Они поднялись на пятый этаж и позвонили. Херувимский изнутри недоверчиво переспрашивал, кто приехал, наконец, открыл три замка, и напарники вошли в квартиру.

– Замков у вас много, – проговорил Лебедкин со смешанным чувством неодобрительного уважения.

– Вот именно! И хорошие замки! Один вообще швейцарский! Сейфового типа!

– И следов взлома не видно… – добавил капитан, внимательно осмотрев дверь и замки, – ну ладно, показывайте, где этот ваш знаменитый тайник.

Херувимский неодобрительно взглянул на полицейских:

– Тапочки наденьте!

Лебедкин недовольно фыркнул, но подчинился.

Дуся же отказалась:

– На мой размер у вас женских тапок наверняка нет! Я лучше ноги вытру.

И что интересно, Херувимский не стал спорить.

Он прошел по коридору, вошел в жилую комнату и решительно направился к окну.

Радиаторы под окнами были зашиты декоративными пластиковыми экранами.

При виде этих экранов Лебедкин неодобрительно поморщился – проку от них никакого, только мешают теплу распространяться по комнате. Тем не менее Херувимский, покосившись на полицейских, снял один из этих экранов.

Под экраном обнаружился допотопный чугунный радиатор в пятнах застарелой ржавчины.

Ага, подумал Лебедкин, теперь понятно, зачем ему экраны… но лучше бы поменял батареи… каменный век какой-то. Ну или железный. Зальет соседей…

Однако кроме радиатора за экраном обнаружилось еще кое-что: между радиатором и подоконником тускло чернела дверца встроенного сейфа.

– Вот, значит, мой тайник… – проговорил Херувимский со смешанным выражением затаенной гордости от собственной предусмотрительности и одновременно разочарования – ведь, несмотря ни на что, сейф все же обчистили…

Он заслонил сейф от полицейских, набрал на дверце шифр и открыл ее, продемонстрировав пустую емкость:

– Вот, видите, все подчистую забрали! Там еще денег наличных было немного и двести долларов.

– Видим, – подтвердил Лебедкин, – сейф пуст.

– Ума не приложу, – продолжил Херувимский, снова закрыв сейф, – как они это провернули? Ведь тайник же, и замок кодовый…

– А код-то, небось, год вашего рождения?

– Задом наперед! – выпалил Херувимский и удивленно уставился на капитана. – Откуда вы знаете про год рождения?

– Да у каждого второго такой код, – вздохнул капитан. – А у каждого четвертого – задом наперед…

– Надо же… – протянул Херувимский, – а я думал, что никто не догадается…

Тут подала голос Дуся, которая до сих пор молчала и как будто к чему-то прислушивалась. Или принюхивалась.

– Аркадий Викторович, откройте, пожалуйста, сейф еще раз.

Херувимский послушно набрал код (на этот раз он не стал заслонять дверцу от полицейских) и распахнул дверцу. Дуся подошла к сейфу и заглянула в него.

– Да нет там ничего, я проверял! – вздохнул Херувимский. – И ваши коллеги, которые в первый день приехали, тоже проверяли, и тоже ничего не нашли…

– Так-то оно так, да не совсем… – загадочно проговорила Дуся, выпрямляясь. – Скажите, Аркадий Викторович, а какими духами пользуется ваша жена?

– Что? – переспросил Херувимский удивленно. – Причем тут ее духи? Какое отношение…

– Но все же – какими духами? Или вы не помните?

– Ну отчего же не помню. Помню, конечно. Французские духи, «Шанель номер пять»…

– Ну вот, так я и подумала!

Теперь уже и Лебедкин удивленно взглянул на напарницу. Ну у нее и логика! Какое отношения духи гражданки Херувимской имеют к ограблению?

– Самое прямое! – проговорила Дуся.

Лебедкин поперхнулся: он что же, выходит, вслух произнес последнюю фразу?

– Самое прямое, – повторила Дуся. – В сейфе отчетливо пахнет этими духами. Пятую «Шанель» ни с чем не спутаешь! Так что ваша супруга в сейф точно заглядывала…

– Не может быть! – вспыхнул Херувимский. – Я ей даже код от сейфа не говорил! Да она его и не спрашивала!

– Ну да, и год вашего рождения она не знает! – ехидно проговорил Лебедкин, сделав вид, что понял все одновременно с Дусей.

– И вообще, я же вам говорил, что она уехала в деревню к тетке еще до ограбления…

– Точнее, до того, как вы его обнаружили, – уточнила Дуся. – Напомните, пожалуйста, где живет эта самая тетка?

– В деревне Таракановка Подпорожского района… – уныло проговорил Херувимский.

– И связи там нет? – добавил Лебедкин.

– Нет…

– И надолго она уехала? – поинтересовался Лебедкин. – Кстати, давайте-ка запишем ее имя-отчество и все остальное.

– Я не понимаю… – Херувимский повернулся к Дусе, но она отвлеклась от разговора и отошла в сторону.

Ей хотелось осмотреться. Квартира была самая обычная, двухкомнатная. Они, надо думать, находились в гостиной, где стояли довольно старомодная стенка, узенький диван, полированный стол и четыре стула.

Зорким взглядом Дуся отметила, что мебель покрыта тонким слоем пыли – ну да, жена же уже неделю отсутствует.

На свободной стене висела картина – тропический остров. Пальмы, синее море вокруг, песок золотой. И никаких следов людей – ни зонтика пляжного, ни хижины вдали. Пустынный, в общем, безлюдный край. Остров мечты.

Дуся поймала себя на мысли, что она не прочь на таком острове оказаться, учитывая мерзкую погоду за окном и постоянное недовольство начальства.

Впрочем, как уже говорилось, уныние было Дусе Самохваловой несвойственно. И ее здравый смысл всегда был на высоте. Раз нельзя сейчас оказаться у теплого моря – так нечего о нем и мечтать, чтобы зря не расстраиваться.

Рядом с картиной висела фотография супружеской пары. Лето, двое стоят на фоне здания с колоннами. Отель? Скорее, пансионат или дом отдыха в средней полосе.

Дуся присмотрелась к женщине. На первый взгляд ничего особенного. Ни худая, ни толстая, волосы забраны в гладкую аккуратную прическу – ну лето все-таки, жарко. Подкрашена тщательно, маникюр, само собой, сумка довольно дорогая, и платье красивое – по желтому полю лиловые ирисы разбросаны.

Дуся сама была женщина яркая и не любила темненькое-скромненькое. А тут все-таки лето, люди в отпуске, да не на пляж собрались, а может, вечером в ресторан. Или на экскурсию.

И даже Херувимский выглядит прилично. Не красавец, конечно, но одет аккуратно, выбрит чисто, рубашка летняя новая… да, жена за ним следит.

– Надолго ваша жена уехала? – спросила Дуся.

– Дней… дней на десять… – пробормотал Херувимский.

Лебедкин оторвался от своих записей и понимающе на Дусю посмотрел. Что делать в дальней деревне так долго зимой? Ладно бы еще летом – природа, места, наверно, красивые, да и то городской женщине одной скучно будет. Да еще без телефона. А зимой-то зачем так надолго ехать? Ну проведала тетку, гостинцев свезла, денег оставила – да и езжай домой, в цивилизацию.

– И часто она так надолго к тетке уезжает? – гнула свое Дуся.

– Ну… так надолго еще не было, дня на два-три бывало… То есть что вы хотите сказать? – забеспокоился Херувимский.

– То и хотим сказать! – начал прямой Лебедкин, но Дуся дернула его за рукав.

– Ну так или иначе, ваша жена последняя видела пропавший медальон. Вы ведь к нам обратились? Значит, мы должны ее допросить. А как это сделать, если вы даже не знаете, когда она вернется? И связаться с ней не можете…

Дуся перевела дыхание и добавила:

– Вот скажите, вещей она много с собой взяла?

– Можно посмотреть… – Все отправились в спальню.

Спальня выглядела бы поопрятней, если бы не валялась рядом с кроватью на стуле старенькая пижама в полоску, увидев которую Лебедкин едва сдержал насмешку. Он в толк взять не мог, как это нестарый мужчина может спать в пижаме. Да еще в такой. Впрочем, он тут же сказал себе, что это не его дело.

Дуся раздернула плотные занавески и подошла к встроенному шкафу.

В левой половине аккуратно висели выглаженные мужские рубашки, пара пиджаков, серый костюм в пластиковом пакете – видно, что только из химчистки, ровной стопкой лежали джемпера и свитера разной степени молодости: сверху поновее, снизу – более поношенные, но все чистые, тщательно сложенные. Что и говорить, жена Херувимского была женщиной аккуратной.

В правой половине же было пустовато. Обычно бывает наоборот, у женщины всяко одежды больше.

Висели справа парочка явно не новых платьев, синий пиджачок с вытянутыми рукавами, юбка с отпоровшимся подолом…

Дуся мигом сообразила, что все эти вещи висят в шкафу давно и руки у хозяйки не дошли с ними что-то сделать – либо в порядок привести, либо бедным отдать, но перед этим тоже хоть подол у юбки подшить, а то неудобно.

То есть ясно, что хозяйка вещи эти оставила как ненужные, бесполезные. А остальную одежду взяла. И, судя по тому, что не нашла Дуся в шкафу того желтого платья в лиловых ирисах, летнюю одежду хозяйка взяла тоже.

Ага, в зимнюю деревню к тетке… Ну-ну.

Дуся оглянулась на своего напарника, но Лебедкин смотрел непонимающе. Ну да, эти мужчины таких мелочей не замечают. Ладно, потом поговорим.

– Не дойдем мы к ночи до того скита! – проговорил старый паломник, остановившись и опершись на суковатый посох. – Придется нам, вьюнош, в лесу заночевать!

– В лесу? – переспросил молодой странник, опасливо оглядевшись по сторонам. Вокруг них был глухой черный ельник, заваленный буреломом, через который с трудом пробивалась узкая извилистая тропа. – Где ж тут ночевать? Тут и укрыться-то негде!

– Господь, вьюнош, нигде нас не оставит. Мы ведь странники, Божьи люди, нам любой кусток – что родной дом…

– А может, и успеем дойти до темноты… – протянул молодой, – коли ты, дядя, не будешь вечно останавливаться…

– У меня, вьюнош, ноги уже старые, я на этих ногах все святые места обошел… и на Светлояр-озере был, и в Печорах, и у Иверской Божьей Матери…

– Обошел, да не дошел… – огрызнулся молодой странник. – А ты не слышишь, дядя, вроде какой-то голос в лесу раздается?

– Какой еще голос? – Старик насторожился, прислушался, перекрестился. – Никак и правда голос… это, вьюнош, не иначе как леший нас заманивает…

И правда, из ельника доносился какой-то жалобный стон.

– Леший? А мне слышится, что человек… надоть, дядя, поглядеть – может, живая душа о помощи просит!

– Не ходи, вьюнош, не надо! Точно тебе говорю – леший это! Заманит в лес, и конец тебе! А может, не леший, так тогда рысь… это еще хуже будет…

Молодой паломник, однако, не слушал старого спутника. Он устремился в чащобу, проламываясь сквозь подлесок.

С каждым шагом жалобный голос становился все громче, все отчетливее.

Молодой странник раздвинул низко нависшие ветки – и увидел неестественно зеленую полянку, посреди которой в темной промоине бился человек. Странник понял, что перед ним чаруса – небольшая, но глубокая и коварная болотина, затаившаяся посреди леса и подкарауливающая путников. И какой-то несчастный человек забрел в эту болотину и сейчас безуспешно пытается выбраться из нее…

Заметив молодого странника, утопающий забился с новой силой и выкрикнул:

– Помоги, добрый человек! Христом Богом тебя умоляю, вытащи меня из этой трясины!

Странник не спешил ответить, и утопающий взмолился с новой силой:

– Добрый человек, не дай пропасть! Скажи, как тебя звать?

– Григорий.

– Гриша, до самой своей смерти буду за тебя Бога молить! Кинь мне лесину или руку подай!

Григорий опасливо огляделся по сторонам.

Поблизости не было видно подходящей лесины или упавшего дерева, которое можно было бросить поперек чарусы. Если самому подползти к утопающему… не дай бог, сам и угодишь в трясину.

– Спасай, добрый человек! – снова взмолился незнакомец, заметив его колебания. – Спасай, ради Христа! Коли спасешь меня, я тебе дорогую ладанку отдам…

– Какую ладанку?

– Дорогую, а главное – чудотворную, заговоренную. В ней святые мощи лежат, большой силы. У кого эта ладанка – того все слушать будут и почитать, как святого. А еще она от любой напасти защитит! Никто тебя погубить не сможет… ни ядом отравить, ни ножом зарезать, ни пулей застрелить!

– Что ж тебя-то эта ладанка от трясины не защитила?

– Видать, такая уж моя судьба! Возьми ее, добрый человек, только вытащи меня!

С этими словами утопающий с трудом высвободил левую руку из трясины, стянул с шеи серебряную цепочку с медальоном и показал Григорию.

Тот решился, сломал несколько веток покрепче, бросил их на поверхность чарусы и пополз к утопающему.

Тот оживился, почувствовав приближение подмоги, забился с новой силой, но от этого трясина еще быстрее стала засасывать его. Теперь над трясиной виднелась только косматая голова и вытянутая вперед рука с медальоном.

– Поспеши, добрый человек! – проговорил он задыхающимся голосом. – Пропадаю…

– Сейчас… еще немного… – Григорий полз по тряской, колеблющейся поверхности болотины. До утопающего оставалось совсем немного. Григорий протянул руку…

Но вместо того чтобы подать руку несчастному, он схватил медальон. Это была круглая ладанка, на которой было мелкими самоцветными каменьями выложено распятие. Схватил и торопливо спрятал в свой карман.

После этого он снова протянул руку…

Но было уже поздно.

Чаруса утянула несчастного в глубину, над поверхностью мелькнул широко открытый в безмолвном крике рот – и тут же трясина сомкнулась над ним, надулся и лопнул пузырь болотного газа, и промоину затянуло зеленой ряской.

– Господи, помилуй… – пролепетал Григорий, глядя на то место, где только что был живой человек. – Господи, помилуй…

И он торопливо пополз назад, чтобы не разделить ужасную судьбу незнакомца.

Выбравшись из болота, Григорий отправился в обратный путь, к своему спутнику. Он искал свои следы, сломанные ветки и примятый мох, но то ли где-то ошибся, то ли перепутал приметы, но только шел и шел через тайгу, а все не выходил на знакомое место.

Он начал кричать, но сперва не услышал никакого ответа, а потом ему ответила какая-то лесная птица.

Начало темнеть.

Григорий подумал уже, что заблудился и ему придется заночевать в лесу, да еще и в одиночестве.

Тут – то ли от страха, то ли от безысходности – он сжал в кулаке медальон.

И тут же услышал вдалеке человеческий голос. Даже не голос – а несколько голосов.

Он пошел на эти голоса и очень скоро вышел на поляну, посреди которой стояла приземистая изба.

Это и был тот скит, куда шли они со старым спутником.

На пороге скита стоял седобородый отшельник, обитатель скита, а рядом с ним – старик, спутник Григория. Они вглядывались в чащу и попеременно выкрикивали имя молодого странника.

– Вот он я! – проговорил Григорий, выходя на поляну.

– Слава Богу! – проговорил его спутник. – А я уж думал, леший тебя увел в чащобу! А скит-то близко оказался…

Он пригляделся к Григорию и спросил:

– Так нашел ты того, кто в лесу голосил?

– Нашел, отче. Да это рысь оказалась, как ты и говорил.

Седобородый отшельник, давно в одиночестве живший в скиту, повернулся к Григорию и уставился на него незрячими глазами, затянутыми белесой пленкой.

– Как тебя звать-то, вьюнош? – спросил он сухим каркающим голосом.

– Григорием.

– Чувствую в тебе большую силу, Григорий! Далеко пойдешь, большие дела делать будешь…

Он вдруг замолчал на полуслове, шагнул к Григорию и прикоснулся рукой к его лицу.

– Далеко пойдешь, Григорий, с большими людьми спознаешься… с самыми большими… с самим Государем запросто говорить будешь… но конец твой будет страшным… кровь вижу… кровь на снегу… много крови… еще полынью вижу… прорубь во льду…

– Это ничего, что страшный конец! – неуверенно проговорил Григорий. – Главное, что посередке! Далеко, говоришь, пойду? Ну так и хорошо! Хоть час, да наш!

Лебедкин и Дуся вернулись в родное отделение, и первым, кого они встретили в коридоре, был Коля Еропкин, который уныло топтался у кофейного автомата.

Автомат, как всегда, не работал.

– Ну и подсиропил ты нам дело! – возмущенно проговорил Лебедкин. – Теперь придется на край света тащиться, в Подпорожский район… представляю, какой это медвежий угол!

– И ничего не медвежий! – обиженно отозвался Еропкин. – Очень красивые места! И рыбалка там отличная! А уж сколько грибов и ягод, я и не говорю!

– Может, летом и красивые, а сейчас я себе представляю… здесь-то, и то в окно выглянуть противно…

– И я, между прочим, оттуда родом! – продолжал обижаться Еропкин. – Малая родина… И каждое, между прочим, лето хоть на недельку, а съезжу туда, к истокам припасть…

– Ну извини, я ничего такого не хотел сказать… просто сейчас ехать туда неохота…

– А какое конкретно место тебе понадобилось?

– Деревня Таракановка, – поморщился Лебедкин. – Одно название чего стоит…

– Таракановка? – переспросил Еропкин. – А ты, Петя, ничего не перепутал?

– С какой стати?

– А с такой, что Таракановки уже пять лет как нет.

– Что значит – нет?

– То и значит. Нет больше такой деревни. Была, да сплыла. Пять лет назад ее из списка населенных пунктов исключили и электричество отрезали.

– Ты уверен?

– Конечно! У меня бабушка неподалеку живет, в деревне Малые Зяблики. Говорю же, каждое лето ее навещаю. Бабка упрямая, уж мать хотела ее в город переселить, она – ни в какую! Тут, говорит, и помру, где родилась и всю жизнь прожила. Да только она еще всех нас переживет – дай бог здоровья ей! У них в Зябликах тоже всего полторы старухи осталось, но все же, пока есть живые люди, деревня в списке значится, и автолавка по пятницам приезжает, и электричество есть, и даже рейсовый автобус раз в день останавливается. А в Таракановке пять лет как никто не живет… стоят еще какие-то дома заколоченные, без окон, да и те скоро развалятся или сгорят…

– А может, есть еще одна деревня с таким названием? – осведомилась Дуся, которая до того сбегала к Софье Павловне, но ту вызвал к себе начальник, так что разговора не получилось.

– В Подпорожском районе? – переспросил Еропкин. – Я там все деревни знаю. Второй Таракановки нет. Вот Зяблики… Есть Малые Зяблики, есть Большие, а еще есть Верхние Зяблики. А Таракановка всего одна, можете не сомневаться.

Дуся не сомневалась в свидетельстве Еропкина, но все же на всякий случай открыла в компьютере список населенных пунктов Подпорожского района.

И убедилась, что деревни с гордым названием Таракановка среди них нет. Пять лет назад была, а сейчас нет.

– Вот так вот, – сказала она напарнику, – наврала все женушка этому Херувимскому. Я сразу поняла, что ни в какую деревню она не уехала, когда увидела, что почти всю одежду она с собой взяла. Больше тебе скажу – точно она возвращаться не собиралась.

– Да ясен пень! – энергично закивал Лебедкин. – Решила, значит, отвалить куда-то, и единственную ценную вещь с собой прихватила. Потому что если честно, то больше у него и брать-то нечего. Как говорится, с паршивой овцы хоть шерсти клок!

И вот что теперь делать? В розыск ее объявлять? Так прежде нужно от этого придурочного Херувимского заявление получить, что жена его обокрала!

– А когда найдем ее, она скажет, что он ей сам эту штуку дал! На годовщину свадьбы подарил! Или просто взяла, подружкам показать! И вообще, муж да жена – одна сатана, так что где тут кража-то? Да нас, Петя, на смех поднимут!