Когда из окна аэропорта я увидела Лешкин самолет в воздухе, слезы вдруг буквально хлынули из глаз. Это очень странно, потому что плачу я крайне редко и только тогда, когда меня никто не видит. Борис, это моего бывшего зовут Борис, а сын – Алексей Борисович, так вот, Борька, кажется, первый раз в жизни увидел меня зареванной, всполошился, жалостливо посмотрел, а потом предложил:

– Поедем куда-нибудь, посидим.

Но я уже взяла себя в руки, к тому же надо было на работу, поэтому я вежливо поблагодарила и отказалась.

Это было в прошлом августе, сейчас март, Лешки нет, но почему-то мы с Борисом все равно видимся довольно часто. Лешка из принципа пишет письма только на мой адрес, поэтому Борька вечно торчит здесь. Вообще-то он очень скучает по Лешке, иногда заходит в его комнату и просто там сидит.

Тогда в августе после отъезда Лешки мне очень не понравилась жалость во взгляде моего бывшего мужа. Поэтому я не долго думая завела себе любовника, вернее, не то чтобы любовника, а так, сердечного приятеля. Мы немного повстречались, а потом как-то само собой все прошло. Борька на это время куда-то пропал, потом опять появился. Там у него с его лахудрой, по-моему, не очень-то. У нее есть сын, помладше Лешки, очень избалованный. Сама Борькина новая жена очень деловая, крутая, много работает. Я ее как-то видела: одета хорошо, может произвести впечатление… Непонятно, что она могла найти в моем бывшем муже, он-то как раз не красавец, росту среднего, сам тощий. Зарабатывал он не ахти как, с ним мы перебивались с хлеба на квас, а новая жена купила ему машину, чтобы он ее на работу возил, а после отъезда Лешки устроила его в банк, он вообще-то хороший программист, соображает в этом деле.

Я никогда не расспрашиваю бывшего мужа о его личных делах: мы официально развелись, он для меня лишь отец моего ребенка, какое мне дело до его отношений с женой и комплексов вины? У меня своих проблем хватает.

Зазвонил дверной звонок. Я поковыляла открывать. Увидев меня в халате, Борька удивился:

– Ты заболела, что ли?

– Да нет, ничего. Слушай, мне так неудобно. Я тебя с места сорвала, а письмо-то на работе осталось.

Он расстроился, но ничего не сказал, не отругал меня.

– А я уже машину на стоянку поставил, думал, посидим, чаю попьем.

Вот еще, чаем я его буду поить, пусть его жена поит и кормит!

– Извини, у меня и к чаю ничего нет. – В моем голосе чувствовалась железобетонная твердость.

– А это ничего, я тут принес. – Он протянул мне пакет.

Я заглянула: сыр, ветчина, даже батон и торт шоколадно-вафельный, мой любимый, кокосовый. Ну надо же! Пахло очень вкусно, есть хотелось зверски. И я проявила слабость – согласилась на чай.

– Ну ладно, ставь чайник, я сейчас.

Я взяла пузырек перекиси водорода, вату, бинт и удалилась в ванную. Когда я заставила себя взглянуть на свое колено, мне стало плохо. Колготки буквально заскорузли от грязи и крови, все это засохло, стянулось и вид имело ужасный. Я вылила на вату перекиси, стала промакивать, но там нужен был не аптечный пузырек, а цистерна. Терпение никогда не входило в число моих добродетелей, я дернула за колготки и, не удержавшись, застонала. Тут же раздался стук в дверь и Борькин обеспокоенный голос спросил:

– Милка, ты там жива? Что случилось? Открой!

Пришлось открыть. Борька посмотрел на несчастную коленку и выволок меня на кухню, где было больше света.

– И ты с этим сидела весь день? Что там у вас, аптечки нет?

Если бы он знал, что я с этим не сидела, а шлялась по холоду и грязи, по чужим дворам и подъездам, что бы он, интересно, тогда сказал? Борис усадил меня на стул посредине кухни, разорвал старое полотенце на салфетки, налил в тазик теплой воды и положил мокрую салфетку мне на колено.

– Вот, держи, долго надо сидеть, чтобы отмокло. Слушай, тебе же укол надо делать против столбняка.

– Да отстань ты! Укол еще я буду делать, йодом помажь, и все.

– Как тебя угораздило-то?

– Ну, бежала за троллейбусом и упала.

Он был такой заботливый, прямо курица-наседка. Меняя салфетку, Борька опустился передо мной на колени, так ему было удобнее.

– Ну вот видишь, сейчас отойдет и грязи станет меньше.

Халат мешал, тогда он расстегнул нижнюю пуговицу. Мне совершенно не хотелось сидеть перед ним в таком виде, я сделала попытку встать, но он прямо закричал на меня:

– Не дури, сиди на месте, ты что, не понимаешь, инфекция попадет, будет заражение!

Я подчинилась. Он еще долго возился, промывал перекисью, потом нашел в холодильнике синтомициновую мазь, туго забинтовал многострадальную коленку и отпустил меня с миром. Потом мы пили чай. После чая я закурила сигарету, почувствовала себя значительно лучше и обрела наконец способность соображать.

Что мы имеем на сегодняшний вечер? Пропавшую Леру с деньгами. Куда же она могла деться? В троллейбусе она ехала, это факт. Вряд ли что-то с ней в троллейбусе могло случиться – пятьдесят тысяч ведь не кошелек, а довольно большой пакет, его незаметно из сумки не выкрадут. Значит, вышла она из троллейбуса, дворами не пошла, а пошла тем переулком. Там могли у нее сумку отобрать? В принципе да, учитывая то, что я нашла в переулке застежку от Лериной сумки, – она могла отлететь, когда дернули за сумку. Но где же тогда сама Лера? Скрывается, боится Витьку? Глупо. Все равно придется все ему рассказать. Решила сама смыться с деньгами? Еще более глупо. Не такие это деньги, не миллионы же долларов. Во всяком случае, муж ее ведет себя странно. Я вспомнила о перчатке, которая точно валялась там под тумбочкой, когда я была в Лериной квартире в первый раз. Если допустить, что это была Лерина перчатка, а я в этом почти уверена, то, значит, Лера все-таки побывала в своей квартире, а потом куда-то делась. Во всяком случае, муж ее видел и должен знать, где она. К телефону он не подходит. А если сейчас поехать туда, поговорить с ним спокойно, рассказать про деньги, припугнуть, наконец, то он может дать мне какую-нибудь информацию. Будет что завтра рассказать Витьке. Тут я заметила, что Борис стоит в дверях кухни и внимательно на меня смотрит.

– Ты чего?

– Да ничего. О чем ты думаешь? У тебя на лице отражается активная работа мысли?

Это он намекает, что думающей единицей в нашей семье всегда был он, а у меня с соображением было не очень. Что ж, может, он и прав, но жизнь заставит и научит всему.

– Послушай, ты не мог бы отвезти меня сейчас в одно место?

– Что? – Он прямо глаза вытаращил. – Ты в таком виде куда-то собираешься? Да тебе нужно принять аспирин и ложиться в постель немедленно, колено поберечь. Ты что, совсем с ума сошла, тащиться куда-то на ночь глядя, ведь одиннадцатый час уже!

Так, что-то слишком уж он всполошился, следовало немедленно поставить его на место. Я заговорила вежливо, но твердо:

– Послушай, я тебе очень благодарна, что ты со мной возился, и за чай спасибо, но позволь уж мне самой решать, что мне сейчас необходимо. Не беспокойся, к хахалю я бы не поперлась с такой коленкой, это по делу, причем очень важному. Мне самой тяжело, поэтому и прошу тебя отвезти.

Он понял мой намек, чтобы не лез не в свое дело.

– Конечно, раз надо, я отвезу.

Я надела джинсы, куртку с капюшоном, удобные ботинки, которые не скользили, а Борис пока сходил на стоянку и подогнал машину прямо к подъезду.

Позвонив, когда мы были недалеко от Лериного дома, я услышала короткие гудки. Это хорошо, что занято, значит, он дома. Однако, заглянув в окна квартиры, я не увидела там света. Попросив Бориса подождать в машине за углом, я задумалась: звонить или не звонить в квартиру? Определенно муж там, но может не открыть дверь. Странный он какой-то, похоже, что так и будет сидеть в запертой квартире. Ведь жена пропала, надо в милицию сообщать, а он не мычит, не телится. Все-таки надо пойти и позвонить, но что-то подсказывало мне подождать. Зайдя во двор Лериного дома, я нашла удобный наблюдательный пункт в тени гаража, откуда нужный подъезд прекрасно просматривался, а я сама оставалась незаметной. Позиция была хорошей во всех отношениях, кроме одного: через несколько минут стало страшно холодно. Ботинки были достаточно удобные, но подошва тонковата, и ноги скоро совершенно заледенели. Я притопывала и приплясывала, как извозчик на морозе, и боялась, что такие активные телодвижения делают меня слишком заметной.

Вдруг дверь подъезда, за которой я наблюдала, открылась и из нее, воровато оглядываясь, вышел человек с огромной клетчатой сумкой. Я замерла, стараясь слиться со стеной гаража, и всмотрелась в этого человека. Над подъездом горел фонарь, и мне удалось хорошенько рассмотреть этого типа. Вне всяких сомнений, это был Лерин муж. Почему он так подозрительно оглядывается? И сумку явно еле-еле тащит – у него там что-то совершенно неподъемное. Обычно с такими огромными клетчатыми сумками ездят «челноки», но они возят в них одежду – свитера, куртки, дубленки турецкие, поэтому сумка выдерживает, но этот-то еле тащит, и как только ручки не оторвутся!

Задавая себе кучу бесполезных вопросов и стараясь оставаться незамеченной, я следовала за этим типом на некотором расстоянии. Он вышел на улицу, подошел к бежевой «пятерке» и стал запихивать сумку на заднее сиденье. Я стремглав бросилась за угол, вскочила в Борькину машину, не успев отдышаться, и принялась бешено жестикулировать. Чуть отдышавшись, я хриплым шепотом попросила его объехать дом и следовать за бежевыми «Жигулями». Он выполнил мою команду, не задавая лишних вопросов, – видимо, отчаялся что-нибудь понять.

«Пятерка» только-только тронулась, и мы поехали за ней, стараясь не слишком приближаться, но и не потерять ее из виду. Сначала мы ехали по проспекту, выехав с Петроградской и миновав Каменный остров, у Черной Речки свернули в сторону Новой Деревни. Неподалеку от Серафимовского кладбища «пятерка» подъехала к железнодорожному переезду. Переезд был закрыт: на путях стоял бесконечный состав, концы которого терялись в темноте и справа, и слева от переезда. Я сделала Борису знак остановиться подальше, чтобы из «Жигулей» нас не было видно. Кроме нас, у переезда никого не было. Состав стоял насмерть и уезжать не собирался, похоже, никогда. Я не отводила взгляда от переезда. Еле видный в темноте и на большом расстоянии, водитель «пятерки» вышел из машины и вытащил из нее что-то большое и тяжелое. Ясное дело, это была та самая огромная клетчатая сумка. Он подтащил свой странный багаж к самым путям. В этом месте на самом переезде стояла длинная низкая железнодорожная платформа с какими-то бесформенными ящиками, укрытыми чехлами и запорошенными снегом.

Лерин муж поднял свою сумку, причем даже на таком расстоянии было видно, какого труда это ему стоило, и взвалил ее на платформу. Он еще покопошился возле состава, забрасывая сумку снегом, затем бегом побежал к своей машине, развернулся и поехал назад. Мы еле успели отъехать, чтобы не попасться ему на глаза.

Убедившись, что он возвращается к себе домой, я решила, что дальнейшая слежка вряд ли что-нибудь даст, и сказала Борису, что мы тоже можем возвращаться. Что-то подсказывало мне, что ехать за Лериным мужем сейчас не стоит и говорить с ним тоже не стоит. Странное дело: у меня никогда не было развито чувство интуиции, а в последнее время внутренний голос просто все время подавал мне советы, и я его слушалась.

В машине мы молчали, Борька довез меня до дома, сказал, что заедет завтра за письмом, и уехал.

Старшина Синицын шел вдоль состава, освещая фонарем двери вагонов и грузы на открытых платформах. Сегодня в линейный отдел транспортной милиции поступил сигнал о вскрытии контейнера в товарном составе на седьмом пути. Сигнал надо было проверить, послали Синицына и Журавлева, но у Журавлева подружка живет поблизости, а у подружки муж сегодня в ночную смену. Ну, понятное дело, пришлось прикрыть напарника, и вот теперь Синицын один бредет вдоль этого бесконечного состава… А вдруг там и правда грабят – что он сможет один сделать? Но пока сигнал не подтверждался. Пломбы на всех контейнерах в целости, видимых следов нигде не отмечено… А тут еще что такое?

На открытой платформе, чуть припорошенная снегом, лежала огромная клетчатая сумка – с такими ездят на промысел «челноки». А тут-то она что делает?

Старшина вскарабкался на платформу, развернул сумку, удивившись ее тяжести, и потянул молнию. Пожалуй, он сам не знал, что ожидал там увидеть – может, кто-то из поездной бригады провозит левый груз – так почему на виду? Уж железнодорожники-то такие тайники знают! И потом – почему не забрал? Забыл, что ли, по пьяни?

Но когда из сумки высунулась женская рука, привычный ко всему старшина чуть не свалился с платформы. Поняв, какую находку ему подкинула судьба, он длинно и выразительно выругался. Главное, как теперь Журавлева от бабы высвистать? Сейчас ведь черт-те что начнется, народу понаедет – страшное дело, а где Журавлев? Нету Журавлева… Ох, будут неприятности!

Старшина Синицын как в воду глядел. Народу на труп понаехало – и оперативники из отдела особо тяжких преступлений, и свои, из транспортной милиции, и эксперты из города, так мало того – еще и бригада телевизионщиков. От этих, конечно, больше всего беспорядка. Всюду лезут, всех отталкивают, считают себя важнее всех, как же – четвертая власть! Одно хорошо – осветили как следует своими мощными прожекторами место действия. И торопятся, торопятся – хотят к выпуску новостей успеть.

Успели.

Вторник, 23 марта

Ночью Мастер спал, как обычно, спокойно и без сновидений. Накануне он побывал у места работы. Осмотрелся, нашел нужную квартиру, вычислил ее окна. На его удачу соседний дом был 137-й серии – в таких домах обычно лестницы далеко от площадок с лифтами, и наблюдение можно вести без опасения: по лестницам никто не ходит. Он поднялся на пятый этаж, не спеша нашел нужную точку, достал из чемоданчика бинокль и камеру. Убедившись, что занавески на окнах раздернуты, сделал несколько снимков, осторожно меняя ракурс. Вышел из дома, внимательно осмотрелся на местности и поехал домой. Дома он проявил снимки, напечатал их с максимальным увеличением и при помощи сканера ввел в компьютер. Компьютер свел отдельные снимки в одну максимально подробную картинку, которую Мастер небольшими частями выводил на экран. Он внимательно осмотрел место завтрашней работы. Самое удачное – он заметил на тумбе справа от центрального окна край темного продолговатого ящика, который мог быть только видеомагнитофоном. Из базы данных своего компьютера Мастер уже знал, что в названной заказчиком квартире живут Нина и Геннадий Березины. Возраст Нины и Геннадия вполне подходил для задуманной Мастером комбинации, и видеомагнитофон являлся в ней необходимым звеном.

Мастер достал секундомер и начал готовить кассету. Утром во вторник он проснулся ровно в восемь, как по будильнику, побрился, принял душ, позавтракал, собрал сумку с оборудованием, еще раз прошел в уме все этапы операции, надел неброскую синюю куртку и вязаную шапочку до самых глаз – ни одной яркой детали, ни одной запоминающейся приметы. Он доехал до места на общественном транспорте, трижды пересаживаясь, вышел на остановку позже, вернулся дворами и подошел к нужному подъезду.

Операция началась. На часах было 11.05.

На лестничной площадке Мастер снял куртку, убрал ее в сумку, быстро натянул поверх просторный синтетический комбинезон. Бесшумно подошел к двери, постоял у нее. Прислушиваясь, достал свою потрясающую универсальную отмычку – заплатил за нее в свое время такие деньги! Он открыл первую дверь, вторую, тенью проскользнул в прихожую. Из кухни доносился шум льющейся воды. Прижимаясь к стене, Мастер прокрался к кухонной двери. Молодая светловолосая женщина мыла посуду. Скорее почувствовав, чем заметив движение у себя за спиной, она полуобернулась назад. На лице ее появилось выражение страха и удивления, но закричать она не успела – Мастер нанес ей молниеносный удар в висок. Она без сознания рухнула на кафельный пол. Позади раздался звук спускаемой воды. Мастер в один бесшумный шаг оказался у двери туалета, и когда на пороге показалась фигура мужа, встретил его точным коротким ударом.

Затем он внимательно осмотрел квартиру, нашел на кухне подходящий нож – достаточно длинный, хорошо заточенный – и докончил начатую работу. Окровавленные тела он расположил наиболее правдоподобным образом, вложил скользкую от крови рукоятку в мертвую руку Геннадия Березина, снял испачканный кровью комбинезон и ботинки и осторожно, в одних носках, прошел в гостиную. Там он сменил перчатки, достал из сумки кассету, вставил ее в видеомагнитофон, включил телевизор, установил достаточную громкость, еще раз осмотрел созданную им сцену, надел куртку, убрал в сумку все инструменты и спецодежду, убедился, что на лестнице никого нет, и поспешно вышел из квартиры.

Через сорок минут из квартиры Березиных раздались страшные крики.

На следующее утро на работе была зловещая тишина. Витька сидел в кабинете и по телефону договаривался с поставщиками об отсрочке платежей. Крупная партия запчастей, покупаемая за наличку, от нас, естественно, уже уплыла. Я шепотом поведала Сереге и Наталье Ивановне о моих вчерашних приключениях, умолчав, разумеется, о Лериной перчатке, о паспорте и о том, что я видела Лериного мужа вчера вечером с огромной сумкой у железнодорожного переезда. Это все я хотела рассказать Витьке с глазу на глаз. Серега только головой покачал:

– Плакали наши денежки. А у тебя, Милка, будут большие неприятности, Витька – та еще гнида.

Я вздохнула и согласилась, потом занялась своей текущей работой, пока Витька не вызвал меня в кабинет. Он был хмур, зол, но матом ругаться перестал, запал прошел.

– Что думаешь делать?

– Витя, а ты звонил Лере домой, как там?

– Звони сама, этот козел со мной разговаривать не хочет, трубку вешает.

Я набрала номер, Лерин муж оказался дома – не работает он, что ли?

– Здравствуйте, это Мила с Лериной работы, у вас для меня никаких новостей?

– Нет, Лера не появлялась, я с утра был в милиции, оставил заявление, но искать они пока не будут, времени мало прошло.

– А вы сами звонили в больницы, морги?

– Звонил. – Судя по тому, как неуверенно он это произнес, этот тип никуда не звонил.

На этом я повесила трубку.

– Послушай, Витя, я хотела с тобой поговорить.

Но Витька смотрел на меня с ненавистью.

– Не о чем нам с тобой разговаривать. Вот найдешь деньги, тогда поговорим.

– Но где же я их найду?

– А мне какое дело? Я тебя для чего с ней посылал? Чтобы с денег глаз не спускала! Я тебе говорил, головой отвечаешь? И не сомневайся, ответишь мне, за все ответишь.

Так у нас и не получилось никакого разговора. Я отдала ему кассету с минусовыми файлами и ушла.

После работы меня уже ждал возле офиса мой бывший на машине. Увидев меня, он сказал, что решил сам заехать и взять письмо, потому что я его обязательно забуду. Это верно, у меня, конечно, все вылетело из головы. Борис подвез меня до дому, потом сказал, что поставит машину и поднимется. Я удивилась: с чего это он? Письмо Лешкино он взял, чего ему еще? Ну ладно, ссориться не хотелось, и я начала готовить ужин, сегодня продукты у меня были. Борька явился на кухню, прочитал Лешкино письмо вслух, мы еще раз просмотрели фотографии. За полгода в Штатах в здоровом климате и при хорошем питании наш сын из чахлого заморыша превратился в высокого загорелого симпатичного парня с белозубой улыбкой. Он писал, что занимается бегом и плаванием; зная нашего сына, я верила в это с трудом, но его внешний вид доказывал, что Лешка не врет. Мы поели, я вымыла посуду, но Борька и не делал попыток уходить.

– Тебе не пора? – наконец не выдержала я.

Он выглядел очень смущенным, топтался на месте и прятал глаза.

– Как ты себя чувствуешь? Колено как? Тебя не надо перебинтовать?

– Спасибо, я сама. – В моем голосе звучал ледяной холод.

Он глубоко вздохнул и бросился на амбразуру:

– Послушай, Милка, дело в том, что моя… ну, в общем, она уехала в отпуск.

– На Канары? – ядовито поинтересовалась я.

– Нет, на Мальту.

– Ну-ну, и как там на Мальте?

– Что? Да я не знаю, я не был. И на это время приехала теща.

– Из Череповца? – Я развеселилась.