не было. Тросы, крепления были, но человек на них не висел. Никто не висел. Никого не было. Угу, а ведро само свалилось.

– Скотина! – с чувством сказала я, оглядев залитые грязной водой джинсы. Бонни согласно гавкнул.

Ротвейлерша отбежала в сторону и испуганно смотрела на нас. Улыбаться она перестала.

– Похоже, Бонни спас нас всех от большой неприятности… – Я повернулась к хозяйке собаки, и слова от удивления застыли у меня на губах.

Эта женщина сидела на грязном асфальте и не думала подниматься, у нее просто не было на это сил. Губы ее дергались, зубы стучали, как испанские кастаньеты, глаза едва не вылезали из орбит. Лицо казалось белее листа бумаги.

– Что с вами? – Я сделала шаг и протянула руку, чтобы помочь ей подняться, но она вдруг издала не то вздох, не то всхлип и попыталась отползти от меня в сторону, прикрывая голову руками.

– Спокойно! – сказала я. – Ничего не случилось, все живы и здоровы, бог миловал… Вставайте же!

Она доползла уже до стены дома, но не сделала попытки встать.

– Что, так и будете валяться в грязи? – Я повысила голос, потому что не понимала причины такого поведения.

Ну, допустим, были на волосок от смерти, так ничего же не случилось. Нужно скорее вставать и уходить отсюда. Помыться, почиститься, ванну горячую принять, если уж совсем плохо. На крайний случай можно выпить рюмочку чего-нибудь покрепче (хотя Бонни, как все собаки, такого очень не одобряет).

– Хоть бы собаки своей постеснялись, – продолжала я, действуя жесткими методами. Если человека в несчастье жалеть, то он совсем расклеится, а если держаться строго, то человек соберется и преодолеет слабость. С некоторых пор я вообще сторонница жестких и строгих мер. Жизнь, знаете ли, научила. Одна я на свете, заботиться и трястись надо мной некому.

– Эй ты, кинозвезда, иди сюда! – позвала я. – Приводи в порядок свою хозяйку!

Ротвейлерша подошла несмело, тронула хозяйку лапой и лизнула в щеку. Затем плюхнулась рядом с ней на асфальт и затихла.

– Ну, девочки, так не пойдет! – сказала я и в сердцах пнула ротвейлершу ногой.

Она вскочила с грозным рыком и собралась было меня качественно покусать, однако тут на ее пути появилось неожиданное препятствие в лице, точнее, в морде Бонни. И это был вовсе не тот приветливый и шаловливый дамский угодник, с которым она заигрывала несколько минут назад. Теперь перед ротвейлершей и ее хозяйкой стояла грозная машина для защиты и нападения.

Бонни не рычал, он пока еще глухо вибрировал, чуть подрагивая мышцами. Этого хватило и собаке, и хозяйке. Собака скромно потупилась и отошла в сторону, а хозяйка протянула мне дрожащую руку, прося помочь подняться на ноги.

Она и правда была не в себе, я поняла это, подняв ее и прислонив к стеночке. Иначе бы она снова села на асфальт, эта женщина не притворялась, ее точно ноги не держали.

– Проводи… – пробормотала она, – сил нету…

Оказалось, они живут в этом новом доме. Лифт не работал, и до седьмого этажа я тащила ее буквально на себе.

Квартирка оказалась маленькая и какая-то неустроенная. В прихожей не было даже вешалки, так что пришлось положить куртку на картонную коробку. Коробок вообще было в этой квартире множество, они использовались как мебель и как напольные покрытия, даже подстилка для Энджи была сделана из картонной коробки, а поверх брошено старое детское одеяльце.

– Что так смотришь? – пробормотала моя спутница. – Я тут квартиру снимаю. Дом новый, тут раньше никто не жил, мебели нету…

– Да мне-то что… – Я пожала плечами.

Хозяйка с трудом расшнуровала ботинки и прошла в комнату, я – за ней, потому что в небольшой прихожей вместе с двумя крупными собаками не то что стоять, а даже дышать было невозможно.

Я ожидала, что в комнате меня встретит старая раскладушка, прикрытая газетами. Но там стоял диван – новый, приличный, с кроваво-красной обивкой. И еще кресло-качалка – вот то действительно было преклонного возраста, все поеденное жучком. Подозреваю, что хозяйка нашла его на помойке. Больше в комнате ничего не имелось, кроме большой картонной коробки от телевизора, скорей всего, хозяйка использовала ее вместо платяного шкафа. И еще на стене прямо к обоям была прикноплена репродукция – Серов, «Девочка с персиками». С детства ненавижу эту картину!

Она висела в нашей школе в кабинете завуча. Жуткая была тетка, просто садистка. Ей бы на пятьдесят лет раньше родиться, успела бы в концлагере поработать, по велению сердца. Ученики ее боялись до икоты, что младшие, что старшие. Вызовет к себе в кабинет, уставится прямо в душу бледными рыбьими глазами и молчит. Чтобы не сойти с ума, приходилось смотреть поверх ее головы, а там – «Девочка с персиками». На всю жизнь нагляделась!

– Ты как? – спросила я хозяйку квартиры. – Оклемалась? Мы тогда пойдем?

– Думаешь, я ненормальная? – спросила она.

– Ну-у… – протянула я, – нет, конечно. Просто нервная ты очень, от любого пустяка…

– Ведро, которое могло зашибить насмерть, ты называешь пустяком? – закричала она, и тотчас в дверь из прихожей просунулись две морды, чтобы узнать, все ли у нас в порядке.

– Но ведь не зашибло же! – Я махнула рукой Бонни, чтобы скрылся с глаз, не до него сейчас. Он убрался, весьма довольный. Кажется, у них там налаживались отношения.

– Я потому так распсиховалась, – сказала она слабым голосом, – что это не первый случай. Меня хотят убить, это точно…

Та-ак. Что называется, приплыли. И почему, скажите на милость, я вечно вляпываюсь во всякие истории? Отчего мне всегда больше всех надо? Ну, в этот раз, конечно, Бонечка подсиропил мне такую встречу. Если бы он не погнался за ротвейлершей Анджелиной Джоли, мы бы сейчас спокойно сидели дома и пили чай с бубликами.

Но дело не только в Бонни. Я ведь могла не заводить никаких бесед с хозяйкой собаки. Взяла бы Бонни на поводок и пошла себе, сделав ротвейлерше ручкой.

Конечно, вряд ли у кого получится оттащить Бонни от интересующего его объекта, если он этого не хочет. Но я ведь даже поползновения не сделала!

С другой стороны, если бы не Бонни, ведро вполне могло свалиться этой девице на голову. А она у нее и так не в порядке. Смотрит дико, сама какая-то изможденная, опять же коробки эти картонные… И несомненная мания преследования. Ее хотят убить! Да кому она нужна-то со своими картонными коробками!

– Не веришь… – усмехнулась девица грустно, – думаешь, у меня крыша поехала…

– А ты… ты ничего не принимаешь? – осторожно спросила я, оглядевшись.

Пустых бутылок я в квартире не заметила, но вот насчет таблеток… Все же картонные коробки наводили на некоторые мысли.

– Думаешь, я наркоманка? – прямо спросила девица. – Если бы было все так просто! Впрочем, он скоро и до такого додумается, скажет, что я колюсь и за себя не отвечаю, еще в клинику насильно упрячет…

Внезапно она закашлялась, да так сильно, что на глазах выступили слезы.

– Да не бойся ты! – прохрипела она, видя, что я непроизвольно отстранилась. – Это нервное, у меня бывает… ничего, сейчас все пройдет…

– Может, тебе чайку выпить? – проговорила я, с тоской поглядывая на дверь. Кстати, из прихожей доносились возня и довольное повизгивание, у тех двоих дело было на мази.

– И то верно! – оживилась моя хозяйка. – Пойдем на кухню!

Вот на кухне у нее был полный порядок. Новые встроенные шкафчики, большой стол, вся бытовая техника хорошей фирмы. Очевидно, все это хозяйское, и появилось в результате ремонта. Но шкафы были совершенно пустые – пара кастрюль да пластмассовые банки с кофе и чаем, ну еще пакеты с крупой и сахаром.

– Меня Любой зовут, – представилась хозяйка, – ужас, до чего свое имя не люблю! Люба-Любушка, Любушка-голубушка, Любовь-Любаша… и так далее.

– Тебе ли жаловаться, – вздохнула я, – я вообще Василиса. Удружили родители, нечего сказать. Назвали бы какой-нибудь Таней или Маней, все лучше…

– Не говори! – подхватила Люба. – Мама думала, назовет дочку Любовью, так у нее в жизни будет много любви.

– Ну и как? – поинтересовалась я. – Сбылось?

– Какое там! – Она махнула рукой. – Ошиблась мама! Не жизнь у меня, а сплошная черная полоса!

– Ну, уж и сплошная… – усомнилась я, – так не бывает…

Между делом она выставила на стол две большие щербатые кружки, одну с отбитой ручкой, в простую фаянсовую сухарницу насыпала печенья, а сахар подала вообще в обычной стеклянной банке из-под маринованных огурцов.

Есть люди, которые на полном серьезе утверждают, что им совершенно все равно, из чего есть и пить чай. А также все равно, чем укрываться и занавешивать окна. Некоторые идут в таких утверждениях еще дальше и заявляют, что им все равно, в чем ходить – была бы одежда чистая и удобная. Но таких все же не очень много – выходя на люди, следует озаботиться своим внешним видом, чтобы не показывали пальцами и не крутили этими пальцами у виска.

Да и на работе существует дресс-код, начальник может сделать замечание. Так что в офисе эти люди одеты прилично, а дома можно полностью оттянуться – ходить в грязной майке и пузырящихся на коленях тренировочных штанах, шаркать разношенными шлепанцами, а для тепла надевать шерстяные носки обязательно с дыркой на пятке. И чай они пьют из битых кружек, и салат подают в эмалированном тазике. Никто же не видит!

Скажу сразу, я не из их числа. Я очень большое значение придаю сервировке и декору. И чай из таких битых чашек мне просто в горло не полезет!

Я посмотрела на Любу. Вроде бы с виду нормальная женщина, как же дошла она до жизни такой? Может, все-таки она пьет? Или с головой большие проблемы…

Кофе, разумеется, был растворимый, причем самой захудалой фирмы, вместо чая – дешевенькие пакетики, набитые трухой. Ну, это-то как раз понять можно – у человека трудный период, денег нету. С другой стороны, куртка на Любе была хорошей фирмы, только поношенная, ботинки тоже. И ошейник на собаке дорогой. Стало быть, хозяйка и собака знавали лучшие времена.

– Извини за такое скудное угощение, – сказала Люба, – чем богаты…

Я усовестилась – может, и правда у человека беда, а я тут злопыхаю насчет битых чашек…

– Вот ты смотришь на меня с подозрением, – начала Люба, отпив кофе, – я тебя понимаю, сама бы раньше от такой, как я, шарахнулась.

– Да я ничего… – промямлила я, едва не подавившись коричневым напитком, напоминающим кофе только по цвету.

Однако Любе нельзя отказать в проницательности. Хотя у меня вечно все написано на лице!

– Думаешь, чего я так испугалась того ведра? – продолжала Люба. – Вроде бы случайность… а отчего тогда тот парень пропал?

– Ну… испугался, что и правда ведром попал, и сбежал… – неуверенно сказала я.

– Ага, и как, интересно, он сбежал? По тросам только вниз спуститься можно. Или на крышу… А он снаряжение бросил, оно, между прочим, дорогое…

– Пересидел на крыше, пока мы не ушли, потом все собрал, – сказала я как можно увереннее. – Видит, две бабы горластые, да еще собаки, побоялся с нами связываться, вот и убежал!

– Ну, не знаю… – задумчиво пробормотала Люба, – может, и правда… Хорошо бы во всех случаях так разобраться.

– А ты расскажи! – опрометчиво предложила я. – Авось тебе полегчает…

Нет, ну отчего мне всегда больше всех надо?

Люба отпила кофе и начала обстоятельный рассказ, в котором, откровенно говоря, не было ничего интересного.

Родилась она в маленьком городке, провела там все детство и юность. Жили они с родителями в небольшом деревенском доме, с садом и огородом. В городке были консервный завод, механизированная колонна, где работало большинство мужского населения, две больницы, две школы, автодорожный техникум и медицинское училище. Мама Любы работала в больнице сменной медсестрой, папа водил грузовик.

Когда Любе исполнилось тринадцать лет, отец ее, севши за руль своего грузовика в сильном подпитии, не вписался в поворот на мокрой осенней дороге. Машина перелетела через ограждение и упала в старый песчаный карьер. Пожар удалось потушить быстро – вокруг оставалось еще много песка.

После смерти отца жизнь Любы не очень изменилась, только мама стала еще тише и молчаливее. Вдовство она приняла безропотно, в их городке почти все мужчины не доживали до пятидесяти. Одни, как Любин отец, по пьяному делу разбивались на машинах, другие травились некачественной водкой, третьи прощались с жизнью в результате пьяной драки. Кое-кто умирал от болезней, полученных в результате неумеренного потребления той же водки. Так что Любина мать быстро смирилась со своей судьбой – не одна она такая.

После окончания школы встал вопрос, куда деваться. Выбор у Любы был небогатый: либо – в медицинское училище, либо – ученицей парикмахера. Люба выбрала второе – не могла себе представить, что всю жизнь будет делать уколы и ставить клизмы.

...
6