Мне оставалось только тяжело вздохнуть: при всех своих достоинствах дядя Вася – человек совершенно не деловой и во всем, что касается денег, за ним необходим присмотр. Так и в этом случае – я знала, что аванс, который он взял с клиентки, едва покрывал наши накладные расходы, так что финансовое положение нашего агентства было хуже некуда…

– Унеси это! – Дядя Вася отворачивал хмурое лицо и отталкивал двумя руками тарелку с кашей.

– Дядя Васечка, ну надо кушать кашку, – заговорила я ласково и терпеливо, – тогда быстрей поправитесь…

– Я от такой бурды скорее загнусь!

– И вовсе не бурда, – я сделала вид, что обиделась, – хорошая каша, геркулесовая, на молоке и с сахаром, всем больным дают… Ну давайте ложечку…

– Еще скажи – за маму, за папу! – буркнул дядя Вася, сдаваясь и открывая рот.

И правильно сделал, потому что я уже приближалась к мысли надеть ему тарелку с кашей на голову. Единственное, что меня останавливало, – самой же придется менять белье и все это стирать.

После того случая, когда мой несчастный партнер Василий Макарович просидел полдня на неотапливаемом чердаке строящегося дома, он жутко простудился. Со всеми вытекающими отсюда последствиями – насморком, кашлем и высокой температурой.

Как я уже неоднократно упоминала, дядя Вася – мужчина небалованный. Характер у него спокойный, за длинную свою жизнь и почти тридцать лет работы в милиции повидал он всякого и привык к лишениям. И болел дядя Вася вполне достойно – не капризничал, не паниковал, спокойно принимал лекарства, только все время пил то воду, то чай с лимоном, то клюквенный морс. Хоть и приходилось ему несладко – температура-то высокая.

Разумеется, я на время переселилась к нему – не могла же я бросить тяжелобольного человека на произвол судьбы! А если ночью ему станет хуже?

Дядя Вася не спорил – у него для этого просто не оставалось сил. Пришлось и Бонни с собой взять – я ведь говорила уже, что бордоский дог, весом больше шестидесяти килограммов и размерами напоминающий бабушкин комод, ведет себя иногда как маленький ребенок – боится надолго оставаться один и любит забираться на ручки. На моих коленях помещается только лобастая головища, а с дядей Васей у него такой номер вообще не проходит.

Бонни проникся серьезностью момента и вел себя вполне прилично – дремал в соседней комнате и не пытался играть со мной в шумные игры.

Так прошла неделя, после чего дяде Васе стало получше. И вот тут-то и начались капризы. То ему невкусно, то пересолено, то подгорело (все неправда!). То он хочет апельсинового сока, то какао, то кофе с молоком. То блинчиков с творогом, то оладий с медом, то пирога с капустой.

Слушайте, ну забегалась я совсем! И самое главное – я ведь понимаю, что ничего странного в этом нету, все мужчины ужасно капризны, а уж если заболеют, то становятся и вовсе невозможны. Но чтобы скромный дядя Вася так распоясался… В общем, я была на пределе.

Дядя Вася дал себя уговорить и даже самостоятельно съел несколько ложек каши, пока я держала перед ним тарелку, как покорная рабыня. После того как установилась нормальная температура, он чувствовал сильную слабость и принимал пищу в комнате на диване, одетый в новый спортивный костюм и прикрытый шерстяным пледом.

– Чаю дай, – хрипло сказал он, отставляя тарелку, – каша эта твоя колом в горле стоит…

«Спокойно, – сказала я себе, – это твой компаньон и друг. И на сегодняшний день самый близкий тебе человек. И если бы ты заболела, он ухаживал бы за тобой так же преданно и верно».

«Да, но я-то не вела бы себя так ужасно!» – тут же возразила я себе.

Впрочем, кто знает?

Я поставила тарелку на стол и пошла на кухню, столкнувшись по дороге с Бонни, который соскучился и явился нас проведать. Через десять минут я явилась в комнату с подносом, на котором стояли большая чашка с горячим крепким чаем, блюдечко с аккуратно нарезанным лимоном, розетка с брусничным вареньем, баночка с медом, свежая булочка, разрезанная вдоль и густо намазанная маслом, и еще два куска вчерашнего кекса.

Я понятия не имела, чего захочет мой больной к чаю, поэтому положила на поднос все, что было в доме, чтобы два раза на кухню не ходить, а то уже ноги отваливаются от этой беготни!

Дядя Вася лежал на диване, утомленно прикрыв глаза, а Бонни как раз доедал кашу с его тарелки. Она-то стояла на столе, а при своих размерах мой Бонни спокойно может взять со стола зубами все, что ему нужно!

– Ах ты, паршивец!

От моего крика дядя Вася открыл глаза и обидчиво заморгал:

– У больного отнимаете…

– Вот, я же говорила, что каша вкусная, а вы есть не хотели. Бонни, обжора несчастный, пошел вон!

Бонни на мои слова не отреагировал, а улегся возле дивана, так что мне с подносом было его не перешагнуть.

– Бонечка, – растрогался дядя Вася, – один ты меня любишь…

Та-ак… Я почувствовала сильнейшее желание бросить поднос на пол, развернуться на пятках и немедленно уйти из этой квартиры. Если не навсегда, то надолго. А они пускай тут сами разбираются. Если Бонни так любит дядю Васю, то пусть подает ему чай и бегает в аптеку.

И в это время зазвонил телефон.

– Не подходи, – сказал дядя Вася, – это, наверное, по делу, а я не могу сейчас…

Телефон звонил и звонил. Я поставила поднос на стол, показала Бонни кулак и сняла трубку.

– Я болен, – повторил дядя Вася и закашлялся.

– Слушаю вас! – сказала я в трубку приветливо-официальным голосом.

– Это частный детектив Куликов? – спросил на том конце неуверенный женский голос.

Ну, все ясно, снова какая-то тетка хочет вывести своего муженька на чистую воду!

– Это его секретарь, – ответила я отстраненно-любезно, – чем могу вам помочь?

– Нужно мне к детективу, – вздохнула тетя, – скорее бы…

– Минуточку… – Я скосила глаза на диван.

Дядя Вася щедро намазал булочку медом и запивал ее сладким чаем. На лице у него отражалось неземное блаженство. Кстати, мой больной самостоятельно встал с дивана и уселся за стол. Со стула не упал, чай не пролил, оттого, что руки тряслись, и булочку мимо рта не пронес. Бонни доедал кекс, причем ужасно накрошил на пол. Это послужило последней каплей.

– Приезжайте через час, – сказала я в трубку, – Василий Макарович вас примет.

И продиктовала адрес, стараясь не глядеть на дядю Васю.

– Василиса, ты что – рехнулась? – возопил он, как только я повесила трубку. – Какая может быть работа, когда я с постели не встаю?

Я молчала.

– Кто там? – в голосе дяди Васи появилась некоторая заинтересованность.

– Женщина, – вздохнула я.

– Опять? – Дядя Вася застонал и плюхнулся на диван. – Снова за мужем следить? Мне и прошлого раза хватило…

Бонни доел кекс и теперь вылизывал пол жирным языком.

– Вот что, – медленно проговорила я, спрятав руки за спину, чтобы не отлупить Бонни чем придется, – сейчас вы оденетесь, побреетесь и примете клиента. И без разговоров, время дорого!

– Да не могу я, – заныл дядя Вася.

– Можете! – припечатала я. – Сами же говорили, что денег нету и за квартиру два месяца не плачено!

– Один месяц, – сверкнул глазами мой партнер.

– Без разницы, – я все же умудрилась оставить за собой последнее слово.

Дядя Вася тяжко вздохнул, совсем как Бонни, когда ему не дают смотреть телевизор, потом встал с дивана и покачнулся. Причем не напоказ, а просто от слабости.

– Дядя Васечка, – я мгновенно оттаяла, – ну посидите, поговорите с клиенткой, отвлечетесь от своих болезней. А если возьмем ее дело, то я могу пока предварительную разведку провести, осмотреться. А там и вы поправитесь…

За разговором я незаметно вытеснила дядю Васю в ванную, а Бонни – в прихожую, сама же заметалась по комнате, приводя ее в порядок. Через некоторое время комната ничем не напоминала больничную палату в глубокой провинции.

Дядя Вася вышел из ванной выбритый и переодетый в чистую рубашку. Я достала из шкафа шерстяной джемпер на пуговицах, связанный еще его покойной женой. Домовитая была женщина, что и говорить!

Только мы успели втащить Бонни в другую комнату и запереть там на ключ, как в дверь позвонили.

Открыв дверь, я тут же пожалела, что сорвала дядю Васю с дивана. Лежал бы себе, болел потихоньку. Потому что никакого дела у нас не предвидится.

На пороге стояла худая изможденная тетя пожилых лет, одетая в грязно-серое синтетическое пальто. На рыбьем меху, как говорила моя бабушка. В руках у тети была потертая сумка из кожзама, на голове – жуткая вязаная шапка с козырьком.

Разумнее всего было бы счесть, что визитерша ошиблась дверью. Но что-то подсказывало мне, что это слишком простое решение вопроса.

– Мне к детективу Куликову. – Женщина с трудом разомкнула бледные губы.

– Проходите пожалуйста, – я сделала над собой усилие и улыбнулась, – пальто можете вот здесь повесить.

В глазах дяди Васи я прочла все, что он обо мне думает, и еще много разных мыслей. Женщина села в кресло для посетителей и опустила глаза, теребя застежку на сумке. Пальто она сняла, под ним оказался костюм, выпущенный нашей легкой промышленностью лет примерно тридцать назад, может, и больше. Кажется, такой материал назывался джерси.

Вот все-таки умели шить вещи в семидесятые годы прошлого века! Костюм не то чтобы выглядел как новый, но не выгорел, не вытянулся на локтях и не застирался. Впрочем, возможно, тетя надевала его только «на выход», то есть считаные разы, и все это время он благополучно провисел у нее в двустворчатом платяном шкафу, густо пересыпанный средством от моли.

– Слушаем вас! – нарушила я затянувшееся молчание, заметив краем глаза, что дядя Вася потихоньку закипает.

Ладно, что бы там он ни сказал мне потом, все же тетю надо выслушать. Да и спровадить поскорее отсюда. Потому что клиенткой нашей она не может быть по определению – в таком-то прикиде. И как ее к частному детективу занесло…

Наша гостья откашлялась, оставила наконец в покое свою много пережившую сумку и закутала плечи белым пуховым платком. По комнате тут же закружились шерстинки, одна из них села на нос дяде Васе, и он громко чихнул. Извинился и тут же снова чихнул. Достал из ящика пакет бумажных платков, поглядел на меня укоризненно, высморкался громко. И опять чихнул.

– Ну, понесли черти! – буркнул он и отвернулся.

Наша гостья, однако, ничуть не смутилась. И не шарахнулась в сторону, крича, что если больной, то нечего прием назначать и заразу распространять. Она сидела, глядя перед собой, а потом снова взялась за многострадальную сумку.

– Ну так что у вас случилось? – я добавила в голос твердости. – Зачем вы к нам пришли?

– У меня племянница пропала! – выпалила тетя.

И снова замолчала, обведя нас круглыми глазами.

Дядя Вася фыркнул. Этот простой звук следовало трактовать очень широко.

«Я так и знал, теткина племянница загуляла, одну ночь дома не ночевала, тетушка впала в панику, обзвонила всех ее друзей и приятелей и теперь вот приперлась к нам. А ты, Василиса, не нашла ничего лучше, чем пустить ее в квартиру. Сказала бы сразу, что детектив Куликов не принимает. Болен он, в отпуске, в командировке, на сложном и ответственном задании!»

– Вы расскажите об этом поподробнее, – я отвернулась от визитерши и поглядела на дядю Васю грозным многозначительным взглядом, – и представьтесь, пожалуйста.

Дядя Вася понял, что я настроена серьезно, и покорился судьбе.

Тетя уселась в кресле поудобнее и начала рассказ.

Ее зовут Татьяна Степановна Наливайко. Всю жизнь прожила она в маленьком городе Острове Новгородской области. Там у них с мужем дом и хозяйство – огород большой, куры и коза. Муж пять лет назад умер, а она стала болеть, так что хозяйство пришлось уменьшить – козу она продала, кур съела, на огороде засадила четыре грядки, а картофельное поле отдала соседу в аренду.

– Вы… ближе к делу… – дядя Вася кашлянул и поглядел на большие настенные часы.

Совершенно ему несвойственно такое поведение! Сам же мне говорил, что каждого человека надобно выслушать внимательно, не перебивать, даже если тебе кажется, что он несет полный вздор. Мало ли что всплывет в разговоре! Опять же, свидетель расслабится и может вспомнить что-то важное.

– К делу уже подошли, – согласилась тетя, – недолго осталось.

В нашем городе у Татьяны Степановны жила родная сестра с племянницей Танечкой. С сестрой они всегда были очень дружны, она и дочку свою назвала в честь нее, Татьяны Степановны. Летом они с мужем девочку к себе брали. А зимой частенько в город погостить ездили. После смерти мужа родные ее очень поддержали, что и говорить.

А потом сестра умерла, а Таня замуж вышла. Она, Татьяна Степановна, в город не ездила, чтобы молодым не мешать – у них свои интересы, а летом навещала ее Таня одна, и то редко.

А ей становилось все хуже, и вот наконец врачи сказали, что нужна операция. Пришлось Тане звонить. Она, конечно, всполошилась, все организовала, с врачами договорилась, привезла Татьяну Степановну в Петербург, в больницу определила. Операцию сделали удачно, только предупредили, что наблюдаться желательно в той же больнице и через три месяца обязательно снова обследоваться. Ну, Танюша и говорит, что тебе, тетя Таня, если обратно в свой Остров ехать, то там условия тяжелые: воду на себе таскать нужно, дрова колоть, а тебе после операции это никак нельзя. Живи у меня, говорит, пока зима, ничего твоему хозяйству не сделается, а за домом соседи присмотрят. И то верно, соседи у Татьяны Степановны хорошие.

В этом месте рассказа дядя Вася снова сделал попытку направить рассказ в деловое русло, но я была начеку и пнула его под столом ногой. Он обиделся буквально до слез и затих. А я рассердилась – ну за что мне такое наказание? Что за капризный партнер у меня?

– Продолжайте, Татьяна Степановна, – сказала я любезно, – мы вас внимательно слушаем.

Тетя повернулась ко мне и с тех пор продолжала рассказ исключительно для меня одной. Дядя Вася недовольно пыхтел и тихонько скрипел зубами.

До того как выписалась из больницы, Татьяна Степановна подробностей про жизнь племянницы не знала. Догадывалась, конечно, что не все у них с мужем ладно, потому что Таня в последнее время про мужа не упоминала. Раньше, бывало, приедет к ней в Остров, так только и разговоров, какой Валерик умный да хороший. Намеревалась Татьяна Степановна расспросить племянницу как следует, да только после того, как на поправку пойдет. Когда человек болеет, ему ведь ни до чего дела нету, только бы болезнь превозмочь…

А как привезла ее Танюшка из больницы домой, то и расспрашивать не пришлось, и так все стало ясно: нет у племянницы никакого мужа, в квартире мужским духом и не пахнет. Однако все же спросила Татьяна Степановна: сестра ее, Лида, когда умирала, очень просила Таню не оставлять, она, дескать, доверчивая очень и добрая, всю себя норовит отдать, таким людям в наше время несладко живется.

Долго Таня у нее на плече плакала, рассказывала, как бросил ее Валерик. Подло так бросил, исподтишка, к подруге ее ушел. Да еще Танюшку во всем и обвинил – ты, дескать, такая-сякая, скучная, необразованная, невоспитанная, с посторонними мужиками кокетничаешь, хвостом вертишь…

– Ну, дело-то житейское, – не выдержала я, – не первая ваша племянница и не последняя, что ж тут скажешь…

– Вот и я ей то же самое сказала! – обрадовалась Татьяна Степановна. – Да только слабое это утешение, сама знаешь…

Вот как она угадала, что я знаю? Написано на мне, что ли? Прямо крупными буквами на лбу: с мужем развелась, потому что изменял, да еще не просто так, а, можно сказать, почти год жил с чужой бабой на глазах у жены! И эта дура-жена ничего не замечала!

– Послушайте, женщины, – не выдержал дядя Вася, – может, вы о своем, о девичьем, после побеседуете? Когда же наконец мы до сути вопроса дойдем?

– И то верно! – спохватилась Татьяна Степановна. – Простите, что время отнимаю…

Прошла примерно неделя, как Татьяна Степановна у племянницы поселилась. Помогала ей по хозяйству, как могла, да много ли двум женщинам надо?

Танюшки вечно дома нету, работала она продавцом в цветочном магазине, «Виолетта» называется. Работа сменная, по двенадцать часов, выходной скользящий. Платили мало, да еще начальница такая стерва, каких поискать. Но хорошую работу в наше время человеку без образования никто не гарантирует, как бы и такую не потерять. Танюша уставала очень, но не жаловалась. Ее другое волновало, все обиду свою забыть не могла, на мужа-то. Еще на работе как-то отвлекалась, а дома прямо сама не своя. У нее, Татьяны Степановны, душа изболелась, на племянницу глядючи. Уж так девка маялась, просто жуть брала. Похудела, с лица спала, одни глаза остались.

Уж Татьяна Степановна ей говорила, чтобы выбросила из головы мужика своего непутевого. Мало ли что в жизни бывает? Ну бросил, хорошо еще, что детей нету. Она женщина молодая, привлекательная, проживет как-нибудь и одна. А потом, даст бог, встретит свою половинку. Ничего не помогало.

«Уж это точно, – подумала я, – когда муж бросит, к разумным словам никто не прислушивается…»

Я тут же себя одернула – не дело это думать о личном, когда на работе находишься. В конце концов, у меня-то все не так плохо – есть Бонни, и дядя Вася вполне приличный человек, когда не болеет, и работа частного детектива мне нравится…

Мои размышления были прерваны жутким грохотом, раздавшимся за стеной. Не иначе Бонни что-то уронил на пол.

– Не обращайте внимания, – сказала я насторожившейся посетительнице, – продолжайте. Вы говорили, племянница ваша пропала? Как это случилось?

– Так вот как раз к этому веду! – воскликнула Татьяна Степановна, но слова ее потонули в еще более сильном шуме. В соседней комнате что-то упало и покатилось по полу, а еще был слышен звон, как будто что-то разбилось.

Я вскочила и, с трудом сохраняя на лице любезную улыбку, вышла из комнаты.

Бонни, разумеется, постарался. Он опрокинул старинный комод и своротил с подоконника цветочный горшок и хрустальную вазу, подаренную когда-то родственниками Василию Макаровичу с женой на двадцать лет свадьбы. Дядя Вася прятал ее за занавеской, потому что, как признался мне в доверительной беседе, хрусталь этот он терпеть не мог. Ну что ж, теперь вопрос снимается. Насчет цветка тоже: в горшке давно уже чахнул кактус «Царица ночи». У покойной жены он рос хорошо, и даже цвел каждый год, а теперь и я не могла ничего с цветком сделать, очевидно, он тосковал по хозяйке.

– Чудовище! – сказала я. – И как только ты умудрился опрокинуть такой тяжеленный комодище?

Бонни удовлетворенно рыкнул, и я тут же поняла, как ему это удалось. Каким-то образом он сообразил, что одна ножка у комода имеет небольшую трещину. И мой бегемот старательно пинал и пинал несчастную ножку, пока она не подломилась, а ему оставалось только вовремя отскочить в сторонку, чтобы комод не задел его, обрушиваясь на пол.

Пока я ужасалась беспорядку, эта скотина открыла лапой дверь и выскочила в коридор.

– Бонни, стой! – крикнула я, спохватившись, и кинулась за ним вслед, но было уже поздно.

Одним махом преодолев малогабаритную прихожую, Бонни ворвался в комнату, где дядя Вася терпеливо ждал меня в обществе Татьяны Степановны.

Обычно люди реагируют на появление моей собаки неадекватно. Говоря проще, они пугаются и застывают на месте, как древнеримские мраморные изваяния. Такие же неподвижные и такие же бледные. Бонни производит очень сильное впечатление на неподготовленного человека. Глядя на его распахнутую слюнявую пасть размером с дорожный саквояж, никому не приходит в голову даже кричать «Караул!» и «Помогите!».