Нет, не складывалась у Маринки семейная жизнь, и дело тут не в невезении, а в ней самой. Так считала тетя Люба. И Рита с ней согласилась после того, как Маринка прислала письмо, где сообщала, что и с третьим мужем она развелась. Теперь уже на лето Сережка привозил маленькую Ляльку. Девчонка была такая хорошенькая, что незнакомые люди оглядывались на улице и пытались с ней заговорить. Сама Маринка с детства тоже была хорошенькая, и потом очень за собой следила, вот мужики и слетались как мотыльки на свет. И выглядела всегда моложе своих лет, спокойно могла лет пять убавить, никому бы и в голову не пришло усомниться. Вот, в прошлом году это и сослужило ей службу. Когда третий муж ушел, Ляльке четыре года было. Маринка тогда неплохо зарабатывала – на бензоколонке у финнов. Работа, конечно, тяжелая, утомительная, да ведь образования-то у Маринки только десять классов, так что нужно и этому радоваться. Как тетя Люба расстраивалась, что Маринка без образования осталась! Сама я, говорила, всю жизнь в продавщицах, так раньше в торговле другие отношения были, при всеобщем-то дефиците! А сейчас кому нужна простая продавщица? Чуть косо посмотришь на начальство – живо тебя выгонят и другую найдут.

Как в воду тетя Люба глядела: дела у финнов что-то не заладились, бензоколонку перекупили, и весь персонал уволили. Маринка помаялась без работы. Деньги кончились, и она совсем было пала духом. А после решила вдруг замуж выйти за иностранца и уехать за границу. Кто уж ее надоумил, неизвестно, а только Рита с тетей Любой узнали все, когда дело было сделано. Приезжала Маринка с матерью проститься и Ляльку привезла. Рассказала, что пришло приглашение, какой-то француз откликнулся. И Ляльку он тоже не против взять. Еще бы ему не согласиться, когда Лялька у них прямо ангелочек: глаза голубые, огромные, волосы светлые локонами вокруг лица вьются. У самой Маринки волосы тоже хорошие, но гораздо темнее, и глаза серые.

Улетели они, и прислала Маринка только одну открытку, что все прекрасно и подробно она напишет позже. Так и не написала. А тетя Люба начала болеть, Сережка тоже почти не писал. И Рите никак нельзя было оставить больную тетку, чтобы съездить в Санкт-Петербург. Да и у нее самой были проблемы в личной жизни, но уж об этом-то сейчас точно думать нельзя.

– Ритка, да ты меня не слушаешь совсем! – теребил ее Сережка. – Ты все о своем думаешь…

Рита думала не совсем о своем, в данном случае она думала о его матери и сестре, но спросить о них решила позже, после завтрака. Разговор будет тяжелым, за едой о таком не говорят.

– Так на что ты живешь? – повторила Рита свой вопрос.

– Отец дает деньги, – неохотно ответил Сережка, – до сих пор давал, пока мне восемнадцати не было.

– А как дела в институте? – заикнулась Рита и по Сережкиному унылому виду поняла, что дела плохи.

– Ты не ври, а говори прямо – много хвостов?

– Много, – сознался он, пряча глаза, – на осень перенес.

Рита решила, что обязательно разберется с этим вопросом. Надо будет поговорить с его отцом. А ругать парня не за что – мать оставила его одного в трудный период: как раз он школу окончил. Удивительно еще, что в институт поступил. Она стала убирать со стола и готовиться к непростому разговору о Маринке, как вдруг в замке заскрежетал ключ.

– Кто это? – От неожиданности она выронила чашку в раковину. – Ты давал кому-нибудь ключи от квартиры?

– Легок на помине, – процедил племянник, и в голосе его Рита почувствовала самую настоящую ненависть.

«При чем тут?.. Неужели он с такой злобой об отце? – успела подумать она. – Да что у них тут происходит?»

Вошедший захлопнул дверь, прошел через прихожую, причем, как машинально отметила Рита, не вытер ноги, и появился на пороге кухни.

Хотя Рита видела Сережкиного отца очень давно, она не могла ошибиться: это был не он. На пороге стоял здоровый мордатый мужик лет тридцати. Коротко стриженные волосы, бычий затылок и накачанные мускулы говорили о том, что этот тип занимается отнюдь не интеллектуальным трудом.

– Здорово! – протянул парень и окинул Риту наглым взглядом. – Хорошо сидим!

Рита вспомнила, что на ней по утреннему времени простенький халатик с короткими рукавами, а под ним даже нет лифчика, и почувствовала себя очень неуютно.

– Кто это, Сережа? – спросила она, не ответив на приветствие гостя.

Впрочем, по тому, как тот по-хозяйски придвинул себе стул и развалился на нем, было понятно, что гостем он себя здесь не чувствует.

– Это Виктор, – упавшим голосом ответил Сережка.

– Зачем ты дал ему ключи от своей квартиры? – Рита взяла себя в руки, и голос ее звучал твердо.

Сережка как-то затравленно перевел глаза на Риту и вымолвил с трудом:

– Я ему ничего не давал… это…

– Кончай базарить, малой! – прервал его Виктор. – Вот, получи привет от папочки! – И он швырнул на стол тонкую пачку денег.

– Ах, вот ты кто! – протянула Рита.

Конечно, как же она сразу не догадалась! Это шофер или охранник, в общем, мелкая прислуга за все. А по-простому говоря, холуй. Сколько она повидала таких у Валерия! Повар готовит еду, горничная убирает – они заняты делом, а эти… посидеть в машине, пока хозяин гостит у любовницы, отвезти жену в магазин, вот как сейчас, передать деньги сыну… Здоровый мужик бегает на посылках. Сам-то он себя гордо именует охранником, да только если что-то серьезное, кто ж такому доверит охранять свою жизнь? Да ему хомяка не доверишь – упустит… Рита всегда удивлялась, что Валерий, вроде бы умный человек, держит возле себя такую зажравшуюся сволочь. Все его, с позволения сказать, охранники были похожи друг на друга и на этого Виктора, как однояйцевые близнецы. Как они были любезны и предупредительны с Ритой, пока Валерий находился рядом! Зато потом, когда везли ее домой, хамство перло отовсюду. Они усиленно показывали Рите, что она – никто, просто любовница их хозяина. Сегодня она есть, а завтра хозяин найдет другую, а Риту вышвырнет коленом под зад, так что им совершенно незачем утруждать себя элементарной вежливостью.

Рита однажды задумалась, отчего они не боятся, что она пожалуется Валерию на утомительное хамство? И поняла, что их отношение – это индикатор отношения самого хозяина. Вся эта челядь безошибочно чувствует, что можно и чего нельзя, и очень редко ошибается.

Однако по тому, как ведет себя этот тип, можно понять, как отец относится к Сережке.

– Папочка велел передать, что это последние! – продолжал мордатый Виктор. – Если бы ты в институте нормально учился, он бы еще подумал, а так, пока хвосты не сдашь… Но судя по тому, что я здесь увидел, вряд ли ты хвосты сдашь. Телка, конечно, у тебя неплохая, все на месте. – Он вытянул шею, чтобы заглянуть Рите за вырез халата и даже протянул руку, чтобы ущипнуть ее за щеку, как вдруг Сережка резко отвел его руку и закричал:

– Ты, скотина, не смей ее трогать! Это моя сестра!

– Какая еще сестра? Ты как со старшими разговариваешь, малой? – протянул Виктор. – Мало я тебя учил? Мало я тебя из помоек разных вытаскивал? Видно, наука тебе не впрок пошла…

– За такую науку мы еще посчитаемся! – пообещал Сережка.

До сих пор Рита молчала, потому что вспомнила еще один урок тети Любы. «Никогда не хами сразу незнакомому человеку, – наставляла та, – даже если он тебе очень не понравился. Сначала послушай, что он тебе скажет. Бывает, что человек просто расстроен или его до этого рассердили, он и старается на тебе злость сорвать. А когда поймет, что ты ему не отвечаешь в том же духе, то станет совестно, и он все тебе сделает, что нужно. А если он законченный хам, то ответить ему в том же духе ты всегда успеешь».

Рита уже все поняла про этого типа и теперь решила вмешаться.

– Насколько я поняла, вам именно за это платят. В этом заключается ваша работа – вытаскивать его из помоек, – заметила она. – Так что ваши жалобы непонятны. Что касается меня, то я действительно его родственница. И называть меня телкой вовсе не обязательно. Вы выполнили поручение – можете быть свободны. И еще: если это последние деньги, то вам больше незачем приходить. Стало быть, ключи вы можете оставить здесь, мне как раз они понадобятся.

– Еще чего! – Сначала Виктор слегка оторопел от Ритиного холодно-презрительного тона, но быстро опомнился. – Не ты мне их давала, не тебе и верну! И это еще надо разобраться, что ты за птица. Какая такая сестра – не родная же, у папочки старше его, – он кивнул на Сережку, – детей нету! Двоюродная, что ли, седьмая вода на киселе? Понаедут тут, на квартиру-то…

– Степень нашего родства вас не должна интересовать, – напомнила Рита, – равно как и судьба этой квартиры.

Нельзя сказать, что на наглого типа сильно подействовали Ритины слова. Но все же хамства в голосе малость поубавилось, и глазами он перестал шарить по ее телу.

После того как в прихожей хлопнула дверь, они немного помолчали.

– Что, с отцом общаетесь всегда через этого козла? – спросила Рита.

– А чего нам общаться? Деньги дал, деньги получил, – криво усмехнулся Сережка. – Папочка очень занят, а еще у него на шее две семьи, это не считая меня. И он раньше при встрече только одно твердил: дармоедов содержать не намерен. Так что лучше уж через этого.

– А этот что – действительно тебя учил уму-разуму?

– Да врезал пару раз, когда я ему всю куртку облевал, – неохотно признался Сережка, – он по папочкиному приказу с одной дачи меня вытаскивал. Тогда тоже несколько дней гудели.

– Тогда будем считать, что вы квиты, – согласилась Рита, а про себя подумала, что и с этим вопросом нужно разобраться.

Повезло Сережке с родителями! Отец знать не желает, деньгами откупается, мать вообще отбыла в неизвестном направлении! Удивительно, как парень совсем с катушек не соскочил!

Не хотелось снова бередить рану, но Рита решилась. В конце концов, она приехала сюда для того, чтобы повидать Сережку и узнать что-нибудь о сестре. Рита вспомнила, как долго и тяжело умирала тетя Люба, как за несколько месяцев до смерти, когда она окончательно слегла, она все ждала известий от Маринки. Потом перестала, будто поняла, что вестей не будет. И не разрешала Рите затрагивать в разговоре эту тему. А уже умирая, поманила Риту и свистящим шепотом пробормотала ей на ухо:

– Найди их, помоги… Чувствую я, что там неладно…

Сережка ушел в свою комнату и уткнулся там в экран компьютера. Оттягивая разговор, Рита приняла душ, потом в Лялькиной комнате причесалась и подкрасилась. Здесь был какой-то нежилой беспорядок. Чувствовалось, что Сережка сюда вообще не заходил – ему вполне хватало двух других – своей и Маринкиной, которую та в свое время сделала гостиной. Там стояла вполне приличная мягкая мебель и стенка. А здесь – Лялькин диванчик, большой платяной шкаф, ящик для игрушек, маленький столик. Кроме того, еще валялось множество самых разнообразных вещей – женские сапоги, свернутый в трубочку календарь за прошлый год, одна боксерская перчатка… Очевидно, Сережка просто запихивал в эту комнату все ненужные вещи, которые попадались у него на пути.

Рита представила, сколько сил уйдет на то, чтобы привести квартиру в относительно приличный вид, и вздохнула. В шкафу тоже был жуткий беспорядок. Рита освободила две полки и положила туда свои вещи. Нужно устраиваться поудобнее. Что-то подсказывает ей, что она тут задержится. Сережка будет только рад, он устал от одиночества. Деньги пока есть, немного правда, но на первое время хватит. И нужно как-то отыскать след Маринки с ребенком.

Рита уронила плечики и нагнулась за ними, а когда поднялась, то сильно ударилась головой о полку.

«Правильно, – подумала она, морщась и потирая ушибленное место, – так тебе и надо! Не будешь перед собой хитрить. На самом-то деле ты сбежала в Петербург, как только появилась возможность. Повидать племянника – хорошо, найти следы сестры – замечательно, но не это заставило тебя бежать из родного города тайком, ни с кем не простившись и даже не дождавшись сорока поминальных дней!»

Валерий… Второй в их городе человек после мэра, ее любовник. Их связь длилась почти три года – он высмотрел Риту на празднике, посвященном дню города. Она произносила приветствие от студентов.

Если бы Рита родилась лет на двадцать раньше и юность ее пришлась на застойные советские годы, она бы сделала потрясающую карьеру. Рита замечательно смотрелась на сцене – высокая, стройная девушка с яркими карими глазами. Но самым главным достоинством в данном случае считался голос. Голос у Риты был не то чтобы звонкий, но удивительного тембра, и, даже если Рита говорила не в полную силу, голос ее слышали все. Голос достался ей от природы, как и абсолютно четкая дикция. Приятный голос, правильная речь…

«Тебе бы в дикторы на телевидение идти…» – вздыхала тетя Люба.

Но в их городе не готовили дикторов. В их городе было всего два института – политехнический и педагогический, а несколько часов местного телевещания плотно заняла одна-единственная дикторша – жена городского прокурора. Подсидеть ее не было никакой возможности – с прокурором боялись связываться.

Рита оканчивала педагогический институт, но все колебалась – очень не хотелось идти в школу. Валерий начал свое ухаживание с того, что устроил ее на работу в коммерческую фирму секретарем-референтом – в институте Рита выучила английский и немного французский.

Первое время ей нравилось, что рядом всемогущий мужчина. А когда Рита поняла, что он вовсе не волшебник, что может далеко не все, что вовсе не так независим, каким хотел казаться, она уже вкусила легкой жизни и привязалась к Валерию. Дело было совсем не в дорогих подарках и «красивой» жизни. Он действительно ей нравился. Нравилась его спокойная манера общения с подчиненными – никаких повышенных тонов, ровно и всегда вежливо. Нравилось, как он разговаривает с начальством по телефону – с уважением, но без тени подобострастия. Он действительно был хорошим руководителем, в городе его знали и уважали. Нравилось, что, оставаясь с ней наедине, он становился совсем другим человеком – шутил, дурачился, как мальчишка.

Шло время, Рите надоело работать секретарем, она просила, чтобы Валерий устроил ее в городской аппарат. Оказалось – нельзя. Существовал негласный закон, что руководителям нельзя устраивать в аппарат своих любовниц, это неэтично.

Про них все всё знали, на лицах официантов и продавщиц Рита читала осведомленность пополам с завистью. А также легкое злорадство: вот ужо он тебя бросит, и мы попляшем на твоих косточках, дождешься ты от нас отличного обслуживания!

На работе директор смотрел с бессильной злобой: ему не нужна была такая секретарша. Он даже боялся повысить на нее голос, а уволить Риту было нельзя – потом неприятностей от властей не оберешься. Рита сжалилась над ним и уволилась сама.

Ей хотелось как-то реализовать себя, найти интересную работу, общаться с людьми, но все смотрели на нее только как на любовницу могущественного человека, а потом будут смотреть как на пустое место.

А Валерий, когда она бросила работу, начал потихоньку капризничать. Какие-то у него там начались разборки, злопыхатели интриговали. Он нервничал, вечерами пил коньяк, грубил Рите. Потом извинялся, говорил, что любит только ее одну и что как только кончатся его неприятности и положение упрочится, он разведется с женой и женится на Рите.

Глядя ему в глаза, она видела, что он сам в это верит, но Рите совершенно не хотелось за него замуж.

Заболела тетя Люба, и Рита выбросила из головы мысли о работе. Валерий помогал деньгами и доставал дефицитные лекарства, но когда позвонили из поликлиники и просили прийти Риту одну, она поняла, что все напрасно, тетя Люба скоро умрет.

Она отдалилась от Валерия, но он никак не хотел оставить ее в покое. Возможно, он действительно ее любил. Во всяком случае, когда через несколько дней после похорон Рита заговорила об отъезде в Петербург и о том, что неплохо бы им побыть врозь, чтобы разобраться в их отношениях, Валерий устроил жуткий скандал. Она поняла, что он никогда ее не отпустит и жизнь пройдет вот так – без любви, без работы и без семьи.

За два дня она переделала неотложные дела, заплатила за квартиру вперед, собрала только самые необходимые вещи – набрались чемодан и сумка, – оставила верной соседке ключи и уговорила сына этой соседки, шофера-дальнобойщика, подбросить ее на машине до следующей после их города большой станции. Договорившись с проводником, она села в поезд, следующий в Санкт-Петербург.

В купе, немного опомнившись, Рита подумала, что, возможно, не было необходимости убегать тайком, ну не стал бы Валерий держать ее силой! Но нервы бы потрепал, а потом заговорил бы до смерти, и Рита отложила бы поездку, а после снова вошла бы в надоевшую колею… Нет, она все сделала правильно. И тетя Люба бы одобрила. Как она говорила: «Подумай хорошенько, но уж если решилась на что-то – делай не откладывая!»

В комнате пахло пылью и затхлостью. Неудивительно, что Рита так плохо спала ночью. Она открыла окно, которому давно полагалось быть чисто вымытым. С улицы потянуло свежестью. Но стало прохладно – начало мая, в Санкт-Петербурге считается ранняя весна. Рита нашла в шкафу поношенные Маринкины джинсы и серый свитерок, который помнила по прошлым ее приездам. Маринка говорила, что почти никаких вещей с собой не возьмет, там все купит. Однако в шкафу одно старье осталось. Ну ладно, для уборки такой костюм сойдет, не в халате же весь день ходить!

– Послушай, – обратилась Рита к Сережкиному затылку, – я, конечно, понимаю, что у тебя похмелье, и настроение плохое, но разговора нам не избежать. Ты скажи: от матери было что-нибудь? Письмо или поздравление?

И поскольку ответом ей было молчание, Рита повысила голос:

– Сергей, я к тебе обращаюсь!

– А ты сама как думаешь? – буркнул Сережка, не оборачиваясь.

– Я думаю, что не было, иначе бы ты мне показал.

– Правильно думаешь. – Он крутанулся на стуле и посмотрел Рите в глаза. – От нее всего было два письма, то есть открытки.

– Как – два? А ты мне только про одно писал.

– Вот. – Он пошарил в ящике письменного стола и бросил на стол конверт.

Рита, торопясь, вытащила из него фотографию и плотный лист бумаги. В первый момент она не узнала женщину на снимке, но, вглядевшись, поняла: это разумеется, Маринка. Только зачем-то обстригла волосы и перекрасилась в рыжий цвет. Ей никогда не шло, но, может, во Франции сейчас так модно? Сидит себе на пляже в новом купальнике, загорает.

Рита развернула письмо. Большой лист был заполнен едва ли не на половину. Напечатано на компьютере – они там, в Европе, писать ручкой уже разучились.

«Дорогие мои!

Все идет прекрасно, просто замечательно! Николя оказался отличным мужем. Он всячески меня балует и буквально носит на руках. Мне ни в чем нет отказу. На свадьбу он подарил мне кольцо от Картье. Костюм на мне был от Живанши – голубой, а вечером, на приеме по случаю свадьбы, – лиловое платье с очень глубоким декольте и длинные перчатки.

Мы скоро переезжаем – собираемся покупать дом в предместье Парижа или квартиру в самом городе, еще не решили. Так что адрес я напишу позднее.

Леночка шлет привет, у нее все прекрасно.

Целую, Марина».

– Это все? – Рита недоуменно вертела в руках листок. – Что это за ерунда?

– Как видишь, – процедил сквозь зубы Сережка, – вот такое письмецо.

– Когда она его отправила? – Рита схватилась за конверт.

На штемпеле дата: седьмое апреля этого года. Значит, месяц назад письмо было отправлено из Парижа.

– А получил ты его когда?

– В середине апреля, – угрюмо сообщил Сережка.

«Тете Любе было совсем плохо, – вспомнила Рита, – она все равно уже ничего не понимала».

– Обо мне ни строчки, – продолжал Сережка, – пишет «мои дорогие», а кто это?

– О матери ни слова… – пробормотала Рита. – Послушай, тебе обидно, что она с совершеннолетием не поздравила, но, может быть, скоро отдельное письмо придет…

– Придет! Еще через год! – закричал Сергей. – За десять месяцев всего два письма и было! Ах, все прекрасно! Собралась вдруг замуж за какого-то хмыря, которого она и в глаза никогда не видела, а меня она спросила? Я, между прочим, сын родной, и мне ее замужества ой как надоели! И не успокаивай меня, я знаю, что она забыла про день рождения!

– Но как же она могла забыть?

– А как она могла бабушке не написать ни строчки?

Рита промолчала. Сережка вдруг подошел к ней и сел рядом на диван.