Подозрительные звуки доносились с той стороны, где стоял старый тяжеловесный комод. Один из ящиков комода чуть заметно шевельнулся, как будто невидимая рука попробовала его выдвинуть.

Катя крадучись, задерживая дыхание, приблизилась к комоду.

Звуки стали заметнее, слышнее. В ящике комода что-то шевелилось, стучалось, просилось наружу…

Что-то или кто-то.

Ящик скрипнул и начал медленно выдвигаться, как будто то, что пряталось в нем, пыталось выбраться наружу.

Катя зажала рот рукой, чтобы не закричать от охватившего ее невыразимого ужаса…

И на этот раз действительно проснулась.

Сердце колотилось, влажные простыни сбились в комок, на лбу выступили капли пота.

Катя встала и на дрожащих ногах подошла к окну. Свежий ночной воздух свободно пробивался в раскрытую форточку, стало быть, кошмар приснился вовсе не от духоты. Она постояла немного возле окна, обхватив себя за плечи и глядя сверху на темные, взволнованно колышущиеся деревья, не успевшие еще потерять листву, на блестящую от мелкого дождя мостовую, на огромное здание больницы, где окна не гасли даже глубокой ночью.

Все было как всегда – безлюдная улица, тишина в ее квартире, уютное тиканье будильника. И одиночество. Уж одиночество-то точно никуда не денется!

Из форточки явственно тянуло холодом, Катя вздрогнула и отошла от окна. Хорошо бы сейчас выпить чаю. Рубиново-красного от крепости, и чтобы рядом с чашкой на блюдечке лежали мелко наколотый сахар и ломтики лимона. Мама любила так пить чай и ее приучила.

Катя зажмурила глаза, чтобы удержать привычно подступившие слезы. Мама умерла полтора года назад, и Катя до сих пор не может смириться с утратой. Днем боль немного отступает, Катя отвлекается на работу, на повседневные дела, но вот ночью… Впрочем, в последнее время она думает о маме гораздо меньше.

Потому что появился человек, который завладел мыслями и прочно утвердился в душе и сердце, изменил саму ее жизнь.

Катя неслышно усмехнулась в темноте. Даже сама с собой она не может говорить в простоте, все выбирает какие-то выражения из классических романов. Конечно, что с нее взять – библиотекарша, книжный червь, насквозь пропиталась запахом вековой книжной пыли. От нормальных женщин духами пахнет, а от нее – старой бумагой, ей бы с мышами дружить…

Катя скривила губы, представив себе человека, который в свое время говорил ей такие слова. Не говорил – кричал. Бросал эти фразы ей в лицо, выплевывал их, брызгая слюной и тяжело сопя, надвигаясь на нее крупным, тяжелым, налитым телом. Катя почувствовала воочию запах крепкого мужского пота, от которого ее мутило, увидела красное от злости лицо и выпученные глаза.

Это было… дай бог памяти… больше пяти лет назад. Именно тогда состоялось у них последнее, если можно так выразиться, объяснение с Игорьком – ее будущим мужем. Будущий сразу перескочил в бывшие, так и не побывав настоящим. И как же Катя сейчас этому рада!

Они всегда жили с мамой только вдвоем, отца у Кати не было. И бабушек-дедушек тоже. Мама родила Катю поздно, ей подходило уже к сороковнику, бабушки к тому времени не осталось в живых, а вся дальняя родня отвернулась от нее, чтобы она не повесила им на шею своего ребенка. Прямо они так не говорили, но дали понять, так что мама сама из гордости прервала с родней все отношения.

Они жили вдвоем – очень скромно и уединенно. Мама воспитывала Катю на примерах классической русской литературы, а как же иначе, если она всю жизнь эту самую литературу преподавала в средней школе!

«Запомни, Катюша, – твердила мама с тех самых пор, как в пятилетнем возрасте дочка научилась читать, – у классиков ты найдешь ответы на все вопросы. Надо только внимательно читать романы и прочувствовать каждое произведение!»

И Катя послушно читала, она вообще росла тихой, прилежной и умненькой девочкой. До тринадцати лет носила две аккуратные косички, в то время как девчонки устраивали на головах форменное безобразие, как говорила мама, красили волосы во все цвета радуги, наводили под глазами зеленые тени, как у покойника (опять-таки по образному выражению мамы), и одевались вызывающе ярко и безвкусно. Кате никогда не приходило в голову перечить маме, хотя иногда, глядя на себя в зеркало, она чувствовала, что ей сильно не нравится собственный вид – эти гладко зачесанные волосы, белесые брови, невыразительные глаза, близоруко моргающие без очков.

«Разрастешься! – уверенно говорила соседка по площадке тетя Рая, встречая Катю по утрам. – В таком возрасте все девчонки гадкими утятами кажутся!»

Лет в четырнадцать перед праздничной дискотекой Катя решилась отдаться в руки подружек. У нее не хватило времени рассмотреть то, что получилось, а на дискотеке все вылетело из головы. И когда она явилась домой поздним вечером, было море по колено, потому что девчонки выпили две бутылки дешевого вина на всех. Предлагали еще покурить травку, но у Кати хватило ума отказаться.

Мама открыла дверь сразу же, как только Катя вышла из лифта. Увидев ее на пороге, мама схватилась за сердце и покачнулась. В глазах ее отразилась такая боль, что у Кати мигом выветрился весь хмель из головы и пропал кураж. Мама долго плакала, качая головой и не говоря ни слова, потом вдруг задышала тяжко, со всхлипом, и стала заваливаться на бок. Испуганная Катя помчалась к соседке, подняла ту среди ночи. Вызвали «скорую», маму увезли в больницу с сердечным приступом. И все соседи дружно осудили Катю – вот как деточки-то нас доводят, в гроб уложат и не заметят, назавтра на дискотеку побегут!

И даже тетя Рая, встретившись утром, укоризненно покачала головой. Но ничего не сказала.

Маму выписали, с тех пор Катя еще больше притихла. Она честно пыталась найти ответы на свои многочисленные вопросы у классиков. Но ни Анна Каренина, ни Наташа Ростова не могли подсказать, как сделать глаза большими и блестящими, волосы – густыми и пышными и где достать денег если не на шикарный норковый полушубок, то хотя бы на новую куртку.

Окончив школу, Катя поступила в библиотечный институт. Мама советовала поступать в педагогический, но Катя сумела настоять на своем. Нельзя сказать, что она мечтала стать библиотекарем, просто очень уж не хотелось идти по маминым стопам – вечно сорванный голос, горы тетрадей по вечерам, педсовет допоздна, сплетни, свары и бесконечные жалобы родителей.

Однако Катя любила книги. И не только сам процесс чтения. Кате нравилось брать книгу в руки, открывать ее, гладить переплет. Больше всего привлекали ее старые, особенно дореволюционные книги, перелистывая их пожелтевшие страницы, она невольно задумывалась, кто скользил глазами по этим строчкам, какой это был человек, о чем он думал, читая, как представлял себе героев…

Годы шли, и соседка тетя Рая, встречаясь на лестнице, перестала с уверенностью говорить, что Катя разрастется и с внешностью все станет в порядке. Мама говорила, что главное – духовная красота, и Катя решила не задумываться. Было некогда, нужно было учиться и еще подрабатывать, чтобы свести концы с концами.

Дни проходили быстро – похожие один на другой, заполненные работой и борьбой за выживание. Мама стала болеть, по ее словам, школа высосала из нее все соки.

Катя вечно была занята – то работой, то хозяйством, то писала за кого-то сочинения, то чертила, то решала математические задачи за восьмой класс. Никаких особей мужского пола вездесущие соседки заметить возле нее не могли, как ни старались. И то сказать, где их взять-то? В библиотечном институте учились одни девчонки, в библиотеку ходили одни старики.

В зеркале отражалась серая мышка с жидкими волосами сивого цвета. Глаза смотрели испуганно и виновато из-под коротких белесых ресниц. Откровенно говоря, Кате очень не нравилась эта бледная моль, отражающаяся в зеркале. Но сил и времени, чтобы что-то изменить, у нее не было.

Мама вышла на пенсию и сидела дома – из-за больного сердца не могла работать, а зимой вообще задыхалась на морозе. Теперь требовалось еще каждый день делать во всей квартире влажную уборку, так как от любой пылинки мама начинала кашлять. Так что любоваться на себя в зеркало девушке было некогда, и ночами ее не успевали посещать грустные мысли. Мол, молодость проходит, вот уже дело к тридцати, а все женская судьба не устроена – не то что мужа нету, а и вообще ни один мужчина не обратил на нее внимания. Про такое Катя не думала – падала камнем в постель и засыпала, не успев донести голову до подушки.

Однажды Катя, вернувшись домой из своей библиотеки, застала дома гостя. Это оказался какой-то мамин не то двоюродный, не то троюродный брат – здоровенный громкоголосый дядька, лохматый и бородатый. Он пил чай с мамой на кухне. На столе стояли принесенная им же бутылка коньяку и огромная коробка шоколадных конфет. Мама, непривычно оживленная, ласково смотрела на гостя.

Дядька смачно расцеловал Катю в губы, повертел, рассматривая, и удачно скрыл разочарование при виде такой неказистой племянницы. А может, не обратил на нее особого внимания. Выяснилось, что дядька был изыскателем и до сих пор ездил в геологические партии куда-то в Сибирь.

Катя выпила с ним коньяку, а потом долго слушала дядькины походные байки. Еще он рассказывал анекдоты и сам же первый над ними смеялся. Он порывался петь и все жалел, что нет в их доме никакой завалящей гитары.

Было поздно, гостя оставляли ночевать, но он объяснил, что у него в четыре утра самолет на Иркутск. И уже перед самым уходом, понурившись, признался маме тихонько, что окончательно разбежался с женой, потому что дети взрослые и он ей стал не нужен – такой неприкаянный, вечно в разъездах, дома нету, семьи нормальной нету…

Кате дядька понравился с первого взгляда – веселый, сильный, надежный… Хорошо, наверное, с таким в тайге – не бросит в трудную минуту, поможет, на себе вытащит, последнее отдаст… Сразу видно, что человек хороший… Ну да ладно, они сами разберутся.

Дядька подхватил тяжелый абалаковский рюкзак и указал Кате на небольшой потертый чемодан.

– Там вещи кое-какие, для меня ценные, – сказал тихо, – спрячь куда-нибудь, я после заберу. Все, что нажил… – он криво усмехнулся, и Кате стало его ужасно жалко.

Но дядька тут же взбодрился, поднял ее в воздух и снова смачно расцеловал в губы.

– Не дрейфь, Катюха, прорвемся!

И исчез из их с мамой жизни навсегда.

Катя сунула дядькин чемодан в кладовку, и года два он ей жутко мешал. Как-то зимой мама кашляла особенно тяжело, Кате было страшно и очень трудно, она перенесла грипп на ногах, безумно уставала и на работе, и в общественном транспорте, и жизнь казалась беспросветной. Ей хотелось просто поговорить с близким человеком, услышать дядькин громкий смех, почувствовать на плечах его сильные руки. Она нашла в старой телефонной книжке номер и как-то вечером, когда мама смотрела по телевизору концерт «Песни прошлых лет», позвонила в ту старую квартиру, где много лет жил дядька с женой и детьми.

Холодный женский голос ответил по телефону, что Чиркова Владимира Михайловича к телефону позвать никак не может, он давно здесь не живет. А на Катин настойчивый вопрос, где его найти, женщина ответила со смешком, что на кладбище. Конкретный адрес она не назовет, потому что ее бывшего мужа зарезали уголовники в далекой сибирской тайге два года назад. Что-то там они не поделили, а он, как начальник партии, вздумал их разнимать. Вот и получил. Такой вот итог жизни.

Не дождавшись от оглушенной известием Кати никаких комментариев, женщина повесила трубку.

После концерта мама посмотрела еще свой любимый сериал, так что Катя смогла справиться с подступившими эмоциями.