Эти двое наконец оторвались друг от друга и ушли. Я выскочила из-за занавески и заметалась по спальне в полном смятении. Что они говорили обо мне? Со мной связано какое-то дело. Ясно, что Вадим Валентине никакой не брат, а любовник. Зачем же она привела его в дом и заставила ухаживать за мной? Чтобы отвести глаза собственному мужу? Но зачем вообще тащить любовника в дом? Наставляла бы рога мужу где-нибудь на стороне, а я‑то тут при чем?

Ни на один из вопросов у меня не было ответа, и я решила взять себя в руки, сохранить лицо и незаметно убраться отсюда подобру-поздорову. Теперь буду помнить, что я одинокая работающая женщина с ребенком, красивая жизнь не для меня. Но сначала надо заколоть чем-нибудь юбку, а то вон уже сползает. Я открыла ящик тумбочки, он был весь завален бижутерией. Бижутерия сейчас дорогая, но это все же не драгоценности. Драгоценности, я думаю, Валентина хранит в другом месте. Перебрав всю эту кучу барахла, я увидела брошку, круглую стекляшку в виде паучка. Зеленое стекло, глазки в виде черных бусинок, а проволочные лапки торчат в разные стороны. Дешевка, детская игрушка, такая могла бы заинтересовать мою Аську, зачем Валентина ее хранит? Впрочем, не важно. Эта зараза не обеднеет, если я возьму грошовую брошку.

Использовав паучка вместо булавки, я кое-как заколола юбку, причесала волосы и тихонько выскользнула из комнаты. В коридоре никого не было, но из прихожей слышались голоса, Валентина спрашивала: «Куда она подевалась?» Я не могла сейчас встретиться с Валентиной, она бы все поняла по моему лицу, поэтому я толкнулась в одну из дверей, дверь поддалась, я шагнула внутрь – и оказалась в совершенно другом мире. Это был – девятнадцатый век? Или восемнадцатый? Если девятнадцатый, то самое начало. Посередине комнаты стоял большой круглый стол на звериных лапах, в углу еще один маленький столик, я вспомнила, как он называется, слово всплыло из неизвестных глубин – ломберный, и возле него – два чудесных резных кресла; по стенам были развешаны темные старинные портреты, гравюры, миниатюры в овальных рамках, пейзажи с замками и зелеными холмами, а на одной стене висела такая огромная картина, что ни в какую современную квартиру она бы просто не влезла – метра три высотой и совершенно чудесная: на ней были изображены античные руины, и водопад, и дикий виноград, и все это было такое летнее, сонное, дремлющее…

– Добрый вечер! – раздался за моей спиной тихий детский голосок.

Я обернулась, смущенная, будто меня застали за каким-то неприличным занятием, и увидела маленькую старушку, невероятно подходящую к этой комнате – сухонькая, элегантная, в темно-синем бархатном платье с пышным воротником из желтоватых кружев, с аккуратно уложенными седыми волосами, украшенными черепаховым гребнем; она сидела в глубоком кресле и приветливо улыбалась.

– Вы, наверное, приятельница Валентины?

– Да, простите, я ошиблась дверью…

– Это очень мило с вашей стороны. Ко мне так редко кто-нибудь заходит!

– Какая у вас чудесная комната!

– Спасибо, вы такая милая. Как вас зовут?

– Татьяна.

– И имя у вас хорошее. Сейчас редко называют детей простыми хорошими русскими именами. Или что-нибудь вычурное, иностранное, или если русское, то обязательно – из дворницкой… Впрочем, я, наверное, чересчур старомодна. Не хотите ли чаю?

– С удовольствием.

– Тогда поухаживайте за собой, да и за мной заодно. Чашки вон там, в буфете…

Я посмотрела в указанном направлении и ахнула: в горке стояли такие чашки, что я побоялась бы прикоснуться к ним, а не то что пить из них чай. Тончайшего фарфора, бирюзовые с золотом, расписанные нимфами и амурами, они были так хороши, что я сложила руки в восхищении и замерла, любуясь.

– Ну что же вы, несите их сюда!

– Неужели из такой красоты можно пить чай?

– А для чего же служит красота, как не для того, чтобы делать прекрасной нашу жизнь, такую невообразимо короткую? Тем более, я уверена, что вы будете с ними осторожны, поскольку вы увидели и поняли их красоту. Это Севр, лучший его период – семидесятые годы…

– Какого века? – спросила я, холодея и уже предчувствуя ответ.

– Ну не девятнадцатого же, милая! – возмущенно воскликнула старушка, – Восемнадцатого, конечно!

– Им больше двухсот лет?

– Разумеется. Что же тут такого удивительного? В этой комнате много старых вещей. Я, например. Шучу, шучу, мне немножко меньше. Достаньте четыре чашки, Танечка, у нас будут еще гости.

Я накрыла на маленьком столике в углу, там стоял электрический самовар, уже наполненный водой, заварной чайник и серебряная сахарница. Открылась дверь, вошел Цезарь, держа в зубах поводок, а за ним двигался маленький старичок, почти игрушечный. Замыкал шествие мужчина, открывавший мне дверь. Он держал в руках большое блюдо с пирожными.

– Здравствуйте, Мария Михайловна, дорогая! – обратился старичок к хозяйке комнаты. – Вы сегодня чудесно выглядите.

– Здравствуйте, здравствуйте. Познакомьтесь, Танечка, это мой старинный приятель.

Старичок поставил свою палочку в уголок, протянул мне маленькую ручку и сказал:

– Позвольте представиться – Карамазов Николай…

– Неужели Алексеевич? – не удержалась я.

– Петрович, а батюшка мой действительно был Петр Алексеевич. Так что хотите верьте, хотите нет, а считаем себя потомками, – сказал старичок с гордостью.

Он весь был такой чистенький, аккуратненький, беленький пушок едва прикрывал розовую лысинку, и одет в какой-то маленький костюмчик, наверное, в «Детском мире» покупает.

– А вы, милая барышня? – напомнил он о себе.

– Если вы Карамазов, то меня зовут Татьяна Ларина, – засмеялась я.

Они замолчали, было неловко, подумали, что я так неудачно пошутила, а этот тип с пирожными нахмурился.

– Это правда, меня действительно так зовут. Паспорта у меня нет, уж поверьте на слово.

– Милая, вы мне сразу понравились! – умилилась старушка. – А с Кириллом вы ведь уже знакомы?

Значит, этого типа зовут Кирилл, я улыбнулась ему как можно приветливее. Кирилл откинул плед, и стало видно, что кресло, в котором сидела Мария Михайловна, было инвалидное. Он подкатил кресло к столику, и мы сели пить чай. Старички обращались друг к другу церемонно по имени-отчеству, Кирилл очень предупредительно за ними ухаживал. Выпив чашку, я встала и подошла к Цезарю, который как пришел, так сразу разлегся посреди комнаты, и стало видно, какой он огромный. Мария Михайловна заметила, что это, наверное, от большой площади он так разросся. С разрешения хозяйки я скормила Цезарю сухое пирожное, причем он так и съел его, лежа и глядя мне в глаза с выражением ослика Иа-Иа из мультфильма про Винни-Пуха, а потом подошла к картине. В ней было что-то очень знакомое.

У нас с бабушкой в моем детстве была традиция – каждый праздник Седьмого ноября мы ходили в Эрмитаж. Раньше я думала, что это оттого, что бабушка не любила все эти демонстрации с красными флагами и криками в мегафон «Да здравствует!..» и поэтому спасалась в Эрмитаже, но потом выяснилась, что есть совершенно определенная причина. Оказывается, несколько красивейших комнат Зимнего дворца были открыты для посетителей только седьмого ноября, потому что рядом находилась столовая, где революционные матросы арестовали Временное правительство. Пройти в эту столовую можно было через Малахитовый зал, и пока я с восторгом разглядывала зеленые вазы, колонны и шкафчики, бабушка грустно качала головой. Очевидно, она представляла, как по этому бесценному паркету бежала пьяная матросня, топая сапогами и стуча прикладами.

Как бы там ни было, только седьмого ноября можно было посмотреть и Малахитовый зал, и Синюю спальню, и Малиновый будуар, и Золотую гостиную, а в следующей комнате висели картины, которые в детстве я обожала. Там были сказочные развалины, увитые плющом, как замок Спящей красавицы, старые мельницы, водопады, огромные каменные лестницы с растрескавшимися ступенями, остатки римского храма с колоннами. Картин было много, мне они нравились все. Бабушка смеялась и говорила, что изображена на них вовсе не Италия, просто художник дал волю своему воображению.

«Это-то и здорово!» – отвечала я.

Видя, что я застыла у картины, Мария Михайловна спросила:

– Что, Танечка, нравится? Вы знаете, кто это?

– Неужели – Юбер Робер? – вспомнила я забытое имя. – Неужели настоящий?

– Тут все настоящее, копий я не держу.

– Потрясающе! – Я еще раз поглядела на картину и поймала внимательный взгляд Кирилла.

Я улыбнулась ему, как старому знакомому. Дело в том, что у меня созрел план. Надо было выбираться из этой квартиры, и если я немного пообщаюсь с Кириллом, а потом попрошу его проводить меня до метро, то может, Вадим и Валентина оставят меня в покое? А завтра я позвоню Валентине и выскажу все, что о ней думаю.

Открылась дверь, и в комнату вбежала Валентина.

– Ах, вот ты где! Пойдем скорее, тебя ждут!

Она выглядела какой-то беспокойной. Ничего, голубушка, сейчас ты еще больше забеспокоишься. Не знаю, какие у тебя на мой счет были планы, но я их нарушу. Поскольку я не двинулась с места, Валентина просто схватила меня за руку.

– Ну, идем же! – Ее поведение выглядело, мягко говоря, странным, если не невежливым, но я держалась твердо.

– Сейчас, Валюша, немного погодя я обязательно приду, мы еще не закончили наш разговор.

Она опомнилась, посмотрела на меня подозрительно и неохотно вышла. Мария Михайловна выглядела удивленной, очевидно Валентина вообще не часто заходила к ней в комнату, но вслух ничего не сказала.

Я потрепала Цезаря, он равнодушно позволил это сделать, только потом тяжело вздохнул, и наконец собралась с духом:

– Что ж, мне надо идти. Очень приятно было познакомиться. Чудесный дом! – Я улыбнулась Марии Михайловне и перевела взгляд на Кирилла.

– Идите, дети, идите, потанцуйте, – сказала проницательная старушенция, – а мы уж тут сами посидим по-стариковски. Николай Петрович расскажет мне, что нового у них в Эрмитаже, все сплетни.

Кирилл подчинился с большой готовностью, что меня обрадовало, а то я уж начала было сомневаться в своих чарах. Тоже мне еще, принц недоступный! Мы вышли в коридор и почти сразу наткнулись на Вадима, похоже, Валентина велела ему караулить, чтобы я опять не сбежала.

– Не бросайте меня, Кирилл, – умоляюще прошептала я и взяла его под руку.

– Танечка! – бросился ко мне Вадим. – Куда же ты пропала, я жду-жду…

И тут я увидела, что ему абсолютно наплевать на меня, глаза его беспокойно блестели, он суетился как-то нехорошо. Я молча смотрела на него, вцепившись в Кирилла, тогда и он обратил внимание на это досадное препятствие.

– Идемте, Кирилл, там моя любимая песня.

Проходя мимо Вадима, я услышала, как он скрипнул зубами. Мы танцевали с Кириллом один танец, потом другой, причем я зорко следила, чтобы Вадим никак не мог меня перехватить. Музыка смолкла.

– Таня, тебя к телефону! – крикнула Валентина из кухни.

Я не могла не пойти, хотя чувствовала, что дело нечисто.

– Ты что это делаешь? – набросилась на меня Валентина, – Ты что себе позволяешь? Я для того тебя пригласила, чтобы ты с этим козлом тискалась? Нашла тебе приличного человека, а она, видите ли, нос воротит!

Я страшно разозлилась и хотела было наскоро объяснить Валентине, кто тут на самом деле козел, а кто – приличный человек, но тут в кухню вплыла Альбина, спросила у Валентины сигареты, пепельницу, еще что-то. Она вся была такая яркая, ее было так много, почему брюнетки думают, что им идет красное? Очевидно, все они в глубине души воображают себя немножечко Кармен, забывая о габаритах. Однако она отвлекла Валентину, и я благополучно ретировалась.

Кирилл куда-то исчез, зато ко мне сразу же подкатился Вадим.

– Танечка, за что ты на меня сердишься, чем я провинился?

– Когда это мы с вами успели перейти на «ты»? – холодно парировала я.

– Ну, лапочка, ей-богу, я исправлюсь. – Он все еще думал, что я просто капризничаю.

Нет, все-таки какого черта ему от меня надо? Вадим уже облапил меня и тащил танцевать, я молча сопротивлялась.

– Дама ведь не откажется потанцевать с хозяином дома? – раздался голос сзади.

Это был Валентинин муж собственной персоной. Как в плохой пьесе – в последнем акте обязательно появляется обманутый муж и начинает мучительно прозревать. Вадим обалдело уставился на него и убрал руки. Валентинин муж подхватил меня и повел танцевать. За всю жизнь столько не танцевала, как на этой вечеринке у Валентины! Интересно, а этому что от меня надо?

– Могу я говорить с вами откровенно? – осведомился он.

– Думаю, да, – осторожно ответила я.

– Я вижу, у вас с моей женой какая-то интрига, что-то вы все бегаете, организовываете. Жена моя женщина активная, энергичная, но вас я хочу предупредить: не впутывайте моего друга. Он человек доверчивый, к интригам не привык. Развлекайтесь с мужчинами, подобными этому, – он кивнул назад, где в углу стоял Вадим, полностью подавленный необъятной Альбиной, – я не люблю, когда в моем доме обижают моих друзей.

Я хотела было ему сказать, что развлекаюсь с Вадимом не я, а его жена, что у него большие ветвистые рога, и тогда он оставил бы свой поучающе-хамский тон, но бабушкино воспитание опять одержало верх.

– Успокойтесь, вашему другу ничего не грозит. Похоже, в вашем доме обижают только меня. Позвольте пройти, я ухожу.

Я вышла, не оглядываясь, кипя от злости. Ну и семейка! Единственный приличный человек – старуха в инвалидном кресле. Собака – и то ненормальная – все время лежит и вздыхает!

Я нашла в прихожей свою сумку и плащ. Вдруг в прихожую выскочил Кирилл.

– Таня, куда же вы?

– Домой, уже поздно, меня дочка ждет. У вас есть дети?

– Что? Нет, то есть да, есть сын. Послушайте, я хотел извиниться за Женю. Вы с ним друг друга не поняли.

– Напротив, я прекрасно его поняла. Вы можете гордиться, что у вас такой заботливый друг, опекает вас, как отец родной.

Он засмеялся.

– Да, Женька немного переборщил. Но все уладится, он хороший человек.

Я была уже одета и пыталась открыть замок на входной двери.

– Таня, позвольте вас проводить! – наконец догадался он.

– Только до метро. Я бы и сама дошла, но темно все-таки.

– Конечно-конечно. – Он уже вытащил из шкафа какую-то задрипанную курточку, открыл дверь, и мы наконец вышли на воздух.

Я думала, что на улице мне станет легче, но голова была тяжелая, а в висках по-прежнему стучало. Я даже чуть оступилась, Кирилл подхватил меня под руку. Настроение было паршивое, да еще я представила, как буду рассказывать обо всем Галке и как она будет ругаться. Галка заочно сразу же невзлюбила Валентину и не ждала от нее для меня ничего хорошего. Я не могла не согласиться, что ее предчувствия оказались верны. Мы шли не спеша, народу на улице было немного, потом свернули в переулок, Кирилл сказал, что так короче, как вдруг возле нас с визгом остановилась зеленая «девятка». Из нее выскочил Вадим и схватил меня за руку.

– Таня, садись в машину, я все объясню по дороге!

Я так растерялась, что позволила подвести себя к машине и только потом вцепилась в дверцу.

– Куда вы меня тащите? Я не хочу с вами никуда ехать!

– Быстро садись! – он уже кричал злобно.

Я испугалась и вцепилась из последних сил в дверцу, Вадим обхватил меня сзади и пытался одновременно оторвать мои руки от дверцы и запихнуть меня в машину. Я изловчилась и укусила его за руку. Вадим вскрикнул от боли, выпустил меня и толкнул так сильно, что я упала. Кирилл бросился меня поднимать, наклонился, Вадим в это время замахнулся ногой, чтобы двинуть ему как следует, но Кирилл как-то ловко показал такой коронный прием, как в кино, когда противника хватают за руку и швыряют через себя. Вадим грохнулся, но быстро вскочил, сел в машину, потирая бок, и дал газу, но перед этим страшно обругал почему-то только меня. Когда машина скрылась за углом, Кирилл посмотрел озадаченно:

– Чушь какая! Что это с ним?

Я попробовала встать, ноги меня не держали. В голове шумело все сильнее. От плаща при падении оторвались две пуговицы, вдобавок я обнаружила, что при мне нет сумочки. Поскольку поблизости она нигде не валялась, очевидно, она каким-то образом попала Вадиму в машину, когда мы боролись. В сумке были ключи, кошелек, проездная карточка, а самое главное – пропуск в банк, который я, идиотка, забыла утром выложить и оставить дома. И еще там в косметичке был бабушкин гарнитур – серьги и кольцо, перед выходом я сняла их и убрала в сумочку, потому что замочек у одной серьги был слабый.

Когда Кирилл поднял меня на ноги, я уже ревела.

– Ну-ну, нельзя позволять знакомым мужчинам так с собой обращаться.

– Да я его сегодня первый раз видела! Больной какой-то! И Валька тоже!

Он посмотрел с сомнением.

– Да честное слово, она говорит – приходи, познакомлю с приличным человеком, вот и познакомила. Черт знает что! – От злости слезы мои высохли. – Не знаешь, она со всеми так развлекается или только со мной?

– Не знаю, – он пожал плечами, – я мало с ней общаюсь.

Я с грустью смотрела на оторванные пуговицы, вдобавок плащ еще и запачкался. Что делать? Кирилл тронул меня за руку:

– Зайдем ко мне, это тут рядом. Приведешь себя в порядок, потом я тебя провожу.

– У тебя есть телефон, мне надо позвонить, чтобы соседка спать не ложилась, ключей-то нет.

– Есть, пойдем.

Шли мы недолго. Улица называлась Зверинская и начиналась она прямо от зоопарка.

– Тут близко.

– Львы по ночам спать не мешают, сильно рычат?

– Бывает, – он засмеялся.

Мы вошли в один двор, он был проходным, потом в другой. Здесь были дворы-колодцы, и в самом темном углу Кирилл вошел в парадную. В квартире на первом этаже он сразу же зажег везде свет. Крошечная прихожая. Из нее кухня каким-то углом, две комнаты.

Кирилл достал мне коробку с шитьем и усадил на продавленный диван. Обстановка в комнате была бедноватая, а впрочем, какое мне дело? Сейчас позвоню по телефону Галке и уйду.

– Ты здесь один живешь?

– Сейчас да. – Он пояснил: – Мама умерла три месяца назад.

А когда же его бросила жена? Но опять-таки это не мое дело. Я позвонила, у Галки было занято.

– Выпьем кофе? – нерешительно предложил Кирилл.

Пуговицы я уже пришила, плащ кое-как почистила, побывала и, с позволения сказать, в ванной – маленьком закутке, где стояло какое-то корыто на полу и висел душ. Да, моя коммуналка по сравнению с этим – хоромы!

Пока он заваривал кофе, я рассматривала кухню, смотреть-то, собственно говоря, было не на что. В маленьком, неправильной формы помещении стояли стол, два табурета и шкафчик для посуды. Окно выходило в тупик. Стены трех домов образовывали равнобедренный треугольник, и в этот треугольный колодец не было входа. Жильцы с верхних этажей бросали вниз всякую всячину, таким образом, можно с уверенностью констатировать, что окно кухни Кирилла выходило на помойку.

– Таня, садись, – позвал Кирилл, со всеми этими событиями мы как-то незаметно перешли на «ты».

Кофе дымился в чашках и приятно пах. Кофе должен меня взбодрить, а потом я позвоню Галке и поеду домой, пускай Кирилл поймает мне машину.

Я отпила горячий кофе, вдруг голова у меня закружилась, чашка выскользнула из рук и упала на пол. Последнее, что я помню, была лужица кофе и осколки чашки на грязно-сером линолеуме.