– Сванельта в семь тысяч, Саардикстру – в пять с половиной… но это начальная цена, ушли они немножко дороже…

– Ах она мерзавка! – Алиса скрипнула зубами. – Так кинуть подругу! Ну я ей это припомню!

– Не волнуйтесь так, душечка! – Старичок погладил Алису по руке. – Волнения плохо сказываются на цвете лица!

Едва проводив Ивана Филаретовича, Алиса позвонила Лике.

– Ну что, – защебетала та, едва на ее мобильнике высветился номер Алисы, – что тебе сказал этот старый таракан? Ведь статуэтка фальшивая, да?

– Фальшивая, – сквозь зубы процедила Алиса.

– А я тебе говорила, говорила! – радостно заверещала Сарычева. – Нечего у случайных людей покупать! Если бы ты имела дело только с проверенными людьми, никогда бы не нарвалась…

– С проверенными? – повторила Алиса. – То есть с тобой?

– Ну, хотя бы и со мной… а почему нет?

– Ты еще спрашиваешь?

До Лики наконец дошло, что с подругой что-то не так.

– А что случилось-то?

– Этот твой старичок – он что, крутой спец?

– Круче не бывает! Ты же меня знаешь – фуфла не держим!

– Так вот, этот твой крутой спец однозначно мне сказал, что тот передвижник, которого ты мне толкнула, никакой не передвижник!

– То есть как – не передвижник? Я тебя не понимаю!

– Все ты понимаешь! – Алиса перешла на визг. – Лажу ты мне подсунула, вот что!

– Что – Филаретыч сказал, что Творогов – фальшивка?

– Хуже! Фальшивка – это бы еще полбеды! С кем не бывает… Твой Фиолетыч мне однозначно сказал, что это никакой не Творогов, а два каких-то тусклых голландца! А кому они нужны, твои голландцы?

– Стой! – перебила ее Лика. – Во-первых, голландцы не мои… их сама Выпетовская продавала! А Выпетовская – большой человек, ты знаешь! Во-вторых…

– Не будет никакого «во-вторых»! Не будет никакого «в-третьих»! Я от тебя мокрого места не оставлю, если ты вопрос не разрулишь! Даю сроку до завтра!

Лика Сарычева помрачнела.

Она знала Алису не первый год и не сомневалась: если та грозит с ней разделаться – она это сделает.

Алиса Прытко была женщина самостоятельная.

Она своими руками создала свой бизнес, сделала его процветающим и рентабельным, сама смела с дороги многочисленных конкурентов и дала понять остальным, что лучше не становиться у нее на пути.

В известной рекламе зубной пасты утверждают, что нормой для человека являются тридцать два зуба. У Алисы их было не меньше пятидесяти, и все – острые, как у акулы. Деловые знакомые – из тех, что не стояли на ее пути – обычно и называли ее Акула Прытко. Или просто Мадам Акула. Разумеется, только за глаза.

Притом, что бизнес у нее был самый что ни на есть мирный.

Алиса торговала памперсами.

Естественно, она не стояла с ними на рынке. Она закупала эти необходимые каждому современному младенцу предметы вагонами и кораблями, на нее работали крупнейшие производители Европы, Америки и Юго-Восточной Азии. Кроме того, у нее был собственный завод в Тверской области, выпускавший миллион памперсов в сутки.

Короче, Алиса была монополистом на этом рынке.

Пару лет назад один бойкий сибирский бизнесмен пытался конкурировать с Акулой, но кончилось это печально. Разумеется, для него. Однажды, чудесным весенним вечером, возвращаясь с удачно проведенных переговоров и находясь по этому поводу в превосходном настроении, темпераментный сибиряк подсадил в свою машину симпатичную миниатюрную блондинку с трогательными голубыми глазами. Поднявшись в квартиру сибиряка, блондинка, вместо того чтобы приятно провести с ним вечер, так отделала злосчастного бизнесмена, что он провел в больницах и санаториях почти полгода и даже после этого заикался и вздрагивал при виде любой женщины. Естественно, в бизнесе ему больше нечего было делать.

– Короче, – проговорила Алиса холодным, не оставляющим никаких сомнений голосом, – разбирайся как хочешь со своей Выпетовской, но чтобы деньги мне вернула!

Лика хотела возразить, что Выпетовская – вовсе не ее, но возражать было некому: Алиса уже повесила трубку.

На одной из линий Васильевского острова, в старом, давно нуждающемся в ремонте доме с плохо сохранившимися располневшими кариатидами на фронтоне, был антикварный магазин. Он вовсе не был шикарным заведением с огромными зеркальными витринами, через которые виднеются ампирные мебельные гарнитуры (пара-тройка вещей настоящие, остальное – откровенный новодел, изготовленный в Подмосковье), бронзовые лампы и картины в пышных золотых рамах. У дверей таких магазинов стоит обычно солидный немолодой швейцар в маскарадной форме с золотыми галунами, а внутри встречают редких посетителей предупредительные продавцы с вкрадчивыми голосами и профессиональными ласковыми улыбками.

Этот магазин скорее можно было назвать магазинчиком, он занимал полуподвальный этаж. Вошедший попадал в маленькое, тесно заставленное помещение, тут была разномастная, разрозненная мебель, светильники, стены завешаны картинами, которых никто не покупал. В витрине выложены довольно безвкусные безделушки и столовое серебро – все в розницу.

Прошли девяностые годы прошлого века, годы, благословенные для торговцев антиквариатом, когда оголодавшие старушки «из бывших» несли продавать остатки фамильных вещей. Тогда ловкий антиквар без комплексов и моральных устоев в короткий срок мог составить настоящее состояние. Теперь же скучающие продавцы в течение долгого рабочего дня с грустью смотрят в окно или стирают пыль с выставленных вещей.

В магазине на Васильевском все было внешне так же, как в десятках подобных заведений. Однако сведущие люди знали, что самое главное происходит не в салоне, на виду у случайных людей, а сзади, в кабинете владелицы магазина Александры Выпетовской. Туда приходили к ней нужные люди и серьезные заказчики, туда приносили тщательно упакованные свертки и таинственные пакеты, там происходили переговоры, а в особых случаях к важным и богатым клиентам мадам Выпетовская ездила сама.

Вообще-то мадам редко можно было застать в кабинете – она вела активный образ жизни, много ездила по аукционам и картинным галереям, встречалась с известными экспертами и музейными работниками. Дела у нее шли отлично, ее знали не только в Петербурге, но и в Москве, считалось модным и престижным покупать картины именно у нее, мадам Выпетовская сумела создать репутацию и зарекомендовать себя на антикварном и художественном рынке.

Лика Сарычева притормозила и привычно чертыхнулась: на узкой улице негде было припарковать машину. Нужно было заезжать во двор магазина или отъехать два квартала до стоянки. Лика махнула рукой и припарковалась в тупичке возле ворот, проигнорировав запрещающую табличку.

В магазине, как всегда, было мало народу. Молодой продавец с успехом продавал двум школьницам серебряную цепочку турецкого производства как старинную и краем глаза присматривал за скромно одетой женщиной средних лет, которая выбрала изящную жардиньерку и теперь прикидывала мысленно, как будет смотреться на ней горшок с фуксией.

Лика с налету проскочила небольшое помещение, продавец и ухом не повел – он хорошо ее знал. Однако у двери в святая святых сидел крепкий мужчина в хорошо сидящем костюме с достаточно приятным выражением лица. Присутствие в качестве охранника обычного мордоворота с саженными плечами и крошечной, постепенно отсыхающей за ненадобностью головой перед своим кабинетом мадам Выпетовская считала неуместным.

– Вам назначено? – Охранник приподнялся со стула.

– Мне срочно! – Голос у Лики прерывался от волнения, глаза глядели дико, волосы растрепались – Алиса Прытко кого угодно доведет до нервного срыва.

На лице охранника промелькнуло сомнение – с одной стороны, Лику он знал, поскольку видел достаточно часто. Лика была посредником – весьма полезным для мадам Выпетовской человеком. Среди клиентов она была своя – посещала те же салоны красоты, те же фитнес-центры, рестораны и клубы, была завсегдатаем всевозможных модных тусовок и закрытых вечеринок. Страшно общительная, она быстро сходилась с незнакомыми людьми, хотя в тех кругах, где она вертелась, все были хотя бы шапочно знакомы. Лика быстро заводила подруг, напрашивалась вроде бы случайно в гости, а придя в дом, начинала расхваливать интерьер и вкус хозяйки.

– Все прекрасно, – говорила она. – Все подобрано с таким вкусом! Но вот тут я бы, пожалуй, повесила какой-нибудь пейзаж. А вот здесь – поставила лампу. Или бронзовую статуэтку. Или несколько фигурок из фарфора…

Хозяйка тут же увлекалась плодотворной идеей, а Лика предлагала свои услуги, то есть попросту сводила ее с мадам Выпетовской. За это та платила Лике приличный процент с каждой проданной вещи.

Правда, в последнее время Лика решила, что этот процент – слишком скромная награда за ее труды и способности и начала приторговывать на собственный страх и риск.

– Я доложу… – неуверенно произнес охранник.

– Да что там докладывать! – Хрупкая, субтильная Лика оттолкнула охранника и ворвалась в кабинет.

Правильнее было бы сказать кабинетик – небольшое, очень скромно обставленное помещение – стол из обычного ореха, а вовсе не ослепительной карельской березы, стеллаж и вовсе простой, заполненный солидными немецкими каталогами и альбомами по живописи. На стене против стола висел не Шишкин и не Айвазовский, а картина когда-то маститого советского художника, вышедшего нынче из моды едва ли не навсегда – крупная краснощекая девочка в бумазейной рубашке и синих сатиновых шароварах смотрит в распахнутое окно с улыбкой, полной идиотического оптимизма. За окном, как водится, полыхает куст неизбежной сирени. Называлась эта оптимистическая картина не то «Утро в Подмосковье», не то «Рассвет на Клязьме», а может, и вовсе «Заре навстречу».

Кабинет не производил на посетителей особого впечатления, большое впечатление производила сама мадам Выпетовская – крупная шатенка всегда в строгих английских костюмах. Волосы – длинные и густые – были закручены в тяжелый гладкий узел, узкие губы едва тронуты розовой помадой. Особенно обращали на себя внимание глаза мадам Выпетовской. Глаза эти могли глядеть на мир и на то, что перед ними, совершенно по-разному, в зависимости от обстоятельств.

Богатым клиентам мадам смотрела прямо в лицо честными прямодушными глазами. Конкурентам вежливо улыбалась, при этом в глазах проявлялись твердость и несгибаемое упорство, и бывали случаи, когда человек, поглядев в глаза мадам, считал благоразумным уйти с ее дороги без боя.

На свой обслуживающий персонал мадам вроде бы вообще не глядела, однако прекрасно знала, кто и чем в данный момент занимается. Ее боялись.

Лика влетела в кабинет и без разрешения опустилась на стул, оттого, что ноги ее не держали. Мадам говорила по телефону, отвернувшись от двери, быстро закончила разговор и взглянула на Лику. Глаза ее глядели сурово.

– Ну? – спросила она, не утруждая себя приветствием – они с Ликой были старые знакомые и незачем было изображать вежливость, которую можно приберечь для клиентов.

– Ты еще спрашиваешь! – накинулась на нее Лика, порывисто вскочив с венского стула. – Ты еще имеешь наглость делать вид, что ничего не случилось!

– Короче, – приказала Александра Николаевна, – мое время стоит дорого.

Этой фразой она хотела поставить Лику на место, но добилась обратного результата. Лика взяла себя в руки, оглянулась на дверь, подошла совсем близко к столу и процедила:

– Дорого? Конечно, дорого! А мне оно вообще обошлось в кругленькую сумму!

– О чем это ты? – процедила Выпетовская. В глазах ее, однако, мелькнуло беспокойство.

– Те две картины, ранний Евлампий Творогов, как ты мне говорила, – они откуда?

– Что значит – откуда? – Выпетовская откинулась на стуле. – В честь чего это я должна давать тебе отчет, откуда я беру вещи на продажу? Будь спокойна – это подлинный Творогов, эксперт из Русского музея подтвердил!

– Не знаю ничего про твоего эксперта, может, он полный болван, а может, ты его подкупила, но только ты мне продала вместо Творогова двух гребаных голландцев! – Лика помахала мятой бумажкой, где были записаны фамилии со слов Алисы Прытко, естественно, немилосердно перевранные.

– Чушь! – Выпетовская и бровью не повела. – Ты ничего не понимаешь в живописи, а берешься судить!

– Кабы я, – злорадно рассмеялась Лика, – если бы я разбиралась в живописи, я бы к тебе и близко не подошла! Картины авторитетный человек опознал! Из Эрмитажа!

– Кто? – отрывисто спросила мадам, прикрыв глаза веками, чтобы не показать интенсивную работу мысли.

– Крестовоздвиженский! – выбросила Лика свой козырь.

Мадам сжала кулаки – имя Ивана Филаретовича Крестовоздвиженского ей было хорошо знакомо. Старик являлся глубочайшим знатоком в своей области и славился тем, что никогда не ошибается.

– А ты знаешь, что я продала эти чертовы картины Алисе Прытко! – вскричала Лика со слезой в голосе. – Картины ценой по пять тысяч каждая я продала ей за сто!

– Вот как? – Выпетовская подняла тщательно выщипанные брови. – А у меня ты их купила по восемьдесят. Захотела свой гешефт сделать – вот и получила!

– Ах ты стерва! – Лика попыталась выцарапать Выпетовской глаза, но через стол это оказалось трудновато.

– В общем так, – мадам встала и в упор поглядела на Лику, – я знать не знаю никакой Алисы Прытко. В жизни ее не видела и даже имени ее не знаю. Если бы ты меня с ней напрямую свела – тогда другое дело. Ты же сама захотела иметь с ней дело, а жадность, как известно, до добра не доводит.

– Забери картины назад и верни деньги!

– И не подумаю. – Выпетовская была тверда, как гранитная скала. – Что сделано, то сделано. В следующий раз будешь знать свое место. Твое дело – свести меня с клиентом и получить потом свой процент. Ты же решила подзаработать самостоятельно. А для этого, милая, нужны мозги и характер. Не твои, дорогуша, мозги и не твой характер! Ты же умеешь только по парикмахерским да косметическим салонам болтаться, так что поделом тебе…

– Но я же брала те картины у тебя!

– А кто об этом знает? – холодно возразила мадам. – Договора никакого мы с тобой не оформляли, так ведь? Так что я, дорогуша, ничего подтверждать не стану. Так что иди себе по-хорошему, пока я Валентина не крикнула.

– Ах ты! – Лика зашипела от возмущения. – Ну смотри! Деньги Алисе я отдам, что уж теперь делать. Но и тебе так просто это с рук не сойдет. Говоришь, мозгов у меня нету и характер не тот? Ничего, как-нибудь и с такими мозгами проживу! Еще посмотрим, кто из нас будет смеяться последним! Думаешь, молчать про это буду? Всех знакомых сегодня же обзвоню, всех предупрежу, что твои картины – поддельные. Экспертов найду настоящих! Не твоих, на корню купленных, которые любую мазню за Айвазовского подпишут! Вот и пускай они с тобой разбираются! Там такие люди в клиентах ходят – это не то что со мной, они тебя мигом в порошок от запора сотрут! Ты их за лохов держала, думала – не догадаются, так теперь посмотрим, кто из нас лох!

– Что-о? – Мадам вскочила, с грохотом опрокинув стул. – Да я тебя… да я тебе…

Но Лика уже выскочила из кабинета, вихрем пронеслась мимо охранника и оказалась на улице как раз в тот момент, когда возле ее машины остановился мусоровоз, которому надо было попасть за ворота. Понукаемая грозными криками водителя, Лика мигом рванула с места, и охранник Валентин, которому Выпетовская приказала задержать Лику, ничего не успел сделать.

На вернувшегося охранника Выпетовская посмотрела такими глазами, что он решил после окончания рабочего дня купить газету с вакансиями, поскольку дело идет к тому, что эту работу он потеряет. Одним выразительным движением бровей хозяйка велела ему закрыть дверь, а сама углубилась в раздумья. Поскольку женщина она была деловая, раздумья эти продолжались ровно пять минут, после чего она вызвала по телефону нужного человека и велела охраннику никого не пускать во время важного разговора.

Доверенный человек имел польскую фамилию Пшибышевский и длинную биографию, косвенно связанную с искусством. Когда-то давно он учился в Академии художеств, правда, его выперли оттуда со второго курса, что, однако, дало ему право считать себя человеком, разбирающимся в живописи. Действительно, кое-какие познания у него были, а также он обладал обширными знакомствами в нужной области, то есть если требовалось изобразить нужную подпись либо же записать кое-что на картине или слегка переделать – у Пшибышевского всегда был в запасе нужный специалист, который не станет болтать и задавать лишних вопросов. Внешность Пшибышевский имел самую заурядную – небольшого роста, очень подвижный типчик с маленькими бегающими глазками и едва заметной плешкой на затылке – величиной со старую пятикопеечную монету.

– Приветствую, Александра Николаевна! – разлетелся он с порога по-польски галантно, но тут же встретился с ней взглядом и остановился посредине комнаты, как будто наткнулся на невидимую, но непреодолимую преграду.

– Ты откуда те картины взял – месяц назад, помнишь двух голландцев?

Она спросила вроде бы спокойно, но у Пшибышевского сильно потяжелело на сердце.

– Александра Николаевна, дорогая! – забормотал он. – Так ведь не в первый же раз! Датчанина того помните? Удачно за Киселева сошел, Васильева две картины из кого сделали? Шведа одного я нашел, вот фамилию запамятовал…

– Все ты помнишь… – процедила Выпетовская, – не придуривайся. Склероз при твоей профессии – непозволительная роскошь.

Ее собеседник понял, что дело серьезное и что мадам крайне обеспокоена.

– И нечего мне тут вечер воспоминаний устраивать! – Мадам повысила голос: – Сама знаю, что делаю!

– Да в чем проблема-то? – встревоженно спросил Пшибышевский. – Ну, достал я их по случаю…

– Ты говорил, что купил их по дешевке у одной старушки, так?

– Ну так… – Глаза Пшибышевского забегали, но тут же остановились, прикованные к ледяному взгляду мадам.

– Лучше скажи все как есть… – с угрозой в голосе проговорила Выпетовская.

Пшибышевский и сам понимал, что лучше будет, если он все расскажет, но он так привык врать и жульничать, что душа его бурно сопротивлялась правдивому рассказу. Несмотря на оставшуюся от польских предков галантность и увертливость, Пшибышевский держался твердо.

Они знакомы несколько лет, и никогда еще у мадам не было повода быть им недовольным. Он никогда не подводил мадам Выпетовскую ни в сроках, ни в качестве поставляемых картин. Надо отдать мадам должное, она тоже никогда не подводила его с деньгами. Но он же не спрашивает, за сколько она продала хотя бы тех двух голландцев, хотя ему лично она заплатила по десять тысяч за картину. А ведь всем известно, что он имеет доброе и мягкое сердце, что, согласитесь, в наше время не каждый может себе позволить. Особенно в их непростом и психологическом бизнесе. Да и он тоже кроме убытков ничего от своего мягкого характера не получает, потому что больше половины денег он отдал тем людям, что предложили ему картину.

Тут Пшибышевский здорово приврал, потому что в свое время и польстился-то на сомнительную сделку только потому, что продали ему те картины совершенно по дешевке.

– Короче! – рявкнула потерявшая терпение Александра Николаевна так, что в коридоре возле кабинета охранник покрутил головой и поежился. – Ближе к делу!

Поминутно запинаясь, кашляя и отводя глаза в сторону, Пшибышевский сообщил, что картины эти предложили ему одни такие… в общем, шустрые молодые люди, с которыми он некоторое время близко и плодотворно сотрудничает. Парни, в общем, не слишком хорошо разбираются в искусстве, зато имеют практическую сметку и изобретательность.